Над Кубанью зори полыхают

  
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
 
У холодного родника под косогором остановились два человека: Трофим Овчаров — станичный плотник и Яшка–гармонист. Припав лицом к воде и упираясь руками о землю, они пили прямо из родника. Первым от воды оторвался Трофим Овчаров. Он приподнялся и, глядя на Яшку, рассмеялся:
— Ты, Яков, тянешь воду, как тот желтобрюх лягушку!
Яшка, дурачась, забулькал и начал пускать пузыри, потом приподнялся и, вытирая губы рубахой, проговорил:
— Глякось через луг, дядя Трош, узнаешь, чья хата маячит?
Было уже совсем темно. В подслеповатом оконце Архиповой хаты мигало красноватое пламя каганца.
На мгновение огонёк будто угас. Но это было не так. Просто его заслонила чья‑то широкая спина. Окно снова засветилось.
Трофим стал гадать.
— Али кто вышел из хаты и постоял у окна? Али кто в окно подглядывает?
— Может, и так, — озабоченно ответил Яшка. И добавил: — Что‑то наш гость опаздывает.
Он чиркнул спичкой. Внизу на дороге тоже сверкнул огонёк. Яшка обрадованно окликнул:
— Вот он, лёгок на помине!.. Свои, свои! Не сумлевайся!
К роднику подошёл высокий человек в поддёвке.
— Здорово, господин учитель! — проговорил Яшка.
— Был учитель, да весь вышел! — засмеялся Кутасов. — Не учитель я теперь, а пролетарий…
Когда они подошли к кладке через речку, окошко вновь заслонила чья‑то тень. Яшка потянул за поддёвку Кутасова. Все трое присели за иссохшими будяками.
— Не иначе как кто‑то подглядывает! Я тихонько перелезу по кладке, разведаю, кого там черти носят! — Яшка быстро переполз кладку и скрылся в бурьянах у плетня. Он разглядел: Илюха Бочарников припал к окну, смотрит, что происходит в хате. Давно заприметил он, что у Архипа собираются люди. Не иначе как «политическая гарнизация».
Илюха видел, как, забравшись с ногами на примост у печки, какой‑то незнакомый ему человек играет на гитаре.
На печи мать Архипа. Лежит, глядит…
Прислонясь спиной к притолоке, стоит Архип, слушает гитару.
Незнакомец вдруг увидел Илюху. Он ударил по струнам и скороговоркой протарахтел:
— Эй, пляши, пляши! Кто‑то в окно поглядывает… — — И задул каганец.
А Архип рванул дверь хаты, выскочил в темноту.
Илюха метнулся от окна, перескочил через плетень и, зацепившись за подставленную Яшкой ногу, покатился по сухим, колючим будякам в воду.
Выбравшись из болота, Илюха кое‑как дошкандыбал до своей хаты. Лицо у него распухло и покраснело от ссадин. Целую неделю он не выходил на улицу. И все это время придумывал, как отомстить.
А друзья Архипа в его хатёнке уже не собирались. Свои тайные собрания они перенесли на Лысую гору, в старый карьер, откуда брали камень.
  
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
 
В 1914 году, ещё с весны, прошёл по станице слух о надвигающейся войне. Говорили, что царь Николай не поделил что‑то с немецким усачом — Вильгельмом. А на Кавказе, на турецкой границе, участились нападения на русских.
Вернувшийся оттуда Василий Колесников говорил, что турки шпионов засылают на нашу сторону. Сколько их переловили, а они все лезут. Армяне–христиане, живущие возле Карса и Ардагана, говорили, что турки хотят захватить эти земли.
Казаки чесали затылки: опять, значит, турок наседает! Нехай попробует! Не впервой!
И как раз в это время в станице случилось происшествие, всех взволновавшее.. Уже несколько лет жили в Ново–Троицкой пять дагестанцев. Они держали небольшую мастерскую. Шили шапки, бурки, черкески. В мастерской всегда курился очаг с небольшими мехами. Тут отливали серебряные с чернью наборы для поясов и газыри для черкесок. Среди дагестанцев был мальчонка— красавец писаный — румяный, черноглазый, с длинными ресницами. Этого мальчика дагестанцы любили и баловали, но часто, как заметили соседи, они посылали его куда‑то поездом. Удивлялись люди: такого маленького посылают одного! Сметливый, видно, азиат! Бывало, что к ним в станицу приезжали откуда‑то горцы. Привозили тонкие шерстяные ткани для башлыков, каракулевые шкурки для шапок. А что увозили они в своих сумах и небольших деревянных ящичках — о том никто не знал.
 
Участковый начальник Марченко с некоторых пор стал любопытствовать: куда и что увозят горцы из станицы? Как‑то он вызвал к себе Илюху Бочарникова, который любил совать свой нос во все дела и мечтал о должности казначея.
— Здравия желаю! — вытянулся Илюха перед участковым начальником, преданными глазами глядя на него.
— Здорово, казак! — ответил участковый. И усмехнулся: — Ну как, брат, зажила уже морда после того, как ты носом будяки корчевал?
Лицо Илюхи передёрнулось. Он закусил тонкие губы.
— Напрасно смеётесь, ваше благородие! Чует моя душа, что этот самый хамсел — крамольник.
— Ну, это ещё доказать требуется. Какой же он крамольник, ежели, как ты сам говоришь, гитару слушал. Пускай себе тренькают. Вреда от этого нет. А ведь я хочу тебе поручить другое дело. Выполнишь — в обиде не останешься. Последи‑ка ты за этими кумыками… Знаешь, о ком я говорю?
— Енто, которые папахи шьют да газыри отливают?
— Вот–вот! Посмотреть требуется, что это они из станицы отправляют!
Бочарников прищурил глаза.
— Это насчёт ящичков‑то? Станица вся говорит…
— Говорят‑то говорят, а знать‑то никто ничего не знает. А у тебя шох хороший. Надеюсь, не промажешь.
— Будет сполнено!
С тех пор Илья Бочарников повадился ходить в мастерскую дагестанцев. Вроде от нечего делать то поможет раздувать огонь, то учится накладывать чернь на серебро. Приметил он, что два дагестанца днём отсыпаются. Значит, по ночам работают, смекнул Илюха, Как‑то утром, придя необычно рано в мастерскую, Илюха увидел на земляном полу два обронённых винтовочных патрона. Раздувая мехи, Илюха носком сапога придвинул патроны к себе. Незаметно завладел находкой. Вечером атаман и участковый начальник рассматривали патроны. Установили, что старые стреляные гильзы обжаты и перезаряжены.
После этого Илья Бочарников несколько ночей просидел в бурьянах за хатой дагестанцев. И сидел не напрасно: увидел, как чужаки подрядили извозчика до станции, погрузили на линейку хурджины и уехали.
Участковый начальник прижал извозчика и установил, что дагестанцы ездят на станцию каждую пятницу и Щедро расплачиваются за эти поездки.
Егорлык был только полустанком, но всегда бурлил народом. Вокруг маленького вокзала из красного кирпича толпились амбары и лабазы хлебных торговцев.
Пассажирский поезд проходил через Егорлык на Рассвете. Еще было темно, когда на станцию прискакало несколько казаков. Они спешились, отвели коней за хлебные лабазы, привязали к акациям. Потом появились атаман и участковый начальник. Они укрылись в помещении.
Скоро из Ново–Троицкой пришла линейка. На ней два горца и четыре деревянных ящика. Не успели лошади остановиться, как казаки окружили линейку. Убежать горцы уже не могли. Казаки заломили им руки назад. Связали. Подоспели и атаман с участковым начальником.
Пленники молчали. Только злобный огонёк в их глазах да смертельная бледность лиц выдавали волнение и страх.
Марченко кинжалом поддел крышку одного ящика, разорвал полотно. Все увидели аккуратно сложенные обоймы с патронами.
Горцев усадили на ящики. Два дюжих казака примостились на крылья линейки, крепко уцепившись за пояса пленников. Остальные. — на лошадях, вокруг линейки. Пойманных повезли обратно в станицу.
Случилось так, что слух о поимке турецких шпионов разнёсся по станице ещё до возвращения казаков с арестованными. И потому к шляху прибежал и стар и мал. — Некоторые с вилами в руках, кольями, дедовскими шашками.
Ощерив щербатый рот, с огромным дрючком на улицу выскочил и Илюха Бочарников.
— Вот такие войну и затевают, азиаты проклятые! Выпустить им кишки, чего там допрашивать! — загорланил он, как только линейка с арестованными стала приближаться к станичной окраине.
Конвойные тесно окружили линейку и обнажили шашки.