Бабур (Звездные ночи)
— Илохи омин! — провел крупными толстыми пальцами по своему гладкому лицу, на котором не росла борода.
Этот безбородый человек приходился двоюродным братом бабушке Бабура Эсан Давлат-бегим. По этой причине он прибавляет — торжественно, как титул — к своему имени слово «тагойи» и по этой же причине относится к Кутлуг Нигор-ханум покровительственно. И потому, как только все уселись на шелковых курпачах, Али Дустбек позволил себе взглянуть на Кутлуг Нигор-ханум полупоощрительно-полувопросительно: начнем, мол, разговор? Ханум кивнула, разрешая начать Али Дустбеку. Тот прокашлялся и, нагнув голову, начал:
— Повелитель, матушка ваша и верный ваш дядя пришли просить совета по одному весьма деликатному делу. Уважаемая ваша сестра Ханзода-бегим достигла двадцатилетия. Пора, пора выдавать ее замуж. Бегим прекрасна, как луна, ясна, как день, умна и скромна, как… не знаю, как что, да это и не важно. Важно, что до сих пор не находилось достойного жениха. И матушка ваша, и дядя объяты беспокойством: лучшее время уходит…
— Если она просидит дома еще год-другой, могут начать посмеиваться над ней: мол, старая дева — эта дочь мирзы Умаршейха, — вставила свое Кутлуг Нигор-ханум.
Бабур и раньше слышал подобное о судьбе сестры. Сегодня, судя по решительности Али Дустбека, кого-то нашли в достойные женихи. С юношеским любопытством и прямотой Бабур спросил:
— Кто хочет стать мужем нашей сестры?
Али Дустбек не пожелал столь же прямо ответить.
— Кто осмелится сказать: я достоин быть зятем повелителя Ферганы? — витиевато вопросил старый бек.
— А все же? — настаивал на своем Бабур.
Али Дустбек вынужден был открыть «тайну»:
— Среди ваших военачальников, повелитель, есть султан Ахмад Танбал. Знатного рода, храбрый воин, двадцать восемь лет от роду. Помните, как в прошлом году он помог вам раскрыть заговор Якуб-бека? А каков его поход против чаграков?..
Бабур согласно кивнул головой. Но когда он представил Ханзоду-бегим рядом с Ахмадом Танбалом, сердце его сжалось болезненно — никакого соответствия, никакой общности душевной.
— Вы согласны, матушка? — спросил он.
Кутлуг Нигор-ханум тяжело вздохнула.
— А где иной выход? — ответила она вопросом на вопрос. — Ханзода достойна венценосных женихов. Но надежных нету в наше смутное время. Мы с вашим дядей порасспросили, поразузнали: бек Ахмад Танбал из очень знатного рода, прадед его был султан, был родственником самому Чингисхану. Его старший брат бек Тилба ныне в Ташкенте — первый визирь у вашего дяди хана Махмуда. Если бек Ахмад станет нашим зятем, то через своего старшего брата он приблизит вас к вашему дяде хану Махмуду. Да и вообще: такой влиятельный бек со всем своим родом, нукерами под вашим крылом — большое подспорье.
— Истинно так! — воскликнул Дустбек с глубоким убеждением.
Бабур пожал плечами, не зная, что ему сказать: юноша даже застеснялся, — сестра старше его на пять лет, что это матушка и старый бек хотят втянуть его в эдакое трудное дело?
— Такой брак хорош и для самой бегим, — продолжал Дустбек. — Выйдет замуж за какого-нибудь венценосца — окажется вдали от матери, от защиты и покровительства любимого брата, нашего повелителя…
— Гораздо лучше будет и мне, раз она будет рядом, — опять перебила Кутлуг Нигор-ханум. — Ханзода — моя первая дочь, советчица моя, будет рядом, и я не почувствую одиночества.
Бабур подумал, что, видно, многое из того, что не приходит в голову ему, знает мать. Решительно сказал:
— Коли матушка согласна, то и делу конец.
Дустбек обрадовался:
— Истинно так, повелитель мой, истинно так! Недаром говорят: мать согласна — и всевышний согласен!
А Кутлуг Нигор-ханум не радовалась. Почему? Бабур спросил:
— Как сама бегим?
Кутлуг Нигор-ханум после тяжелого молчания сказала, выдав причину своего дурного расположения духа:
— Бегим не согласна. Когда узнала, долго плакала.
— В таких случаях девушки всегда плачут, — усмехнулся Али Дустбек.
— Перестаньте, бек! — вдруг раздражившись, воскликнула Кутлуг Нигор-ханум. — Перестаньте… Меня очень беспокоит настроение Ханзоды-бегим. Бабурджан, — мать говорила теперь подавленно, тихо, — я случайно услышала страшные ее слова… Она хочет покончить с собой… Что делать, что делать, не знаю я…
— Как? — вскинулся Бабур.
Старый бек не стал, однако, отмалчиваться.
— Ваша сестра любит вас больше жизни, повелитель, — сказал он, — Вам она не сможет отказать. Вместе с вашей глубокочтимой матушкой мы пришли к вам с просьбой: пригласите к себе Ханзоду-бегим и поговорите с ней. Ради интересов государства сестра ваша должна дать согласие. Высокородный бек Ахмад прислал сватов. Вместе со всем своим родом он ожидает вашей милости. Отказ сделает их вашими врагами. К тому же наша повелительница права: будет еще три-четыре года сидеть дома бегим, ваши недруги распространят слухи: мол, жениха не найдут для этой старой девы. И слухи эти вашей семье нанесут вред! Если Ханзода-бегим желает вам добра, она должна согласиться. Должна…
Бабур, зажав голову в ладонях, потерянно молчал. С таким делом он сталкивался в своей жизни в первый раз. Если б чужая была, а то… родная, кровная сестра! Бабуру даже неловко заводить с ней эдакий разговор… Но, с другой стороны, мать ждет его помощи… Ждет помощи, а сестра вон покушается на собственную жизнь — какой грех великий может свершиться.
— Что ж, — сказал наконец Бабур, так ничего и не решив для себя, — пусть бегим придет ко мне, я поговорю с ней наедине.
Ханум быстро встала с места:
— Сейчас… сейчас же я пришлю ее к вам.
Дустбек улыбнулся, обнажив редкие зубы.
— Повелитель, ваше решение — закон для всех! — и сделал каменное лицо, как бы призывая Бабура к твердости.
И вот они наедине, вдвоем.
Бабур медленно перелистывает книгу на маленьком шестиногом столике, инкрустированном перламутром, не замечая, что свет от двух светильников на подставках не доходит до ее страниц. Ханзода-бегим в однотонно желтом платье сидит на курпаче с видом больного человека.
— Что с вами, бегим? — спросил Бабур.
— Повелитель, я жду помощи и защиты!
По грустному лицу Ханзоды прокатилась слезинка, но голос звучал твердо. Опять Бабур почувствовал, как стиснулось его сердце: не мог видеть, как плачут женщины. Мало, что ли, было тех сложностей, которые взвалила на него судьба венценосца, борца за единый Мавераннахр? Бабур с искренним огорчением сказал:
— Я сам нуждаюсь в помощи, я сам ищу выхода из того положения, бегим, в котором сейчас нахожусь.
Дела одно трудней другого сыплются на голову. Вы хотите загнать меня совсем в тупик своими слезами?
Быстро вытерев слезы, Ханзода постаралась взять себя в руки:
— Мой амирзода, я слышала… будто Ахмад Танбал в горах отрезал головы убитым пастухам и привез целый хурджун [81] отрезанных голов…
Бабур вспомнил окровавленную голову еще безусого человека и вздрогнул.
— Войны без убийств не бывает, — он старался успокоить больше себя, чем сестру. — И наших воинов убили.
— Я мечтала прожить свою скромную жизнь вместе с просвещенным человеком. Руки Ахмада Танбала в крови, он убийца. Повелитель мой, неужели вы считаете его достойным меня?
— Джигита, равного вам по достоинствам, может быть, нет во всем мире. Однако… мать, наверное, сказала вам о причинах… Я также… вынужден просить вас!
Ханзода-бегим, глядя на слабый свет горящих свечей, представила себе вдруг Ахмада Танбала, его нескладную фигуру, голое безбородое лицо, подумала о том, что придется спать с ним в одной постели, — брезгливая дрожь прошла по всему телу:
— Я боюсь этого бека!
— Не бойтесь ничего, бегим. Я никому не позволю причинить вам даже капельки зла.
— Но вашу сестру насильно выдают за такого… за такого отвратительного человека — какое же зло больше и непоправимей?
Твердость оставляла Бабура.
— Зло… Сама судьба злая! Я целые дни — с людьми, которых не люблю. Меня вовлекают в дела, которых я не хочу. Но думаю об интересах нашего государства, нашего Мавераннахра и — заставляю себя!