Бабур (Звездные ночи)

Хондамир тяжело вздохнул:
— Судьба отворачивает свой лик от Герата, повелитель… Какие тучи сгущаются над нами, лучше всех знаете вы. Так полагает и мавляна Бехзад. Все достойные люди Герата, те, кто болеет душой за город, глядят с надеждой на вас. Может быть, вам удастся убедить наших правителей, насколько велика опасность, и тогда удастся объединенными силами предотвратить беду.
— Не знаю, мавляна, не знаю. — Теперь Бабур глядел в пол. — Вскоре я снова должен встретиться с обоими вашими венценосцами.
— Да сопутствует вам успех, мой повелитель!
— Благодарю… Но не знаю, не знаю…
Спускаясь с минарета, Бабур бросил неприязненный взгляд на вознесенную над холмом огромную внутреннюю цитадель гератских венценосцев.
3
Должно быть, оттого, что осень выдалась теплая, венценосцы и знать, близкая к ним, проводили время в загородных садах.
В Белом саду — так называли беломраморный дворец в северо-западной части города, знаменитый со времен Сохибкирона Шахруха дворец Боги Софид, — Музаффар-мирза устроил роскошное пиршество в честь Бабура. Искуснейшие повара Герата колдовали над шашлыками из нежного сайгачьего мяса; вкуснейшие блюда с неотразимым ароматом тмина и других приправ одно за другим подавались на верхний ярус дворца, расписанный золотыми узорами особенно красочно. Близ входа сидящие музыканты тихо наигрывали мелодии, от коих сладко млеет душа; и знаменитые певцы Герата, не повышая голоса, тянули что-то проникновенное, приятно-грустное.
Пир был в разгаре. К Бабуру подошел кравчий и, опустившись перед ним на колено, налил из кувшина в золотой бокал вино майноб, сильное и пряное, набиравшее силу и пряность двадцать лет. Бабур еще никогда не пил вина. Но сейчас — от несен ли и мелодий, от общего ли настроения своего печально-подавленного — ему вдруг захотелось опорожнить протягиваемый кравчим бокал; Бабур привычно взглянул на Касымбека, сидевшего рядом.
Касымбек Кавчин, с разрешения Бабура ушедший в Гиссар, в прошлом году вместе со своими нукерами вернулся к нему на службу; в Кабуле он снова стал ближайшим бабуровским советником. Касымбек сам был человеком богобоязненным, ни разу не испил вина и старался не допускать к горячительным напиткам Бабура.
— Мой повелитель, — зашептал Касымбек, — на пиру у Бадиуззамана-мирзы вам тоже предложили майноб, но вы не выпили, помните? Если выпьете сейчас, то старший брат, о том прознав, может обидеться.
Слова эти заставили Бабура снова погрузиться в сложные, запутанные дела, связанные с братьями-гератцами. Подавив желание попробовать майноб и взглянув на Музаффара, Бабур сказал:
— Высокорожденный мой мирза, прошу извинить меня. Я в жизни не пил вина!
Бабур боится выпить майноб? Музаффар-мирза расхохотался неприлично громко и пьяно-развязно.
— Мой дорогой гость, неужто в Андижане и Самарканде не ведают восторгов, даруемых вином? Чему же вы там радуетесь?
— О мой мирза, эдакой радости более чем достаточно и в Самарканде, и в Андижане. Но вашему покорному слуге хватало других забот и… восторгов… Те же мои извинения принял и ваш брат Бадиуззаман-мирза, его не удивило, что я чту шариат…
При упоминании имени Бадиуззамана Музаффар стал серьезней… Он тоже в конце концов чтит шариат! Не хочет этот андижанец пить, ну, так глупец, а уговаривать его не будем, — и по знаку мирзы кравчий ловко передал бокал, предназначенный для Бабура, Зуннунбеку Аргуну, визирю Бадиуззамана-мирзы, приглашенного сюда, чтобы люди не думали, будто младший брат что-то злоумышляет против старшего!
Веселье набирало силу. Все чаще выходили на середину зала и начинали танцевать опьяненные беки. От хохота, вызываемого знаменитыми аскиябозами [147] Мир Сарбарахной и Бурхан Гунгом, казалось, богатая лепка вот-вот рухнет с потолка.
Не так много времени прошло после смерти Хусейна Байкары, а лучше сказать — совсем немного, и вот его сыновья предаются такому бездумному веселью. А Шейбани — уже на границах Хорасана.
 
Касымбек, стремясь подавить свою злость, чтоб она не выплеснулась, не была распознана глупцами весельчаками, шепнул Бабуру:
— С этим подпившим молодым шахом вы уже не поговорите, повелитель. Да и не волен он, всем Хадича-бегим распоряжается. Пойдемте, встретимся с его матерью.
— Неуважительно уйти до окончания угощенья, разве нет?
— Ваш покорный слуга обо всем договорился, бегим с нетерпеньем ждет вас…
Когда состязание аскиябозов кончилось и смех поутих, Бабур попросил разрешения у Музаффара-мирзы посетить бегим.
На всех трех ярусах огромного беломраморного дворца горели свечи. Бабур, Касымбек, Зуннунбек и сопровождающий их бек Бурундук (из близких Музаффара-мирзы) по мягким красивым коврам поднялись на самый верх. Обдумывая предстоящий непростой разговор, Бабур тем не менее шел и внимательно рассматривал изящные росписи на стенах — их сделали по приказу Шахруха для его сына, Байсункура, не равнодушного к искусству красок и линий.
Хадича-бегим встретила Бабура в самой богатой своей приемной. Не без умысла усадила его поодаль от себя, рядом со столиком, шесть ножек которого были вызолочены (настоящее золото!), а полированный верх разукрашен вставным перламутром. Бегим сидела прямо, выглядела для своих сорока пяти стройной и женственной; за ее спиной, на самом видном месте приемной, сверкал необычный розовый куст — с золотыми стеблями, изумрудными листьями и розами из рубинов. Золотой соловей сидел на веточке розы и держал в клювике ярко сверкавший бриллиант. В шелковых занавесях на дверях и окнах тоже посверкивали маленькие драгоценные камни.
Хадича была в серебристо-черном платье без украшений, лишь голубоватая конусообразная шапка на голове посылала в глаза тому, кто смел бы посмотреть на бегим прямо, свет редких жемчужин. Величественна, богата, но — скромна! Женская свита ослепляет пестротой нарядов, сама же властительница показывает, что придерживается иных вкусов и выше роскоши ставит разум.
Бабур, несколько опешив, не мог начать разговор, да и как говорить о сложных и тайных заботах государственных в присутствии этих… разряженных. Хадича-бегим улыбнулась спокойно-снисходительно.
— Мой мирза, вы наш родственник. А это — снохи мои, собеседницы, глубоко почитающие нас. — И вдруг добавила быстро, игриво: — Так что начинайте-ка беседу, не стесняйтесь.
— Благодарю вас, — только и выдавил из себя Бабур.
Свечи горели неярко: глаза и лица женщин, полускрытые тонкими белыми покрывалами, трудно было различить. Но покрашенные хной нежные руки, высокие груди и тонкие талии в плотно облегающих шелках говорили о том, что женщины молоды. Самая, по слухам, прелестная из жен Музаффара-мирзы и неутомимая в любви — Каракуз-бегим, приблизив губы к ушам свекрови, сказала ей что-то и тихо рассмеялась. Хадича-бегим тоже засмеялась, только громко и озорно, вскинула голову и сказала Бабуру:
— Мой мирза, красавицы Герата из знатных и даже венценосных семей, говорят, заглядываются на вас. Но, оказывается, такой отважный шах, такой красивый удалец, такой даровитый поэт живет без гарема, холостяком. Правда ли это?
Бабур покраснел, отвел взгляд: при чем тут его гарем, его холостяцкая жизнь, ведь все ей известно, а спрашивает.
— Высокородная бегим, это правда. — Добавил, превозмогая неловкость: — Так, очевидно, было предписано мне судьбой.
— Э, мирза, теперь судьба будет благосклонна к вам, я думаю. Останетесь в Герате, станете братом Музаффару-мирзе. И вы, и он — из тимуровского корня. В Герате найдем красавиц умниц, достойных вас. Женим… такой великолепный свадебный той зададим!
В этих игривых шуточках есть серьезное, Бабур, весьма серьезное! Бабур легко понял, в какую западню тащит его вроде бы невинными словами хитрая и осторожная Хадича. Стать братом Музаффара-мирзы — значит стать его, и только его, сторонником. Хадича некогда вдохновила убийц мирзы Мумина, внука султана Хусейна. Теперь она, видно, помышляет освободиться от Бадиуззамана, чтобы ее сын был единственным обладателем гератского престола. Если Бабур станет братом Музаффару, то кто, как не он, Бабур, должен помочь бегим осуществить эту ее цель?