Последнее отступление

— Доказательства? Давай доказательства! — потребовал кто-то из рабочих.
Рокшин поднял голову, отыскивая глазами того, кто бросил реплику. Артемка тоже повернулся на голос. Ему не нравилось, что Рокшина прервали. Хулиганы какие-то. Не о себе человек заботится, о людях, а они сбивают его с мысли.
— Доказательства? — переспросил Рокшин. — А вы сходите в Совет, там увидите, кто что выпрашивает. Но не это, конечно, главное. Главное в том, что Совет подавляет инициативу демократических организаций, мешает им проявить себя. А что будет после того, как вся власть перейдет Советам?
Рокшин говорил громко, резко, поворачивался то в одну, то в другую сторону. На залысинах у него выступили крупные капли пота. Тонкими белыми пальцами он расстегивал пуговицы пальто. Пальцы прыгали от пуговицы к пуговице… Во всей его фигуре было что-то мученическое, судорожно-торопливое. Артемка всем сердцем сочувствовал ему, хотел, чтобы эти хмурые люди в блестящих спецовках поняли его, согласились с ним. Сам он почти ничего не понимал из слов Рокшина. Слова у него были какие-то незнакомые.
Расстегнув пальто и ослабив галстук на шее, Рокшин заговорил спокойнее. Он как будто отдыхал, чтобы через минуту снова обрушить на слушателей поток торопливых слов.
— Россия в данный момент переживает только один из этапов социальной революции, а именно — буржуазную революцию. Крики большевиков о революции социалистической — преступная демагогия, лозунг, рассчитанный на простаков. Для социалистической революции у нас еще не созрели производственные отношения, следовательно, не созрел и пролетариат. Опереться на крестьянство невозможно, оно мелкобуржуазно и аполитично. Батрачество тоже не надежно. Вследствие своей оторванности от культурных и промышленных центров, где куется сознание пролетариата, благодаря близости к земле оно не освободилось от мелких, буржуазных в своей сущности интересов и не может быть застрельщиком социалистической революции.
— Ну и грамотюга! — прошептал Артемка.
— У нас еще пограмотней есть оратели. Куда этому до наших! Наш как завернет в бога, в царя, в душу, мать, ажно мороз продирает, — не упустил случая похвастаться Савка.
— Крупная сила, на которую опирается революция, — солдаты. Но эта масса деклассированная, идею социальной революции она понимает слишком примитивно. Дальше требования окончания войны и отмены податей солдаты не идут. Следовательно, и на эти массы нельзя опираться в установлении социалистического государства. Армия к тому же распускается, а дома солдаты забудут свой городской социализм так же легко, как восприняли его. Итак, отпадает крестьянство, солдаты — тоже. Знамя социальной революции приходится нести одному рабочему классу, ничтожной части всей России, притом неорганизованному и невежественному. Под тяжестью этого знамени он погибнет, оставленный всеми, окруженный врагами.
На впалых щеках Рокшина выступили красные пятна. Мысок волос на голове вздыбился. Кончил он речь неожиданно на высокой ноте. Будто лопнула туго натянутая, звенящая струна. Наступила тишина. Артемка слышал свое дыхание и дыхание Савки. Вдруг зашелестел шепот: «Серов… Серов говорить будет».
Услышав знакомое имя, Артемка подался вперед, чтобы лучше рассмотреть человека, о котором много рассказывал Павел Сидорович. Серов, крутолобый, широколицый, сутуля покатые плечи, и оттого — нескладно длиннорукий, подошел к столу, поднял тяжелую голову. Усы, опущенные кончиками вниз, делали его похожим на запорожца с рисунка в одной из книг Павла Сидоровича, вот только очки (чудные какие-то, без оглобелек, сами по себе на носу держатся) не подходили ему.
Серов остановился у стола, снял пенсне, протирая стекла платочком, близоруко прищурился.
— Вы знаете, товарищи, положение-то гораздо серьезнее, чем казалось, — сказал Серов негромко, будничным тоном, надел пенсне, спрятал платок в карман. — Мы отчаянно заблуждались, мы были недальновидны.
Настороженно слушали Серова рабочие.
— Да, мы заблуждались. И я не знаю, куда бы нас завело неведение, но спасибо товарищу Рокшину. Сейчас своей речью он открыл нам глаза на истинное положение вещей. Пролетариату суждено погибнуть. Он невежественный, неорганизованный, а на него взвалили знамя революции. И помочь ему никто не поможет. Солдаты — временные попутчики, батрачество и крестьянство — вообще негодный сырой материал. Как говорится, куда ни кинь — всюду клин, — Серов развел руками, повернулся к Рокшину: — Верно я изложил вашу мысль?
 
— Вообще-то, конечно, верно, но я не понимаю…
— Поймете. Для того мы и собрались сюда, чтобы все понять. Выхода, как видим, нет. Что же делать, товарищи? Рокшин предлагает мудрый способ спасения пролетариата. Надо лишь считать нашу революцию буржуазной революцией. Это первый шаг. Второй шаг столь же прост. Стоит только попросить буржуев: возьмите пролетариат под свое крылышко, искорените невежество, научите организованности — и мир обретет счастливое равновесие. Прекрасный выход из положения, не правда ли?
Сначала Артемка думал, что Серов и в самом деле полностью согласен с Рокшиным. Но, увидев насмешливые улыбки рабочих, сумрачное лицо Рокшина, сообразил, что Серов не спеша наступает на своего противника. Он все еще не мог уловить существа спора. Вроде и понимал, и в то же время что-то главное, основное оставалось неясным. Уж очень много туману напустил чужими словами Рокшин.
— Представляется такая, знаете ли, милая картинка. Владельцы заводов, фабрик обучают рабочих грамоте, преподают им уроки политической организованности. Когда они убедятся, что пролетариат подает явные признаки зрелости, тогда из рук в руки, или из полы в полу, как барышники лошадь, передадут пролетариату власть. Во всей этой типичной для соглашателей програмке забытым остается одно существенное обстоятельство. Пролетариат уже испытал на своей спине прелести буржуазной власти. Расстрел мирной демонстрации на улицах Петрограда, война до победного конца, разорение крестьянскому хозяйству, голодный паек рабочему — вот что дало нам правительство буржуазии! Правительство Керенского вышибли из Зимнего дворца. Власть перешла в руки Советов. Это не нравится меньшевикам, не нравится эсерам, не нравится капиталистам. Зато это отвечает чаяниям рабочих, крестьян, солдат. И не бойтесь, товарищ Рокшин, знамя революции пролетариат не уронит и не склонит перед врагом!
Рабочие хлопали дружно. И Артемка тоже хлопал. Теперь он понял, чего хочет Рокшин и чего не хочет Серов. Рокшин жалеет Керенского. Серов радуется, что ему дали по шапке. Павел Сидорович тоже радуется.
— Товарищ Рокшин говорил здесь о какой-то вакханалии и неразберихе с властью. Вакханалии, разумеется, нет. Фактически Верхнеудинский Совет осуществляет всю полноту власти. Я не знаю, возможно, товарищу Рокшину хочется, чтобы все было наоборот. Очень сожалею, но помочь ему не можем. Сейчас вопрос стоит о том, чтобы распустить все организации и всю власть сосредоточить в руках Совета.
— Заранее должен предупредить, что мы будем против этого! — крикнул Рокшин.
— Разве? — Серов обернулся. — А я почему-то думал, что вы будете приветствовать такое решение. Очень грустно. Но объясните, пожалуйста, почему вы против?
— Этот акт мы рассматриваем как узурпацию власти большевиками. Это позорный акт, если хотите знать! И вы и мы боролись за свободу, и вы и мы сидели в царских застенках, вы и мы, если отбросить формальность, члены одной партии, братья по борьбе, — голос Рокшина дрожал от гнева и обиды, — и что же, вы стремитесь навязать нам свою волю! И не только нам, всему народу!..
— Успокойтесь, товарищ Рокшин. Мы своей воли никому не навязываем. Народ сам знает, что ему нужно. И на этом и на других собраниях трудового люда решается вопрос о власти, о будущем революции. А вы, братья, своей трескотней сбиваете людей с толку, искажаете смысл событий. Поверьте, без вас обойдемся. «Братья…» От хорошего братца — ума набраться, от худого — дай бог отвязаться.
Рабочие засмеялись. Но Серов был серьезен. Он говорил о том, что перед Советами стоят громадные трудности. Плохо с продовольствием. Спекулянты и враги Советской власти преднамеренно вздувают цены. Темные силы не сломлены, не побеждены. Они затаились и готовятся к ударам по власти народа.