Последнее отступление

Увидев козлят, приказчик позавидовал:
— Вот удача так удача. А я, как видите, с пустыми руками.
— Вы охотились?
— Да, охотился.
— Это без ружья-то? Охотничек… — прыснула Дора.
— Ничего смешного. Я петли ставлю, западни. С ружьем пока не время… Разрешите, я понесу козленка, — попросил он у Нины. — Вы, если не ошибаюсь, дочь здешнего учителя? Ссыльного… Я его очень уважаю. Здесь, в селе, это единственный человек, достойный уважения, даже восхищения.
— Что вы! А я, а Дора? Разве мы не достойны восхищения? — со смехом спросила Нина.
— Разумеется. Вы прелестные девушки, — он прищурился, внимательно посмотрел на Нину. Ей стало неловко под взглядом его желтых глаз.
В деревне Дора остановилась у своего дома, предложила:
— Ты бери обоих козлят. Зачем их разлучать…
— Я одна их не унесу.
— Могу помочь, — вызвался приказчик.
Дома опустили козлят на пол. Они растерянно стояли на тонких, подрагивающих ножках, водили длинными острыми ушами. Нина налила в блюдце молока.
— Кормить хотите? Они так есть не станут. Вы их с пальца. Окуните палец в молоко и в рот… — посоветовал он.
— Откуда вам известны эти премудрости?
— Я охотник. Правда, я охочусь на крупную дичь, но не упускаю и мелкую, если попадется…
В его словах, как показалось Нине, звучал какой-то скрытый смысл. Она резко обернулась. Но приказчик спокойно разглядывал козлят. Лишь в уголках его губ затаилась непонятная усмешка. «Большой умник он, что ли?» — подумала Нина. Она поймала козленка, намочила палец в молоке, сунула ему в рот. Козленок чмокнул губами, присосался…
— В самом деле ест! Соси, миленький…
— Вы не познакомите меня со здешними ребятами и девушками? — Он поднялся, собираясь уходить. — А то я, знаете, со скуки умираю.
— Пожалуйста. Но… — Нина замялась, вспомнив, как приняли ее семейские. — Но я боюсь, что вам, Виктор Николаевич, будет не совсем приятно… То есть не совсем весело…
— Об этом не беспокойтесь. Договорились?
5
Виктор Николаевич медленно шел по улице, тихо насвистывал. Он насвистывал всегда, если был чем-то доволен. Губы сами собой сжимались в трубочку, сам собой выливался мотив старинного романса. Слов он не помнил, кроме начала: «Все хорошо, все хорошо, грустить не надо…» Все хорошо… Все идет как надо. Со всех сторон жмут на комиссаров. По всему видно, скоро так даванут, что от большевиков останется мокрое место… Грустить не надо… «Торговля» идет отлично. В буреломе, в заброшенной медвежьей берлоге, понемногу прибавляется оружия. Сегодня он положил туда не какую-нибудь берданку, а ручной пулемет! Бережно, как младенца, спеленал его промасленными тряпками и опустил в берлогу.
А девчонки напугали. Подумал, выследили. Как еще не выхватил револьвер. Наделал бы шуму. Этого совсем не нужно. Главное — тишина. Дочь учителя, между прочим, недурна. Неплохо бы затуманить ей мозги… Очень даже неплохо. Бедный приказчик — без пяти минут зять ссыльного большевика…
В доме Федота Андроныча был переполох. Сам купец в смятении бегал по двору, тряс кошлатой бородой. Увидев приказчика, он закричал:
— Где прохлаждаешься?!
— Тихо, тихо, Андроныч, не так круто заворачивайте.
— Разговаривай, разговаривай, тебе, дьяволу, все равно. А тут на добро покушаются. Сволота хлеб из амбаров вытряхивает. Давай живенько спрячем куда-нибудь.
— Сядь! — спокойно сказал приказчик. — Куда спрячешь? Сколько спрячешь?..
Федот Андроныч сел на предамбарок, схватился за голову руками, завыл, как от нестерпимой боли.
— Ой, ой, душегубы, чтоб вам ни дна ни покрышки!
— Да замолчите вы! — свистящим шепотом приказал Виктор Николаевич. — Пусть берут. Придет время — вернете.
— Поди-ка ты к… — Федот Андроныч вскочил, уставился на приказчика бешенными глазами. — Все посулами прикармливаешь. Подавись ты ими! Лошаденок моих замучил, каждую ночь гоняешь, денег сколько выклянчил.
Федот Андроныч трусцой побежал к дому. Виктор Николаевич презрительно сплюнул. Ослеп человек от жадности, разум потерял. С таким болваном недолго и влипнуть.
 
Заложив руки в карманы, Виктор Николаевич пошел вслед за купцом. Федот Андроныч стоял в сенях возле кадушки, пил воду большими глотками. Железный ковш постукивал о зубы.
— Вот что, Андроныч, если ты еще раз об этом заикнешься, хотя бы во сне…
— Погорячился… Добро-то наживал не ты. Тебе что! Тебе оно чужое…
Во дворе злобным лаем залились собаки, загремела щеколда калитки.
— Идут, антихристы!
Виктор Николаевич вышел на крыльцо. Во дворе стоял Клим Перепелка, отбиваясь от наседавших псов длинным бичом.
— Что же это вы зверья пораспустили. Цыц ты, стерва! — Клим изловчился и черешком бича наотмашь ударил старого пса по боку. Пес взвыл, волчком завертелся на месте.
— Эй ты, антилигент, открывай ворота!
Из дома вылетел Федот Андроныч, погрозил Климу кулаком.
— Я те открою! Чего налетел басурманином? Почему без спросу во двор лезешь? Обскажи поначалу…
— Обсказать завсегда могу, — Клим вынул из кармана кисет, похлопал по карманам. — У тебя есть бумага, антилигент?
Виктор Николаевич протянул кожаный портсигар, набитый папиросами.
— Курите.
Клим зацепил ногтями папироску, вытянул, закурил. Жмуря глаз от дыма, сказал:
— Господские папиросочки-то.
— Господские, — подтвердил Виктор Николаевич. — Раньше господа курили, а теперь можно и нам, трудовым людям.
— Нет у нее скусу, трава травой, — Клим повертел папироску в руках, впился глазом в Виктора Николаевича: — Откель будешь?
— Городской. Работаю у Федота Андроныча. Спасибо ему, дал возможность зарабатывать на пропитание. В городе сейчас голод, безработица.
— У Федота Андроныча сердце доброе, это мне известно, — с усмешкой сказал Клим. — Ну вот что, Андроныч, отмыкай свои амбары. Малость потрусим твое хлебушко.
— С какой такой стати?
— А с какой оно стати преет в амбаре, когда народ голодает?
— Так оно мое, кровное… Вот он, Виктор Николаевич, человек молодой, тоже голодает… хе-хе… Но ты же не уступишь ему свою бабу. Али уступишь?
— Как двину по твоим зубам, так со смеху закатишься! Тереха, открывай ворота.
Виктор Николаевич подошел к воротам, откинул железный крючок. Федот Андроныч смотрел то на него, то на Клима, топтался на месте.
— Убирай собак, а то возьму шкворень и успокою… — пригрозил Клим.
— Терентий Максимович, иди сюда, — позвал Федот Андроныч. — Слушайте, мужики, давайте все сделаем полюбовно. Я же не против. Я с полным удовольствием… Нагребайте воз-другой для отвода глаз, остальное поделим. Тебя, Климша, семья заела, и у тебя, Терентий, жевать нечего. Полюбовно-то все можно…
— Хочешь, я харю тебе расчищу? — Клим легонько ткнул черешком бича в живот Федота Андроныча. — Бочка с навозом… Воняешь, рядом стоять нет возможности. И как тебя мать сыра земля носит…
— Сволота ты, Климка, ох и сволота!.. — Федот Андроныч сгорбился, тяжело передвигая ногами, пошел домой.
Виктор Николаевич, открыв амбары, не ушел домой. Он помогал нагребать зерно в мешки, грузил их на подводы.
— Молодец, антилигент! — похвалил его Клим.
— Стараюсь… В городе натерпелся голода, как тут не помочь, — ответил Виктор Николаевич и начал насвистывать…
Перед вечером к дому Федота Андроныча подвернули легкие дрожки. Федот Андроныч, выглянув в окно, негромко выругался:
— Выбрал время в гости приехать!
— Кто там? — спросил Виктор Николаевич.
— Еши Дылыков и этот… Доржитаров. Иди проводи от собак.
Доржитаров поздоровался с Виктором Николаевичем за руку, тихо сказал:
— Я вам привез привет от Родовича. Привет и сто рублей денег.
— Денег он мог бы послать и больше. А вы идите к своему приятелю, — Виктор Николаевич бесцеремонно подтолкнул Еши Дылыкова, — нам поговорить нужно.
Кряхтя и отдуваясь, Еши поднялся на крыльцо. Виктор Николаевич проводил его взглядом, повернулся к Доржитарову.