Крепость королей. Проклятие
Некоторое время Агнес еще размышляла, кто бы мог подстерегать ее в крипте собора. Потом она все же решила, что преследователи – и, что главное, голоса – были лишь плодом ее воображения. Иногда Агнес оглядывалась или всматривалась в проплывающий мимо лес, но так никого и не заметила. Поэтому она сочла лучшим приободрить отца, расспрашивая его о сражениях и турнирах, в которых ему довелось поучаствовать. Это хоть немного подняло Эрфенштайну настроение.
Они собирались еще заехать в Ойссерталь. Некоторое время назад между наместником и монастырем произошел разлад из-за участка леса, на который претендовали обе стороны. Разговор с настоятелем должен был расставить все по местам. Правда, Агнес опасалась, что отец пребывал сейчас не в том настроении, чтобы вести конструктивную беседу.
Когда на второй день путешествия впереди показался монастырь, они уже издалека уловили запах жженого угля и окалины. От мастерской в чистое небо поднимался тонкий столб дыма. С мая Матис вместе со стражниками приводил в порядок оружие из арсенала и даже изготовил кое-что новое. Но главным их сокровищем по-прежнему оставалась громадная пушка, до того тяжелая, что передвигать ее можно было лишь с помощью специально изготовленных лафетов. Возле литейной они выстроили дощатый сарай, где Матис как раз счищал ржавчину со старой аркебузы. Рядом стоял Райхарт и что-то ему втолковывал.
Завидев Агнес и наместника, оба низко поклонились.
– Как хорошо, что вы вернулись, ваша светлость! – восторженно приветствовал Ульрих своего господина.
С тех пор как он взялся помогать Матису, орудийщик словно помолодел и зажил по-новому.
– Наша пушка постепенно обретает формы. – слова лились из него ручьем. – Мы даже изготовили несколько небольших орудий. Все идет по плану. Так что скоро можем выступить против Вертингена. В общем, нам и нужно-то…
– Составишь к вечеру отчет, Ульрих, – перебил его наместник. – Сейчас я слишком устал. А мне еще с настоятелем копья ломать… Надеюсь, хоть стакан вина у этих святош найдется.
С этими словами Эрфенштайн развернул коня и поскакал к монастырским воротам. Ульрих с раскрытым ртом смотрел ему вслед.
– Что это нашло на старика? – проворчал наконец орудийщик. – Он неделями нам спуску не давал – и тут на тебе, знать не желает о проделанной работе…
– Он обеспокоен, – мягко возразила Агнес. – Это все из-за денег. Кредит в Шпейере удалось получить лишь под высокий процент. И теперь он опасается, что герцогский управляющий скоро отнимет у него Трифельс.
– Ха, тогда тем более надо поскорее осадить Вертингена! – Райхарт потер руки. – Мне уже не терпится выкурить этого пса из крепости. К тому же у нас почти все готово, и…
– Ни черта у нас не готово! – резко перебил его Матис.
До сих пор он молча продолжал работу, даже не взглянув на Агнес. И вот, когда юноша поднял голову, она заметила, как мало он спал. Лицо его побледнело, под глазами темнели круги.
– Я до сих пор тружусь над лафетами для орудия, – ворчал Матис. – К тому же у нас не хватает селитры для пороха. При том, что мы выгребные ямы по всей округе вычистили!
– Гюнтер и Эберхарт как раз в Даан отправились, – успокоил его Райхарт. – Наверняка там еще осталось кое-что. Уверен, к следующей неделе наберем достаточно… – Он ухмыльнулся и ткнул Матиса в бок: – Да и не думаю я, что ты когда-нибудь доволен будешь. Будь твоя воля, ты б до следующей зимы дула полировал.
– Глупости! – фыркнул Матис.
Он развернулся и направился к печи для обжига, где, счистив окалину с большого плавильного котла, принялся ворошить угли. Агнес задумчиво наблюдала за его действиями. Матис явно был чем-то обеспокоен.
Она знаком велела Ульриху удалиться. Орудийщик скрылся за недавно сколоченным сараем, и только тогда Агнес обратилась к парню:
– Что с тобой? Ты не из-за работы такой усталый и молчаливый… Что-то еще случилось. Разве нет?
Матис подкинул в огонь очередную охапку дров, после чего выпрямился и кивнул.
– Это все отец, – начал он нерешительно. – Мне… кажется, он скоро умрет. Кашель с каждым днем усиливается, и он все больше крови сплевывает…
Голос у него надломился.
Агнес взяла его за мозолистую руку, черную от копоти и окалины.
– Тебе следует поговорить с ним, – сказал она тихо. – Положить конец этой ссоре. Лучше прямо сейчас, пока еще не поздно.
Матис сдавленно рассмеялся:
– Интересно, как? Старый упрямец и не смотрит в мою сторону! Он считает, что я нынешним своим занятием предал наше общее дело. Но кому нужны мечи и копья, когда есть пушки? По его мнению, я спутался с дьяволом. Да мне и самому иногда так кажется… – На лицо его набежала тень. – Помнишь, как аркебуза разорвала одного из прихвостней фон Вертингена? Может, Господу неугодно, чтобы мы баловались с огнем?
Агнес вздохнула:
– Боюсь, с подобными сомнениями ты опоздал. Если мы не захватим Рамбург, отец наверняка потеряет Трифельс, он ведь весь в долгах. А ты – на своем месте. Может, тебе об этом следует сказать отцу?
– Я… я попробую.
Матис уставился в пустоту. Лишь через некоторое время он снова обратился к Агнес.
– Старина Ульрих прав, – сказал он нерешительно. – Чем дольше мы тянем, тем вероятнее опасность, что Черный Ганс подготовится к нападению. Он, наверное, и так знает, что мы задумали. Гюнтер говорит, что по округе чужих следов полно. Это, скорее всего, люди фон Вертингена.
Агнес вдруг вспомнила огни под крепостью Шарфенберг, увиденные несколько недель назад. Может, это тоже лазутчики Вертингена? И в соборе Шпейера… Что, если это один из его людей следил за ней и ее отцом?
– К тому же скоро лето, – продолжил Матис более решительно, прервав ход мыслей Агнес. – В это время Вертингену нечего рассчитывать на своих крестьян. Они заняты полевыми работами и даже за деньги не станут помогать ему в обороне. – Он кивнул. – Нам и вправду надо выдвигаться, и лучше бы в ближайшие дни… Черт, бедняга Себастьян, надо же было выдать наши замыслы! Что ж, придется довольствоваться собранной селитрой. И мой отец…
Матис не договорил. Он задумчиво вытер руки о фартук, после чего направился к сараю возле мастерской.
– Я сегодня же начну смешивать порох! – крикнул он вслед Агнес. – Передай отцу, что через три дня можем выдвигаться. Если я до тех пор вместе с сараем на воздух не взлечу!
Это должно было прозвучать как шутка, но Агнес уловила в его голосе страх.
Она устало прикрыла глаза. А когда снова открыла, небо по-прежнему было ясным и синим. Но в дрожащем зное нависло что-то грозное. Так чувствуется непогода задолго до того, как разразится ненастье.
Война началась.
* * *На поляне неподалеку от маленького селения Раншбах бежал небольшой ручеек, преодолевал скальный выступ и каскадами впадал в пруд, по глади которого отражалась луна. Ручей журчал размеренно и спокойно и хотя бы отчасти заглушал шорох шагов, приближающихся по скрытой тропе.
Старик появился первым. Согласно древнему обычаю, он надел белую гербовую накидку с тремя львами. Тяжело опустился на камень и стал дожидаться остальных. Вообще-то ему давно хотелось передать свой титул кому-нибудь из молодых, но потом появились первые слухи о противнике, и он решил остаться. Оставалось уладить одно последнее дело, и старик надеялся, что ему достанет сил справиться.
Что будет потом, ведомо одному лишь Господу.
Снова послышались шаги. Это был Дитхельм Зеебах. Он шел из Анвайлера вместе с канатчиком Мартином Лебрехтом. Старик украдкой понаблюдал за ними. С тех пор как чужаки обнаружили хранительницу кольца, в душе его неугасаемым пламенем тлело недоверие. Неужели среди них действительно завелся предатель? Их было двенадцать, по числу апостолов. А среди апостолов тоже был предатель…
Кто стал нашим Иудой? Или эти люди наткнулись на Эльзбет лишь по воле случая?
Старейшина молча кивнул прибывшим, и они вместе стали дожидаться остальных. Знахарка Эльзбет Рехштайнер явилась последней. За плечами у нее висела корзина, в которой уже лежали какие-то травы – луна благоприятствовала. Старик с улыбкой взглянул на женщину. Из всех членов братства Эльзбет была его любимицей. Они знали друг друга целую вечность, а много лет назад даже были парой. Старейшина припоминал прекрасные танцы в Кирмес – и ночи, проведенные в сеновале. Теперь же знахарка горбилась, и у нее, похоже, снова разболелись ноги. Волосы ее за последние недели стали белее снега. Старик с грустью покачал головой. Тревоги последних месяцев и его превратили в древнего старца.