Счастливые девочки не умирают
Но вместо этого он сказал:
– Странное совпадение, да?
Я улыбнулась в знак согласия, хотя мой мир только что перевернулся, и я поняла, что отступать поздно.
Глава 6
Наутро после вечеринки я вскарабкалась в Динов «Рэндж-Ровер». Несмотря на то что у него отобрали права (бардачок ломился от просроченных парковочных квитанций), Дин на всех парах рассекал по городу, и горе тому бегуну, который не успевал убраться с обочины. Лиам плюхнулся на переднее сиденье рядом с водителем, хотя возле меня было свободно. Меня замутило. Утром я застала Лиама в кухне и попыталась поговорить.
– Послушай, я не знаю, как оказалась в комнате у Дина. Наверное, я должна перед тобой извиниться, потому что не хотела с ним…
– О чем ты говоришь, Финни, – рассмеялся мне в лицо Лиам. В подражание остальным он подхватил прозвище, которое придумал Дин. – Какая мне разница, что ты и с Дином перепихнулась.
В этот момент его кликнул Дин, и Лиам вышел из кухни, даже не взглянув в мою сторону. Хорошо, что я осталась одна и никто не видел, как я молча глотаю слезы. Вскоре соленый поток иссяк до тонкого ручейка, от которого мучительно саднило в горле во все следующие дни. Когда же и он окончательно пересох, осталось кое-что похуже. Когда самодовольство осмеливается поднять голову, выплывает кошмарное воспоминание о том, как я попыталась извиниться перед своим насильником и как он посмеялся надо мной. «Радуешься, да? Гордишься собой, да? – стебётся ехидный голос. – А об этом ты помнишь, убогое ничтожество?» Как правило, мозги мигом встают на место.
В кафе Лиам тоже уселся рядом с Дином, открыто меня игнорируя. Сорок пять минут я вяло похихикивала над их тупыми шуточками, глотая кусок за куском, чтобы перебить тошноту. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем мы расплатились и я смогла позвонить домой. Бодрым голосом я сообщила, что позавтракала с Оливией и Хилари в Уэйне, и попросила маму за мной приехать. В ожидании я сидела на обочине тротуара, опустив голову между коленей. Оттуда тянуло чем-то кисловатым, и у меня всерьез разыгралась паранойя. А вдруг у меня СПИД? А если я забеременею? Меня терзала жажда, но не физическая, пить совсем не хотелось. За завтраком я выпила целый кувшин воды, однако иссушающее чувство не проходило и преследует меня до сих пор. Я принимаюсь литрами глушить минералку, но тревога только крепнет с каждым глотком, не приносящим облегчения. Однажды я даже спросила у психиатра о возможных причинах такого состояния. Интервью для очередной страшилки об изнасиловании я перемежала своими собственными вопросами, якобы имеющими отношение к делу, превращая разговор в психотерапевтическую сессию. Чувство жажды, сказала психиатр, относится к базовым, инстинктивным потребностям человека. «Если вас преследует жажда, но пить не хочется, это может говорить о том, что не реализована какая-то важная потребность».
Через сорок минут возле кафе, откуда я звонила, появился мамин автомобиль. Я обождала, пока она не обогнет парковочную стоянку и не подъедет поближе. Когда я наконец распахнула дверцу, на меня обрушилось унылое завывание Селин Дион и повеяло приторным запахом маминого крема для рук. Я без сил опустилась на переднее сиденье. Все это было мне хорошо знакомо – и мамины убогие музыкальные вкусы, и ее страсть прихорашиваться – и оттого действовало как бальзам на раны.
– Мама Оливии еще здесь? – спросила мама. Я подняла глаза: она была при полном параде, накрашена и готова общаться.
– Нет, – буркнула я и грохнула дверцей.
Мама обиженно выпятила нижнюю губу.
– Когда она уехала? Давно?
– Не помню, – отрезала я и пристегнулась.
– Что значит не…
– Поехали уже, – злобно выкрикнула я и опешила не меньше, чем мама. Прикрыв рот ладонью, я тихонько всхлипнула.
Мама рванула рычаг коробки передач, и машина стрелой вылетела с парковочной площадки.
– Ты наказана, Тифани. – Мамины губы сжались в тонкую суровую складку, которая внушала мне ужас. Во время ссор с Люком я точно так же стану поджимать губы, что будет придавать мне довольно пугающий вид.
– Наказана? – усмехнулась я.
– Что за хамское отношение! Неблагодарная девчонка! Ты хоть представляешь себе, сколько стоит твое обучение?
Она в сердцах хватила ладонью по рулевому колесу. Я почувствовала рвотный позыв, и меня передернуло. Мама резко обернулась ко мне.
– Ты что, напилась? – отрывисто спросила она, крутанула руль вправо и на пустой парковке ударила по тормозам. Ремень безопасности впился мне в живот, и меня вырвало в ладонь.
– Только не в машине! – завопила мама. Перегнувшись, она щелкнула дверцей и вытолкнула меня наружу. Меня долго рвало – мерзкой смесью пива, виски и… спермы.
К утру понедельника у меня в животе не осталось ничего, кроме едкой кислоты, обжигающей внутренности, как первый неожиданный глоток виски в ту ночь. Я вскочила в три часа утра. Сердце колотилось, как кулак разъяренного отца в запертую дверь, за которой укрылся непутевый сын-подросток. Во мне теплилась нелепая надежда, что на происшедшее посмотрят как на обычный пьяный прикол: Марк схомячил пустой бутерброд с майонезом, а Тифани кувыркалась со всей футбольной командой!
Но на это могла надеяться только совсем наивная дурочка.
На первый взгляд все было как прежде: толпа не расступалась передо мной и не клеймила обидными словами. Но Оливия меня избегала, и несколько старшеклассниц с хихиканьем пропорхнули мимо, рассмеявшись в голос за моей спиной. Несложно догадаться, о ком они шептались. Обо мне.
Когда я вошла в класс, Акула вылетела из-за парты и бросилась мне на шею. Остальные продолжали болтать как ни в чем не бывало, точно и не думали подслушивать.
– Все нормально, Тиф? – спросила Акула.
– Нормально. – Я натужно улыбнулась, словно лицо покрывал слой ссохшейся глины.
– Если захочешь поговорить, я к твоим услугам, – шепнула она и сжала мое плечо.
– Хорошо, спасибо, – ответила я, глядя исподлобья.
Пока я сидела на уроке и прилежно строчила за учителем, всё было хорошо. Но когда затрещал звонок и ребята высыпали из класса, как клопы из постели, меня вновь охватила паника. На перемене я волочилась по коридорам, как раненый солдат по вражеской территории, ощущая красную точку лазерного прицела на переносице.
Я укрылась в классе мистера Ларсона, как в окопе. В последние недели Артур подкалывал меня при малейшей возможности, однако я надеялась, что он смягчится ввиду сложившихся обстоятельств. Он должен проявить милосердие.
Когда я садилась за стол, Артур молча кивнул мне. «Поговорим после урока» – вот что означал его жест. Мне стало не по себе. Даже мысль об обеденном перерыве отошла на второй план. Несколько недель подряд я неизменно обедала вместе с ХО-телками и теперь не могла решить, как мне быть. Если я сунусь за их стол, меня с позором прогонят. Если отсижусь в библиотеке – меня наверняка вычеркнут за трусость, тогда как могли бы простить или даже принять с распростертыми объятиями, если б я не зарывала голову в песок.
Но если Артур скажет, что дело труба, тогда все гораздо, гораздо хуже, чем мне казалось.
Когда завизжал звонок, я не торопилась собирать вещи. Артур помедлил возле меня, однако сказать ничего не успел. Вместо него заговорил мистер Ларсон:
– Тиф, останься на минутку, пожалуйста.
– Поговорим позже? – просительно сказала я Артуру.
Он кивнул и добавил:
– Зайди ко мне после тренировки.
Мама Артура преподавала рисование в средней школе. Вдвоем с сыном она жила в обветшалом домишке викторианских времен напротив теннисного корта, где в пятидесятых годах проживала жена директора школы.
Я утвердительно кивнула, хотя знала, что прийти не смогу. Не было времени объяснять, что я под домашним арестом.
Ученики гурьбой протопали в столовую на обед, и крыло гуманитарных наук, где находился класс английской литературы, погрузилось в полуденную дрему. Мистер Ларсон прислонился к краю учительского стола и скрестил ноги. Одна штанина завернулась, обнажив загорелую, поросшую короткими волосами щиколотку.