Счастливые девочки не умирают
– Я уверен, что твои тетрадки исписаны этим почерком. И что ты пишешь зелеными чернилами. – Детектив Венчино удовлетворенно похлопал себя по пузу, как после сытной трапезы.
– Для начала вам потребуется судебный ордер на обыск. А у вас его нет, иначе вы бы уже пустили его в ход. – Дэн откинулся на спинку стула и осклабился, глядя на Венчино.
– Мы просто шутили, – тихо проговорила я.
– Тифани! – предостерег меня Дэн.
– Будет лучше, – вмешался детектив Диксон, – если Тифани выскажется. Потому что, пока мы тут с вами беседуем, наши коллеги оформляют ордер на обыск.
Дэн моргнул. Было заметно, что он колеблется. Наконец он кивнул.
– Говори.
– Мы просто шутили, – повторилась я. – Я думала, Артур шутит.
– А ты – тоже шутила? – спросил Венчино.
– Конечно, – ответила я. – Мне и в голову не могло прийти, чем всё обернется.
– Я, конечно, окончил школу сто лет назад, – заговорил Венчино, расхаживая по комнате, – но в мое время таких шуточек не водилось, уж поверь мне.
– Вы когда-нибудь обсуждали этот… план? – спросил детектив Диксон.
– Нет, – ответила я. – То есть не думаю.
– Что значит «не думаю»? – загремел Венчино. – Обсуждали или нет?
– Я… не придавала этому значения, – пояснила я. – В общем, Артур шутил на эту тему – и я тоже. Но я ничего не планировала.
– Ты знала, что у него есть ружье, то самое, с которым он явился в школу, – сказал Диксон. Я кивнула. – Откуда?
Я покосилась на Дэна, и он дал мне знак продолжать.
– Он мне его показывал.
Диксон и Венчино переглянулись. От изумления их гнев на секунду улетучился.
– Когда? – спросил Диксон, и я рассказала ему про подвал. Голову оленя. Школьный альбом. Про то, как Артур целился в меня и как я шлепнулась на больное запястье.
Детектив Венчино, сидя в своем углу, помрачнел и покачал головой.
– Сопляк паршивый, – буркнул он.
– Артур когда-нибудь «в шутку», – Диксон жестом заключил это слово в кавычки, – собирался расправиться с кем-нибудь еще?
– Нет. Разве что со мной.
– Странно. – Венчино приложил к подбородку замызганный палец. – А Дин утверждает обратное.
Я раскрыла рот, но Дэн меня опередил:
– И что утверждает Дин?
– Что в столовой Артур протянул ружье Тифани с предложением – извините, конечно, что мне придется это процитировать – «отстрелить член этому защекану». – Венчино почесал под глазом и поморщился. – Он утверждает, что Тифани хотела взять ружье.
– Я и не утверждала, что не хотела его взять! – взорвалась я. – Но я бы стреляла в Артура, а не в Дина!
– Тифани… – предостерег Дэн, и тут же Диксон хватил кулаком по столу. Несколько страниц из школьного альбома взлетели и на миг повисли в воздухе, прежде чем спарашютировать на пол.
– Ты лжешь! – взревел Диксон, побагровев до корней волос, как это свойственно очень светлокожим от природы людям. – Ты лжешь с самого начала!
Он тоже лгал, прикидываясь добреньким.
В конце концов я пришла к выводу, что никто и никогда не говорит правду, и тогда я тоже стала лгать.
Из новостей я узнала о похоронах Лиама. Его хоронили первым, спустя ровно десять дней после убийства. Через несколько часов приглашение на похороны пришло всем членам «семьи Брэдли» по электронной почте. «Семья Брэдли» – так нас окрестили после трагедии. На похороны пригласили даже меня, паршивую овцу.
Мама тоже получила сообщение о похоронах Лиама и предложила купить мне траурное черное платье. Я расхохоталась – не могла же я напрямик обозвать ее чокнутой.
– Я не собираюсь идти на похороны.
– Нет, ты пойдешь, – сказала мама, снова поджав губы ниточкой.
– Не пойду, – заартачилась я и развалилась на диване, закинув небритые ноги в гольфах на кофейный столик. Со дня последнего допроса прошло трое суток, и я двое суток не принимала душ и не надевала лифчик. Нюхни шлюшку.
– Тифани! – истошно завопила мама, потом, глубоко вдохнув, спрятала лицо в ладонях и проговорила увещевательным тоном: – Порядочные люди так не поступают. Мы воспитывали тебя по-другому.
– Я не пойду на похороны своего насильника.
– Не смей так говорить! – выдохнула мама.
– Так – это как? – усмехнулась я.
– Он умер, Тифани. Умер страшной смертью. Может, в чем-то он и провинился, но он всего лишь ребенок. – Мама всхлипнула, зажав нос. – Он не заслужил такого отношения.
– Ты его даже ни разу не видела. – Я нажала кнопку на пульте и выключила телевизор, выразив свой протест самым категоричным образом, на который была способна. Отбросив плед с заросших ног и метнув злобный взгляд на маму, я затопала вверх по лестнице к себе в комнату, куда не заглядывала вот уже два дня.
– Или ты идешь на похороны, или я не буду платить за эту школу! – вдогонку выпалила мама.
Утром в день похорон Лиама раздался телефонный звонок. Я схватила трубку.
– Слушаю?
– Тифани! – удивился голос на том конце провода.
– Мистер Ларсон? – спросила я, наматывая телефонный шнур на палец.
– Я несколько раз звонил, – поспешно сообщил он. – Как ты себя чувствуешь?
На линии что-то щелкнуло, и послышался мамин голос.
– Мам, я отвечу, – отрывисто сказала я.
С секунду на линии было тихо.
– Кто это звонит? – поинтересовалась мама.
В трубке отчетливо послышалось мужское покашливание.
– Эндрю Ларсон, миссис Фанелли.
– Тифани, – прошипела мама, – повесь трубку.
– Почему? – Я вцепилась в телефонный шнур.
– Я сказала, повесь…
– Не переживайте, – перебил мистер Ларсон. – Я просто хотел узнать, как себя чувствует Тифани. До свидания, Тифани.
– Мистер Ларсон! – воскликнула я. В трубке пошли гудки, поверх которых гремел мамин голос: «Я же сказала вам не звонить! Ей всего четырнадцать!»
– Ничего не было! – завопила я в ответ. – Я же сказала тебе – ничего не было!
Знаете, что хуже всего? Как бы я ни трусила показаться на похоронах Лиама, как бы ни злилась на маму за то, что она меня заставила туда пойти, я все равно постаралась навести красоту.
На сборы ушел целый час. Я основательно завила ресницы, так, что они стали торчком, придавая взгляду удивленное выражение. Папа ушел на работу (иногда мне кажется, что он просто отсиживается там перед выключенным компьютером в полном одиночестве). Мы с мамой ехали молча. Печка в ее «бумере» работала только при нажатой педали газа, и всякий раз, останавливаясь на красный, мы синхронно поеживались от холода.
– Имей в виду, – заговорила мама, нажав на газ, и меня обдало струей теплого воздуха, – я не оправдываю Лиама. Ни в коей мере. Но частично ты сама виновата в том, что произошло.
– Не начинай, – взмолилась я.
– Просто пойми, что нельзя в пьяном виде…
– Я в курсе! – оборвала я.
Мы выехали на автостраду, и в машине стало тепло и тихо.
В церкви при школе Святой Терезы на Холме было очень красиво, хотя, конечно, это дело вкуса. Но «мемориальная служба» по Лиаму – никого из погибших не «хоронили» – совершалась не в церкви. Лиам был из семьи квакеров, и мы направлялись в молитвенный дом.
Это сбило меня с толку. Досада на маму слегка улеглась, и я спросила:
– Я думала, квакеры живут в общинах и не верят в современную медицину, разве нет?
Против ожидания, мама улыбнулась, закусив губу.
– Это амиши.
Молитвенный дом квакеров – одноэтажный дом, обшитый унылой белесой вагонкой, – стоял в окружении могучих дубов, на жилистых ветвях которых еще кое-где держались порыжевшие листья. На сыром газоне у входа уже дежурили начищенные до блеска черные седаны, хотя мы явились на сорок пять минут раньше положенного. Пришлось оставить машину на верху подъема. По дороге ко входу мама попыталась взять меня под руку, но я отпрянула от нее и вырвалась вперед, с тайным удовлетворением прислушиваясь, как поспешно стучат ее каблуки.
У входа в молитвенный дом волновалась толпа. Работали телеоператоры. Мои одноклассники, сбившись в стайки, обнимались и утешали друг друга. При взгляде на это сборище я струсила, сбавила шаг и подождала, пока со мной поравняется мама.