Странствия хирурга: Миссия пилигрима

На крытом юте элегантной галеры, на корме которой красовалась надпись «Ильдирим», что по-турецки означало «Мой народ», сидел неуклюжий человек и в огромных количествах поглощал сладкие сушеные финики. Они были куплены на одном из танжерских базаров, где он побывал еще сегодня утром и против своего обыкновения даже заплатил за них.
Человека звали Мехмет — довольно распространенное в арабском мире имя. Но он всегда настаивал на том, чтобы его величали Мехмет-паша.
Финики в потной руке стали теплыми и липкими. Мехмет-паша взял еще один, откусил черешок и выплюнул его через поручни в море. Затем плод исчез в спутанных зарослях его огромных усов.
Пока он жевал, взгляд его скользил по палубе и двумстам восьмидесяти гребцам, ритмично двигавшимся под звуки турецкого барабана. Наконец-то все банки заняты! Мехмет-паша почувствовал что-то вроде благодарности, вспомнив о служанке жены купца Эфсанеха, которая бескорыстно помогла ему заполучить молодых сильных парней. Ну, положим, не так уж бескорыстно… Да, ладно. Зато гребцы хоть куда, особенно негр. Да и белобрысый парень в самом соку. Только у недомерка со странными линзами на глазах, которые Мехмет-паша приказал выбросить за борт, маловато мускулов. Может, недостаток силы компенсирует выносливостью. Так или иначе, «Ильдирим» полностью укомплектована, и это хорошо.
Да… «Ильдирим» — хорошая галера, хотя и с бурным прошлым. Построенная в Венеции в 1568 году по летосчислению неверных, она называлась «Торчелло», по имени острова в Венецианской лагуне. Под этим именем спустя три года, в 1571, участвовала в сражении при Лепанто, в котором Священная Лига христиан в пух и прах разбила османский флот. Дон Хуан Австрийский, сводный брат Филиппа II и командующий христианским флотом, разделил свои силы на три эскадры: главные силы под командованием самого дона Хуана были сосредоточены в центре, эскадру правого фланга возглавлял генуэзец Джанандреа Дория, а левого, полностью состоявшего из венецианских галер, — Барбариджо.
В ходе тактических маневров турецким силам удалось временно окружить левый фланг и сильно потеснить его. Галера «Торчелло», в самом начале битвы дважды серьезно задетая в носовую часть, уже набрала немало воды, когда начался абордажный бой. С воплями «Аллаху акбар» янычары устремились на борт, и их кривые ятаганы обагрились кровью наполовину захлебнувшихся моряков. Но туркам довелось ликовать недолго, поскольку «Торчелло» все больше и больше уходила под воду, дрейфуя на север, пока море не сжалилось над ней и не выбросило на рифы.
Здесь она вскоре была позаимствована османами, потерявшими в битве сто пятьдесят кораблей, и отбуксирована в Смирну, где ее отремонтировали, затратив на это большие деньги. Типичный красный цвет венецианской галеры сменили на голубой. Месяцы спустя никто уже не мог сказать точно, каким образом бывшая «Торчелло» попала в руки Мехмету-паше, который нарек галеру «Ильдирим». Она стала пиратским кораблем, на котором он вместе со своими людьми молнией врезался в гущу врагов.
— Ва-а-х! — выкрикнул капитан пиратов, скривившись от боли в коренном зубе. — Эта сладкая дрянь доконает Мехмета-пашу. — Он выплюнул наполовину недожеванный плод на дощатый пол палубы и выбросил за борт остатки фиников. — Хакан!
— Да, Мехмет-паша! — Хакан кубарем скатился с грот-мачты, сбежал по трапу, проскочил вдоль рядов гребцов на корму и согнулся в низком поклоне. — Слушаю, Мехмет-паша!
— Убери это!
— Слушаюсь! — Личный слуга Мехмета-паши вмиг исполнил приказ. Он пользовался расположением хозяина и не хотел его лишиться.
— Али! — Паша, взмахом руки отослав Хакана, повернул свою массивную голову вполоборота назад, туда, где у румпеля стоял штурман. — Я не хочу чересчур далеко уходить в море. В скольких милях от нас Танжер?
Танжер, вот уже сто восемь лет принадлежавший Португалии, почти не ощущал правящей руки короля Генриха из Ависской династии, почему Филипп II Испанский уже давно протягивал свои жадные руки к древнему портовому городу, лежавшему южнее Геркулесовых столбов [9]. Этот вакуум власти Мехмет-паша использовал, чтобы устроить в Танжере нечто вроде опорного пункта, откуда уже неоднократно пытался захватить один из набитых сокровищами галеонов, приходивших каждую весну из Новой Испании. До сих пор, к сожалению, безуспешно.
 
Али ответил по-военному четко:
— Вот уже два часа, как суша скрылась за горизонтом, Мехмет-паша. Думаю, еще немного — и мы попадем в Северо-Южное течение Западного океана.
— Тогда нам лучше повернуть назад, — паша, кряхтя, поднялся со своего обитого красным бархатом капитанского кресла. — Галера не способна бороздить океан, даже если она сделана в Венеции.
— Да, Мехмет-паша. — Али смотрел строго перед собой.
— Но сначала помолимся Аллаху, как пристало каждому правоверному мусульманину в это время. — Паша взглянул на небо, чтобы сориентироваться на восток. Он мог бы свериться по компасу Али, но так ему было приятнее. Пророк ведь тоже не пользовался подручными средствами. — Хакан!
— Слушаюсь, Мехмет-паша! — Слуга принес капитану коврик, который тот собственноручно раскатал. Все бывшие на борту, исключая неверных гребцов, повернулись к востоку, туда, где находился священный город Мекка, и Мехмет-паша громогласно прочел текст Первой суры, «Открывающей книгу» и обращенной к Мекке:
Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господу миров милостивому милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и Тебя просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, — не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших…
Закончив намаз, Паша поднялся с колен.
— И будь я проклят, — проворчал он, — если один из этих неверных псов не попадет вскорости под дула наших орудий.
— Ин шаʼа-лла! [10]— пробормотал Хакан.
Вечером того же дня Мехмет-паша сошел на берег в Танжере. Он испытывал потребность в свежих финиках, финиковой водке, проститутках и обильной пище. Причем именно в такой последовательности.
Через несколько часов — он пропустил два намаза — его нога вновь ступила на пирс, к которому был пришвартован его корабль. Поскольку ему не сразу удавалось найти свою галеру, он всегда шел на запах. Еще издалека его приветствовал храп смертельно измученных рабов-христиан. Глупое, неверное отродье! Зловонное отребье! Но они нужны ему, чтобы гнать вперед его галеру. Он слегка покачнулся, отчетливо рыгнул и выудил финик из недр своих просторных, необъятных шальвар. Сунув плод в рот и пожевав его, он вскоре снова почувствовал тянущую боль в коренном зубе. В дурном настроении он поднялся на «Ильдирим», не замечая вытянувшегося в приветствии Али.
— Где Хакан, этот бездельник?! — накинулся он на штурмана.
— Ты же сам разрешил ему сойти на берег, — осмелился возразить Али.
— Ах, да! — Паша прошел в свою каюту. Если он не ошибается, где-то тут спрятан калебас с финиковой водкой. Хотя Коран и запрещает употребление алкоголя, цель оправдывает средства: сивуха поможет заглушить боль. В следующей молитве он просто объяснит Аллаху, что это было всего лишь средство от зубной боли. Насколько он помнил, водка должна стоять в шкафчике из красного дерева со стороны левого борта.
— О Аллах, милостивый, милосердный, сотворивший весь этот мир, неужели надо было сотворять еще и зубную боль, которая так мучает меня! — раздраженно ворчал он, шаря, покачиваясь, по полкам.
И, к безмерному ужасу Мехмета-паши, Аллах единый ответил ему:
— Фалалей, зуб болит, кости ломит. Уй-уй, пошуй, пошуй!
Нет, это никак не мог быть Аллах! Паша резко повернулся и начал обыскивать помещение.
— Кто говорит с Мехметом-пашой? — спросил он испуганно. Конечно, старый головорез был из числа людей, которые ничего не боялись, однако перед невидимым, необъяснимым, таинственным у него буквально тряслись коленки.