Странствия хирурга: Миссия пилигрима

 
 
 Sunt quae praecipiant herbas satureia nocentes 
 
 sumere; iudiciis ista venena meis. 
 
 Aut piper urticae mordacis semine miscent 
 
 tritaque in annoso flava pyrethra mero… 
 
 
По мере чтения им овладевало все большее удивление, ибо он понял, что имеет дело с «Ars amatoria», поэмой Овидия «Наука любви», а именно с разделом, посвященным возбуждающим средствам.
 
 
 Многим известен совет: принимать сатурейские травы, 
 
 Вредные травы: по мне, это опаснейший яд; 
 
 Или советуют с перцем принять крапивное семя, 
 
 Или растертый пиретр во многолетнем вине 
 
 
Так или подобно этому мог бы перевести хороший ученик, изучающий латынь, эти строки. У Томаса даже в горле пересохло. Не собирался же Куллус преподать этот безнравственный текст своим ученикам? Это уж ни в какие ворота не лезло! Лекарь растерянно отложил книгу в сторону.
— О, Томас! Не подумай ничего дурного! — воскликнул Куллус, словно отгадав мысли собрата. — Я читаю Овидия исключительно ради его замечательного элегического размера стиха, только поэтому! Никто не владеет искусством созвучия слов так, как этот великий поэт!
— Похоже, ты не так уж плохо себя чувствуешь. Быть может, средства, разжигающие любовный жар, заодно ускорили заживление твоего пальца? — Томас не пытался скрыть иронию.
— Томас, брат! Поверь же мне, это только ради чудесной гармонии стиха…
— Да-да! Садись и покажи свой палец. — Томас осмотрел сустав и пришел к выводу, что Куллус был либо первоклассным имитатором, либо все еще испытывал сильную боль. Поскольку монастырский лекарь привык не видеть в людях дурного, то остановился на последнем.
— Ну хорошо, — заключил он, — вероятно, мне придется взять на себя еще пару дней замещать тебя в школе. Но лишь в том случае, если ты будешь принимать и дальше прописанное мною лекарство. Обещаешь?
Куллус с облегчением усмехнулся:
— Не сойти мне с этого места!
— Мне надо выжать свежий сок безвременника да еще смешать его с другими ингредиентами, так что раньше вечера ты его не получишь. Не ешь пока ничего, — Томас едва удержался от улыбки, увидев, как вытянулась луноподобная физиономия толстяка, — и красного вина тоже не пей: воздержание пойдет тебе только на пользу.
— Хорошо, брат, я исполню все, что ты говоришь. Даже если мне это будет стоить больших, очень больших усилий.
— Прекрасно. — Томас хотел уже покинуть келью, но его остановил брат Куллус, крикнувший вдогонку с самым искренним выражением лица:
— Если в следующем месяце трава снова буйно разрастется, я помогу тебе собирать лекарственные растения! Это так же верно, как то, что Господь сотворил землю за шесть дней!
Умиротворенный отец Томас вышел. На такого, как Куллус, невозможно долго сердиться.
— Gallia est omnis divisa un partes tres… Вся Галлия поделена на три части… Gallia est omnis divisa un partes tres… Вся Галлия… — Монотонная декламация учеников действовала на Томаса усыпляюще. Однако это было необходимое упражнение. Он не знал лучшего способа заставить детей прочувствовать латынь, чем бесконечная зубрежка текстов. При этом простой язык «De bello Gallico» [5] Цезаря был идеальным учебным материалом. Правда, у лекаря не было ощущения, что ученики зубрили с воодушевлением. У всех до единого был равнодушный и безучастный вид. Нины не было.
Нина… Что могла делать в этот миг дочь Орантеса? Наверняка хлопотала у постели старой Тонии. Вновь и вновь у Томаса в памяти всплывала операция, закончившаяся так плачевно. Утром он молился за ткачиху, и это принесло ему некоторое облегчение. Беседа с глазу на глаз со Всевышним укрепила его. А теперь его снова стали одолевать горечь и разочарование. Что толку в самой превосходной работе хирурга, если она была совершенно бесполезна? Какой ответ давал Господь на этот вопрос? Томас автоматически сложил руки, как для молитвы. Может, человек просто должен больше верить, чем задаваться вопросами? Да, пожалуй, так.
 
— …quarum unam incolunt Belgae… одну из них населяют бельгийцы… quarum unam incolunt Belgae… одну из… — Монотонный распев внезапно оборвался. Отец Томас встрепенулся. Что случилось? Все ученики, как один, смотрели на дверь. Там стояла… Нина?!
Томас был так изумлен, что в первые секунды не мог вымолвить ни слова.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он наконец.
— Извините, отец мой, что мешаю, но мне надо срочно с вами поговорить.
— Что-нибудь со старой Тонией? — Томас вскочил и подбежал к дочери Орантеса.
— Нет… впрочем, да.
— Так что же? — Томас не мог больше совладать со своим любопытством. Охваченный волнением, он потянул девушку за собой в коридор. — Она жива?
— Да-да! Она чувствует себя неплохо. Но то, что она мне рассказала, показалось мне крайне важным!
— Значит, она жива. — Томас немного успокоился. — Давай сядем у того стрельчатого окна. Слушаю тебя, дочь моя.
Нина заговорила, поначалу немного сбивчиво:
— Знаете, отец мой… я, пожалуй, начну с того, что по вашему виду Тония поняла, как обстоят ее дела. Она сказала, что жить ей осталось недолго, она в этом уверена, и поэтому ей надо кое-что мне рассказать. Одну давнюю историю, которая камнем лежит на ее сердце.
— Да? И о чем же речь?
— Это долгая история, отец мой. — И Нина подробно пересказала святому отцу рассказ Тонии, слово в слово звучавший так:
— Лет двадцать назад к нам в дом постучалась молодая, совершенно выбившаяся из сил женщина. Муж мой тогда еще был жив. Он хотел тут же бежать за цирюльником, но незнакомка остановила его. «Моя жизнь кончена, я все успела сделать, — прошептала она. — Мой сын лежит у монастырских ворот. О нем позаботятся». Я хотела дать ей горячего бульона, но она лишь трясла головой. Предложила ей хлеба, сыра, супа — все напрасно. Женщина наотрез отказывалась принимать пищу. «У меня лишь одно желание — умереть», — твердила она. Когда же она открыла нам свое имя и свое происхождение, мы своим ушам не поверили. Прежде чем испустить последний вздох, она попросила похоронить ее в маленьком садике за домом, и нам пришлось поклясться именем Пресвятой Девы Марии, что мы никогда никому о ней не расскажем. Никогда. «Чтобы избежать позора», — заклинала нас страдалица. Но сегодня, на пороге собственной смерти, я должна это сделать. Иначе не смогу спокойно умереть…
Нина замолчала и с удивлением увидела, что лицо монастырского лекаря необычайно оживилось.
— То, что ты рассказываешь, — взволнованно воскликнул он, — чрезвычайно важно, дочь моя, крайне важно! В нашем монастыре был один мальчик, которого старый аббат Гардинус нашел в кустах у монастырских ворот, завернутого в красную камчатую скатерть. Мы назвали его Витусом, и он вырос у нас. В хирургии, фармакологии и траволечении у меня не было более способного ученика за всю мою жизнь!
— Знаю-знаю, отец мой, ведь я с ним знакома. Именно поэтому, услышав рассказ Тонии, я тут же примчалась к вам!
— Боже милосердный! Витус пустился в странствия в надежде отыскать свою семью и, кажется, нашел ее в Англии. А вдруг он все же ошибся? Слушай, Нина, а старая Тония назвала имя его матери?
— Нет, пока не назвала.
— Я должен немедленно бежать к ней. Происхождение Витуса столько лет было окутано тайной, и вот наконец забрезжила надежда, что она будет раскрыта и последнее звено в цепи доказательств найдено! Ах, если бы старый аббат Гардинус дожил до этого дня! Мне надо незамедлительно поговорить с Тонией. А потом мы пошлем гонца в Гринвейлский замок. Прямо сегодня. Лишь бы он застал там Витуса!