Странствия хирурга: Миссия пилигрима
Крючок выпрямился в полный рост, склонил голову набок и попросил полной тишины.
— Итак, господа, — произнес он, указывая на скелет, — поскольку вы уже кое-чему научились у меня, вы, конечно, знаете, что этот костяк принадлежит не человеку, а обезьяне. На первый взгляд, он полностью соответствует нашему, если не принимать во внимание его меньшие размеры и иную форму черепа и ног. Однако в том, что касается количества костей, никаких отличий нет. Кстати: сколько костей у человека?
— Двести шесть, господин профессор. — Это был опять Карло.
Крючок добродушно кивнул:
— Похоже, юные господа, мои усилия чему-нибудь научить вас не совсем уж прошли даром.
Гася смех движением руки, он снова спросил:
— А сколько костей составляют скелет руки? А ноги? А головы?
Не дождавшись ответа, профессор милостиво ответил сам:
— Рука — двадцать семь, нога — двадцать шесть, голова — тридцать три. На следующих лекциях я рассчитываю, что вы будете в состоянии показать мне и назвать каждую кость в отдельности. Однако вернемся к обезьяне. Я сказал, что ее скелет в целом не имеет отличий от нашего. Так вот, мои дорогие студиозусы, действительно ли это так? Присмотритесь повнимательнее к поясничному отделу того и другого.
Крючок сделал шаг в сторону и замолчал.
Витус, у которого было время провести сравнение, уже обнаружил отличие, однако молчал. В конце концов, он ведь был не студентом, а прозектором.
Пауза затянулась, и Крючок уже начал нетерпеливо шаркать ногами, когда наконец Карло взял слово:
— Господин профессор, нам кажется, что мы обнаружили у обезьяны отросток поясничного позвонка, отсутствующий в человеческом скелете. — Он указал на маленький остистый нарост.
— Вам кажется совершенно правильно. Пусть даже вам потребовалась целая вечность, чтобы заметить различие. С этим отростком, кстати, связана одна история. Еще Гален… Кстати, кто такой был Гален?
— Знаменитый римский врач греческого происхождения, господин профессор! — бодро выкрикнул один из юношей.
— И к тому же искусный хирург и превосходный анатом, не говоря о множестве других его талантов, разумеется. Клавдий Гален упоминает вышеозначенный отросток в своих работах. Многие из моих досточтимых коллег поэтому решили, что он сделал ошибку, описывая человеческий скелет, и лишь Везалий доказал, что старый врач имел в виду вовсе не человеческий скелет, а обезьяний. Да, «познание организма изнутри», как еще называют анатомию, изобилует недоразумениями и ошибками.
— Совершенно верно, господин профессор.
— В следующий раз, мои дорогие студиозусы, я ожидаю, что вы сами возьмете в руки скальпель. Ибо каждый, кто хочет стать настоящим врачом, должен уметь обращаться с крючками, пилой, ножом и скальпелем. Или, говоря словами великого Парацельса: «Ежели он не хирург вдобавок, то и стоит как истукан, аки обезьяна нарисованная».
Студенты опять засмеялись, и даже Крючок позволил себе легкую усмешку.
— Обезьяна возвращает нас к нашему скелету, к нашему трупу и к Везалию, неустанно повторявшему: «Аутопсия суть восприятие собственными органами чувств. Ощупайте и прочувствуйте своими органами чувств!» Именно этого я и ожидаю от вас.
Тщедушный профессор передал инструменты одному из студентов, чтобы тот их отчистил, и Витус последовал его примеру. Магистр оттащил скелет на прежнее место, а Карло вновь выпала честь доставить труп в прохладный подвал.
После чего профессор объявил:
— На сегодня все, мои дорогие студиозусы, ступайте домой и углубляйтесь в книги!
Спустя неделю, когда Карло с товарищами опять удалось раздобыть на эшафоте мужской труп, профессор известил присутствующих:
— На этот раз, мои дорогие студиозусы, вы должны сами провести вскрытие. Надеюсь, вы не забыли мой принцип: тот, кто хочет стать настоящим врачом, должен уметь обращаться с крючками, пилой, ножом и скальпелем.
Студентам было уже не до смеха. Каждый из них не раз работал с хирургическими инструментами, но ни один не чувствовал себя настолько уверенным, чтобы не бояться осрамиться.
Крючок подошел к покойнику, опять положенному на живот.
— Область таза, — начал он, снимая покров с обнаженного тела, — область таза… — И осекся. — Надо же, что это? Мне это весьма напоминает кисту. Как ваше мнение, кирургик?
Витус подался вперед и внимательно осмотрел опухоль, образовавшуюся под копчиком меж ягодиц. Она была величиной с вишню и почти такого же бордового цвета. Посередине было небольшое отверстие, из которого торчало несколько волосков.
— Да, это киста, — подтвердил он. — Одна из тех, что крайне неприятны. Она почти всегда возникает на одном и том же месте и причиняет немало страданий. Помимо тяжкой перспективы неизбежной смерти человек еще испытывает сильные боли.
— Совершенно согласен с вами, кирургик! А что, если перед непосредственным вскрытием вы прооперируете опухоль? Так сказать, в качестве небольшой демонстрации для наших молодых господ?
Витус немного помедлил, но, получив ободряющий тычок в бок от Магистра, согласился:
— Почему бы и нет? Не каждый день представляется возможность провести такую операцию. — Сам того не заметив, он взял на себя роль профессора: — Как бы вы, господа, приступили к ней? Попытались бы сначала выдавить кисту или оставили бы ее на месте?
— Выдавить!
— Оставить!
— Лучше и то и другое!
— Сначала одно, потом другое.
Витус попросил тишины и продолжал:
— Раз уже киста все равно должна быть надрезана и ее содержимое вычищено, нет смысла предварительно выдавливать ее. Киста не прыщ. Нет, начнем сразу со скальпеля. Как и, главное, где приступить? Сколько надрезов произвести? И прежде всего, каких?
Мнения студентов снова разделились, что вынудило профессора саркастически поинтересоваться: неужто они позабыли абсолютно все, чему он их учил?
Витус покончил с сумятицей, взяв в руки средний скальпель и объяснив:
— Нужны два глубоких разреза. Я сделаю их дугообразно друг против друга, чтобы вверху и внизу они встретились. Кстати, опухоль нужно вырезать, захватив окружающие ткани, чтобы можно было удалить весь гной и кожное сало. Равно как и волоски вместе с корнями, сидящие внутри кисты и являющиеся, вероятно, первопричиной опухоли. — Под любопытными взглядами присутствующих Витус произвел разрезы. Магистр и профессор ассистировали ему, держа крючками раскрытую рану, в то время как молодой человек ложечкой с острыми краями аккуратно выскабливал место операции. В завершение, вооружившись иголкой с ниткой, он спросил:
— Если предположить, что человек был бы жив, мог ли я просто зашить рану или мне следовало бы обратить внимание еще на что-то?
Студенты молчали, напряженно соображая. Наконец Карло отважился ответить:
— Судя по всему, кирургик, вы могли бы просто зашить рану. Ткань наросла бы снизу сама собой, пока место операции полностью не зажило.
— В принципе верно, — кивнул Витус. — Но я бы не задал этот вопрос, если бы не существовал один момент, который следует иметь в виду: вы должны побеспокоиться о том, чтобы место хирургического вмешательства интенсивно кровоточило. Опыт показывает, что такие раны потом лучше заживают.
— Так точно, кирургик.
Добродушно поглядывая на коллегу, Крючок не скупился на похвалы:
— Прекрасная операция! Был бы этот человек жив, он избавился бы от одной проблемы.
— Да, — глубокомысленно вздохнул Магистр, — а так у него не осталось ни одной.
Падуя, 9-й день октября A.D.1579
Сегодня пятница. Завтра закончится еще одна трудовая неделя. Теперь мы почти ежедневно видимся с профессором, если не в кабинете, то в аудитории, где мы с Магистром ассистируем ему при рассечении трупов и демонстрации органов. Несколько раз мне удалось взять в руки скальпель и шаг за шагом провести для студентов целую операцию. Полезная работа, благодаря которой мои руки не теряют навыка.
Тесное сотрудничество вылилось в дружеские отношения между нами и профессором. Жаль только, что Энано не испытывает особой тяги к искусству вскрытия трупов. Может, его пугает вид крови и он избегает ее, как и она избегает его? Может, неспроста в свое время, когда я делал трепанацию черепа матросу с «Фалькона», он неожиданно для всех выступил в роли человека, заговорившего кровь?
Так или иначе, он предпочитает наносить визиты мастеру Романо Тассини. По этому поводу Магистр пошутил, что у старика теперь полтора ученика.
Наши научные беседы с Крючкам продвигаются вперед, хотя и медленнее, чем я рассчитывал. Чума, извиваясь, словно змея, все время уползает от нас. Как и намечалось, мы начали с того, что исключили все соображения и предписания, явно лишенные смысла, и собрали их в отдельный список. Вот самые курьезные из них:
запрет на определенную пишу;
запрет наполнять воздухом заколотых свиней;
избежание пяти «F»: fatigua, fames, fructus, femina, flatus, то есть переутомления, голода, фруктов, женщин и вздутий;
избежание физического перенапряжения;
ношение во рту ягод можжевельника;
ношение амулетов и паллиативов;
прием терьяка и митридатума;
протягивание волосяной нити;
табак, имбирь, перец, лук, аконит, джем, розовые лепестки в качестве панацеи;
натирание черной сепией;
слабительные;
медицинские банки;
учет расположения звезд.
Вокруг имбиря дискуссия разгорелась с новой силой, но в конце концов мы пришли к единому выводу: он не более чем одно из многих потогонных средств, не имеющих ничего общего с лечением чумы. То же самое относится к попытке объяснить возникновение эпидемии расположением небесных светил. Тут мы сошлись на том, что звезды постоянно присутствуют на небосводе в определенных сочетаниях, и согласно этой теории чума должна была бы свирепствовать на земле беспрерывно. А поскольку этою не происходит, то и это объяснение не выдерживает критики.
К самым разумным терапевтическим мерам против чумы, по нашему единодушному мнению, относятся легкая, укрепляющая организм пища, обильное питье и прием потогонных средстве, так как чума начинается с симптомов инфлюэнцы, кровопускание у чрезмерно тучных пациентов, обработка бубонов и гармоничная музыка. И это все. Ничего другого в арсенале науки в настоящее время против чумы нет, все остальное не более чем защитные меры: окуривание комнаты больного ладаном, использование противочумных масок, карантин и тому подобное.
Что касается исследования первопричины безжалостной болезни, то если, по мнению Джироламо, отводится особое место, ведь в науке было немало случаев, когда открытие причины таило в себе ключ к лечению. Когда мы дошли до этого пункта, я опять завел разговор о крысах, но наши мысли продолжали блуждать по кругу, пока Магистр в свойственной ему оптимистической манере не положил конец нашим пререканиям, заявив: «время — лучший советчик» — и не преминув тут же перевести это на латынь: «Tempus ipsum affert consilium» [35].