Странствия хирурга: Миссия пилигрима
Уже вечерело, когда они пересекли реку Адидже, познакомившись при этом с несколькими монахами-бенедиктинцами. Их целью также была Генуя, откуда они морем собирались отправиться в портовый город Барселону, а оттуда пешком дорогой апостола Иакова до галисийского города Сантьяго-де-Компостела — места паломничества католиков всего мира.
— Ах, Галисия, моя славная родина, — вздохнул Магистр, — когда же я увижу тебя снова?
Через несколько дней, распростившись с монахами, передвигавшимися, на взгляд друзей, чересчур медленно, трое путешественников переправились через По, по берегам которой густо росли тополя. Очутившись в Ломбардии, Магистр вдруг театрально воздел руки к небу и от всей души воскликнул:
— Наконец-то я дома! Пусть даже все здесь мне кажется чужим!
— Эй, шуравль, как это? Ты ведь говорил, что твоя родина Галисия?
Витус тоже вопросительно посмотрел на друга, и Магистр снизошел до объяснения:
— Разве вы не знаете? Anno 1535 Ломбардия стала феодом испанского королевства и продолжает им оставаться поныне! Может, на доброй испанской земле мне больше повезет?
Он устремился к группе высоких тополей и начал беспорядочно копать под одним из них, не слишком ловко орудуя палкой, которой ему пришлось довольствоваться за неимением лопаты. Естественно, и эта попытка оказалась неудачной, что заставило маленького ученого сплюнуть в сердцах:
— Эх, как жаль, что я не свинья! — Под хохот товарищей Магистр отшвырнул палку и присоединился к ним.
Прошел приблизительно час, как вдруг шагавший впереди Коротышка прокаркал:
— Елки-палки! Щё видят мои гляделки?
Магистр задрал голову вверх:
— Откуда же мне знать? Надеюсь, ты сейчас поведаешь нам об этом, мой маленький великан. Теперь у тебя самый хороший обзор и… Бог ты мой! Вот это сюрприз!
У Витуса тоже глаза полезли на лоб. Из-за поворота на дорогу выползла колонна оборванных мужчин. С понурым видом они шагали по двое в ряд и размахивали знаменами с изображением крестов, рыб и голубей. В такт своей тяжелой поступи они пели песню. Это были флагелланты, число их доходило до двух сотен, и, судя по всему, у них был тот же самый предводитель — Арнульф фон Хоэ.
Цугмейстер также заметил их. Он дал своим людям знак остановиться и с горделивым достоинством направился к друзьям. Подойдя поближе, он остановился, недоуменно воззрившись на Коротышку, превратившегося в великана. Арнульф уже собрался что-то произнести, но Энано опередил его и фальцетом выкрикнул:
— Как дела, щерный гриф? Кого еще замущил?
Арнульф предпочел не обращать внимания на крикливого горбуна и зябко сунул руки в рукава своей рясы.
— Приветствую вас, господа. Насколько я вижу, нашего собрата Массимо нет среди вас. Где он?
— Его здесь нет, — односложно ответил Витус.
— Это я и так вижу, кирургик. Не думайте, что вам опять удастся обдурить меня, как в тот раз у постоялого двора. Массимо поклялся мне в верности, и если я его повстречаю, то взыщу с него. Не я — сам Господь взыщет! Так и передайте ему, когда увидитесь с ним.
— Это маловероятно. Буду вам признателен, если вы не станете нас задерживать.
Арнульф выпростал руки из рукавов и затряс указательным пальцем правой руки. Он был не в силах сдерживать свою ярость:
— Хватит задирать нос! Думаете, вы из другого теста, а? Вот увидите, и ваш час пробьет, когда вы, извиваясь и скуля, приползете к кресту, ища защиты от черной смерти!!!
Витус молчал, надеясь, что цугмейстер выпустит пар и успокоится, однако напрасно. Тот продолжал изрыгать проклятия:
— Да-да, вы не ослышались! Чума, эта страшная змея, опять подняла голову. Она ищет свои жертвы и находит их. Уже тысяча человек погибли! Десять тысяч! Повсюду служатся молебны! Вся Ломбардия заражена, как мне привиделось еще несколько месяцев тому назад!
Витус сдвинул брови:
— Ваши слова кажутся мне взятыми с потолка. Если бы где-то в самом деле вспыхнула чума, мы бы наверняка услышали об этом. А теперь пропус…
При этих словах Арнульф покраснел как рак, задрожал от злости и сжал кулаки:
— Вы осмеливаетесь усомниться в моих словах?! Да как вы смеете?! Высокомерие, похоть и безбожие вижу я в ваших глазах, но будьте уверены: мы будем бичевать себя и за вас, хотя вы того не заслуживаете, но Господь не забывает своих грешников, и Арнульф фон Хоэ тоже не забудет!
Витус отступил на шаг и увлек за собой друзей. Конечно, Арнульфу, позволившему себе такую выходку, следовало дать отпор, но молодой человек слишком хорошо знал, что это ни к чему не приведет. К тому же было непонятно, сохранят ли кроткие флагелланты свою кротость, если он даст пощечину их учителю.
— Пропустите нас, — спокойно возразил он. — Не следует забываться только потому, что я не верю вашим словам.
— Я не забываюсь! Я прав! Я предсказал чуму в Венеции еще в семьдесят шестом году. Это была самая страшная из всех эпидемий, которые когда-либо обрушивались на город. Более пятидесяти тысяч человек умерли, и, если бы не я с моими верными флагеллантами, их было бы вдвое больше! Я прав! И большой пожар, вспыхнувший в прошлом году в парадных залах Дворца дожей, я тоже предсказал. Настенные фрески, галереи, картины Тициана, Карпаччо и Беллини — все погибло в огне. Я прав! Разве Дева Мария не являлась мне во плоти, как в семьдесят шестом году монаху-капуцину Иакову из Нурсии?! Разве Она не обнаружила Свое присутствие перед моими братьями-флагеллантами как светозарная небесная царица? Я прав! И всегда буду прав! Так же как буду вместе с братьями всегда карать себя за неверующих и отщепенцев во имя их спасения Господом нашим всемогущим, милостивым, милосердным. Даже за евреев, убивающих христианских младенцев, чтобы колдовать на их крови и спасать себя от чумы, даже за них буду бичевать. Я прав, я…
— У меня больше нет времени, — перебил его Витус. Легонько оттолкнув в сторону брызгавшего слюной Арнульфа, он расчистил себе дорогу. — Вперед, друзья, нам пора идти.
— Адьё, чао, плешь не забывай щистить! — прокаркал Коротышка и поспешил вновь возглавить свой маленький отряд.
По дороге в Пьяченцу, старинный город, основанный римлянами, который вместе с Пармой образовывал самостоятельное государство, они встречали много людей, но никто не слышал и не видел признаков распространяющейся чумы. Похоже, ничто не подтверждало зловещее предсказание Арнульфа фон Хоэ.
Друзья шагали все дальше и дальше. Дни постепенно становились короче, по утрам туман укутывал ландшафт пушистой ватой, и лишь к полудню солнце пробивало марево, чтобы потом целиком растворить его.
В один из таких дней, собираясь до наступления темноты попасть на ночлег в одну из тихих деревенек, друзья встретили этого удивительно живописного человека. Это был видный мужчина с окладистой бородой, глаза которого буквально светились жизнелюбием. У него было красное лицо поклонника Бахуса, а фигурой он напоминал бочку. Ярко-зеленый берет незнакомца был лихо заломлен, за спиной болтался мушкет, из-за пояса торчали два кинжала, а на шее висела цепочка с амулетом из волчьих зубов вместе с образком, который при ближайшем рассмотрении оказался рожком.
Мужчине было на вид лет сорок, руки его походили на балки, а ноги — на колонны, с плеч складками ниспадала землистого цвета накидка, напоминавшая мантию Джанкарло Монтеллы.
Подобно купцу из Кьоджи, он, похоже, тоже зарабатывал на жизнь торговлей. Рядом стояла большая четырехколесная подвода, запряженная двумя жеребцами и доверху набитая самой разнообразной домашней утварью. Чего тут только не было: горшки, сковородки и кувшины, а также тросы, цепи и дверные замки, всевозможный инструмент, кожаные кузнечные мехи и капканы на лис, мотыги, грабли, лопаты, бороны, вилы и железные плуги. Бочонки с салом, колесной мазью, с растительным маслом, а кроме того, с вином и виноградной водкой. Несомненно, это было далеко не все, но большинство товаров было накрыто холстиной и спрятано от любопытных глаз. Венчала все это изобилие деревянная клетка с воркующим белым голубем.