Мы вернёмся (Фронт без флангов)

Никто из немцев не шевелился.
Чуть в сторонке, задрав толстый зад, скрючился переводчик.
Потешин нагнулся над стариком, лежавшим навзничь.
Убили!
Осторожно приподнял пожилую женщину. Обрадовался, увидев испуганные глазенки мальчишки.
Жив!
– Дяденька, – почему-то шепотом говорил мальчик, выбираясь с его помощью из-под бабушки. – Не оставляйте меня одного. Я боюсь. Возьмите с собой… К папе… Он пулеметчик…
– Не оставлю, малец, не оставлю. Только вот не бросать же здесь деда твоего и бабушку вместе с фашистами.
Потешин бережно перенес старика и старуху в дом, положил на кровать, накрыл простыней.
Снял бескозырку, склонился в земном поклоне.
– Спасибо, родные…
Через несколько минут матроса и мальчика укрыл багрово-желтой листвой притихший лес.
  
4
 
Детство сержанта Семена Бондаренко прошло в тех местах, которыми отряд Млынского пробивался к линии фронта. Здесь Семен знал каждую тропку, по неприметным для другого следам мог распознать, что тут прошел зверь, какой зверь и какой его возраст. Отец научил, с которым часто и подолгу бродил по самым глухим лесным тропкам, по чащобам. Был отец большим любителем леса и всех его обитателей. Ружьем не баловался. Грибы собирал.
Поход с отцом по грибы был праздником. Собирались с вечера. Отец выставлял на крыльцо высокие сапоги и плетеные корзины. Тщательно чистил казанок, в заплечный мешок укладывал краюху хлеба собственной выпечки, баночку со сметаной, лук, пучок укропа, головку чеснока, без которых ни соленый, ни вареный гриб – не гриб.
Мать несердито ворчала. Ей думалось, что мальчишка устает в этих походах. Какая усталость, если все так интересно!
Отец вел с одного грибного места на другое. В березняке искали белый гриб. Здесь нужно было иметь острый глаз. Гриб норовил спрятаться под веткой, прикрыться опавшим листом, притаиться в траве. За рыжиками шли в молодые еловые посадки. Рыжики собирать – нужны терпение и осторожность. Гриб нежный. Поторопишься – шляпка сломается, а вся прелесть рыжика в его огненной шляпке. Не торопись! Стань на колени и не спеша высвобождай семейку рыжиков из травы. Потом уже срезай шляпки. Их укладывали в корзину рубашкой вверх – так войдет больше и гриб будет целей.
Отец любил расположиться с полными корзинами возле родника, тут же зажарить в казанке на сметане десяток-другой мясистых боровичков, выпить горилки и закусить жареными грибами. В такие минуты он был особенно разговорчив, любил потолковать о своей жизни. Последний разговор с отцом особенно глубоко запал в душу.
– Я в детстве увлекался физикой, – говорил он, – мечтал стать ученым, А вот, видишь, ученый из меня не получился. Только до преподавателя средней школы поднялся. Теперь вся надежда на тебя, Семен, не подведи физика-мечтателя: должен же выйти из рода Бондаренко хотя бы один ученый!
Отец подкладывал ему грибов и добродушно улыбался. Глаза его, искрившиеся в эти минуты, как бы говорили: "Ведь такую малость прошу, уважь, сынок".
Семен с отличием окончил среднюю школу, поступил на приборостроительный факультет Высшего технического училища имени Баумана. Переходил с курса на курс, не снижая оценок в зачетке ниже пятерок.
Отец радовался успехам сына, мечтал, что еще несколько лет, и сын станет ученым. Семен успешно перешел на последний курс. Казалось, все идет хорошо… И вот она, война! Страшная, неожиданная! Семен понимал, что эта война необычная, так как необычен, страшен был замысел фашистов уничтожить как можно больше людей, а уцелевших превратить в своих рабов.
Мать написала, что в первый день войны отец добровольно ушел на фронт, сама она эвакуируется на Урал вместе с другими жителями городка, который уже бомбят фашисты, хотя в нем никаких частей Красной Армии нет. А недели через три, в июле, Семен получил сразу два письма: с фронта и из родного города. Посмотрел на конверты, и сердце дрогнуло в недобром предчувствии: адреса были написаны незнакомыми почерками.
Однополчанин отца писал: "Ваш отец, Бондаренко Василий Иванович, пал смертью храбрых, защищая нашу советскую родину…" Никаких надежд письмо не оставляло: дальше рассказывалось, что отец погиб в штыковой атаке, в рукопашном бою, похоронен в братской могиле под Марьиной Горкой…
 
В конверте было неоконченное отцовское письмо:
"Дорогой Сеня! Мы ведем с фашистами тяжелые бои. Они не щадят ни женщин, ни стариков, ни детей. Страшная опасность, сынок, нависла над нашим народом! Только победа спасет нашу советскую родину! Значит, надо бороться за нее, не жалея жизни. Если доведется погибнуть, отомсти. Помни…"
Невидящими глазами Семен стал читать второе письмо – от соседки по дому. Соседка сообщала, что фашистские летчики охотились за поездом, в котором были одни женщины, старики, дети. Их хотели эвакуировать на Урал. Похоронена мать в братской могиле. Погибло больше тысячи человек, из них триста пятьдесят семь малолетних детей…
Приемную ректора заполнили возбужденные студенты. Ректор, старичок, открыл дверь, удивленно спросил:
– В чем дело, товарищи? Почему такой шум?
Одна из студенток пробилась вперед и отчеканила:
– Товарищ ректор, у Бондаренко фашисты отца и мать убили, так вот мы вместе, все хотим мстить им за это!
Ректор снял очки, посмотрел на нее усталыми глазами:
– Только за это?
Девушка смутилась:
– Разумеется, не только.
Ее поддержали товарищи:
– За сожженные города и села! За убийства!
Ректор пригласил студентов к себе, сказал:
– Родные мои! Я разделяю ваши чувства и благородные порывы. Но теперешняя война, как выражаются некоторые военные, – это война моторов.
– Главное – человек! – решительно не согласились студенты.
– Конечно, конечно, на войне главную роль играет человек, хорошо знающий свою специальность и, разумеется, технику, – согласился ректор. – Но для того, чтобы победить такого сильного врага, как фашистская Германия, нам нужны инженеры, специалисты. Они должны создать лучшее в мире оружие. Вы поймите, война только начинается. Сколько она продлится, сказать трудно. А вы почти уже инженеры. Вот и подумайте, пожалуйста, где вы больше нужны? Мое мнение, вам нужно учиться и учиться. Понадобитесь – призовут! На фронт я вас не отпущу и не имею на это права. Ваш фронт здесь, в аудиториях, лабораториях, на заводах. А теперь за учебу!
Та же студентка спросила:
– И Бондаренко на фронт нельзя?
Ректор сочувственно взглянул на Семена.
– Ваш отец погиб на фронте? В бою?
– Да… – едва слышно ответил Семен. – Мать погибла во время бомбежки поезда… Я все равно уйду! Не могу я!..
– Вам я разрешаю…
На другой день Семен прошел в военкомате комиссию, а вечером студенты всей группой пришли на вокзал провожать его. И, конечно, Наташа – так звали его заступницу. Бойкости у нее поубавилось. В голубых глазах отражались растерянность, смятение. Золотистые волосы, обычно аккуратно стянутые в тугую косу, разлохматились, веки припухли, словно бы не спала она всю ночь.
Семен был уже в красноармейской форме со знаками различия сержанта. Он вскочил на подножку, когда поезд тронулся. Только тогда Наташа, страшно боясь не успеть, побежала по перрону, протянула Семену бумажный сверток, перетянутый красной ленточкой. В свертке оказались шерстяные перчатки домашней вязки, серебряный ярко начищенный портсигар с папиросами "Казбек" и в нем – записка…
Эту историю Семен, не забывая наблюдать за местностью, рассказал Иванову на привале, на опушке родного с детства леса, после изнурительного многочасового перехода. По его предположению линия фронта проходила где-то здесь, поблизости. И надо было установить, где гитлеровские войска и где свои. Да и передохнуть. Последний бросок потребует много сил.
– Вот он, портсигар, – сказал Семен, достав его из кармана.
– А что было в записке?
– Наташа писала, что любит меня… С глазу на глаз сказать не решилась. Она еще писала, что постарается смягчить мою утрату… Ну, гибель отца, мамы…