Дворянин великого князя

  
Глава пятая
 
Апостолы тайной веры
 
Всего один-единственный двухэтажный дом был в городке Рославле, и жил в нем самый богатый купец всей округи Елизар Бык Несмотря на то что сам хозяин не часто бывал в родных местах, дом постоянно поддерживался в порядке дюжиной верных и вышколенных слуг.
Елизар Бык, который всегда возвращался из дальних странствий с неизменной удачей и новыми богатствами, пользовался всеобщей любовью и снискал репутацию человека щедрой и широкой души. Не было ни одного именитого горожанина в Рославле, который не задолжал бы купцу ту или иную сумму, и ни один из должников никогда так не любил своего заимодавца, как рославляне любили Елизара. У него не было врагов — только друзья. А все потому, что купец Елизар Бык раздавал золото налево и направо, никогда не брал расписок и никогда не требовал возвращения долгов. Со временем все настолько привыкли к этому, что, если вдруг кому-нибудь приходила в голову сумасбродная мысль вернуть Елизару деньги, весь городок потешался над чудаком. Кто-то из досужих грамотеев, которые всегда находятся даже в самом маленьком городке, подсчитал, что сумма, которую задолжали за последние десять лет Елизару горожане, превышает стоимость постройки всех городских укреплений. И когда кто-то из досужих скептиков, которые тоже находятся везде и всегда, попробовал многозначительно намекнуть, что тут кроется какая-то тайна, ибо нигде не слыхано, чтобы человек, как бы он ни был богат, даром раздавал такие деньги, — все возмутились, потому что добрейший нрав Елизара в сочетании с неслыханным богатством достаточно красноречиво и убедительно объясняли его поведение.
Рославль любил Елизара, и Елизар платил Рославлю взаимностью. Она выражалась не только в денежных суммах, но и в грандиозных великолепных приемах, которые купец устраивал всякий раз, когда приезжал в родной городок или когда покидал его. А так как Елизар Бык редко бывал в Рославле дольше месяца и редко отсутствовал больше трех — сограждане пировали в его огромном доме не меньше шести раз в год.
В то утро, когда Медведев и его друзья въехали в городок через восточные ворота, в Рославле царило веселое оживление. Разнеслась весть о том, что вчера вечером Елизар Бык вернулся из далекого путешествия в Италию, где ему удалось неслыханно выгодно продать свои товары, и сегодня вечером он приглашает сограждан в гости, чтобы поделиться рассказом о длинной, полной опасности поездке. Для именитых сословий будут накрыты столы в доме, а люди попроще приглашаются пировать на огромном купеческом дворе, куда хозяин велит выкатить десять бочек первоклассного вина и выставить закусок на триста человек.
С самого рассвета в доме Елизара шли приготовления к ночному пиршеству. Огромная кухня в глубине двора напоминала кузницу — там вспыхивало пламя, поднимались клубы дыма, доносились шипение пара и лязг металла.
Несмотря на ранний час, купец Елизар Бык, аккуратно и с обычной скромностью одетый, стоял у окна в большой светлой комнате второго этажа, наблюдая за суетой во дворе.
Посреди комнаты находился богато убранный стол, а возле него хлопотал Олекса, молчаливый слуга Елизара.
Олекса закончил приготовления, последний раз окинул стол внимательным взглядом и тихо доложил:
— Все готово, хозяин.
— Сейчас ты выйдешь через заднюю калитку, встретишь там Симона Черного и проведешь сюда, как обычно — чтобы никто этого не видел. Проследишь, чтобы нашему завтраку не мешали. Кто бы ни пришел — меня нет дома. Если что-нибудь понадобится Яну или его людям, доложишь.
Олекса ушел, а Елизар по-прежнему смотрел в окно до тех пор, пока не услышал за своей спиной тихий стук закрывшейся двери и мягкие шаги. Тогда он обернулся.
Посреди комнаты стоял Симон Черный.
Стройность его высокой тонкой фигуры подчеркивал серый костюм дорогого бархата такого же скромного и простого покроя, как и костюм Елизара. Несколько пряжек черненого серебра в одном стиле с инкрустированными шифрами на мягких сапогах серой замши служили единственным украшением. Длинные серебристые волосы Симона Черного свисали на плечи, а платиновая седина бороды и усов странно не соответствовали моложавому лицу и живым глазам. Зато эти волосы, удивительно гармонируя с серебристо-серым цветом одежды, казались одним из самых изысканных предметов украшения. Это был человек без возраста. Ему с одинаковым успехом можно было дать и тридцать лет, и шестьдесят.
 
Елизар шагнул навстречу Симону, они обнялись и на долю секунды застыли неподвижно в крепком объятии, как люди, встретившиеся после долгой разлуки.
Елизар, коротко стриженный, с черной окладистой бородой, казался прямой противоположностью Симону, и в то же время что-то неуловимое, спрятанное в глазах и в выражении лица, делало этих людей похожими.
Они молча подошли к столу, подняли две золотые чаши, наполненные душистым венецианским вином, и, посмотрев друг другу в глаза, как будто молча произнесли им одним известный тост, — выпили. Потом еще немного помолчали, и Симон спросил:
— Он отказался?
Елизар чуть слышно вздохнул.
— Я был лучшего мнения о человеке, обладающем такой властью и таким могуществом. Папа римский, глава церкви, раздающий титулы королей, имеющий влияние почти на всех монархов Европы, оказался слишком осторожным, слишком нерешительным и недоверчивым человеком.
— Что же он сказал?
— Разумеется, у него загорелись глаза, когда он узнал, что речь идет о возможности Рима получить влияние на Московский престол, но они тут же потухли и заметались, как только он понял, что для этого Риму придется оказать нам некоторую помощь.
— Ты назвал сумму?
— Нет. Я упомянул, что речь идет всего лишь о нескольких жалких миллионах, и тут же понял, что мы не придем к соглашению. По крайней мере, сейчас. Он совершенно несведущ в делах на Востоке и, хотя в самой Москве имеет постоянных агентов, не делает выводов из их донесений. Он, похоже, все еще воображает, что существует некий способ внедрить в русские княжества латинский закон в чистом виде, и совершенно не отдает себе отчета, что привести в католичество русских, пятьсот лет преданных православию, просто невозможно. Короче говоря, нам придется самим найти необходимые деньги.
— Я был готов к этому, — после некоторого молчания сказал Симон. — Без римских миллионов осуществить наш план будет труднее. Но… Если вспомнить о двух начитавшихся книг бедняках, какими мы были еще пятнадцать лет назад, и сравнить их положение с нашим теперешним, эта трудность представляется мне ничтожным пустяком. В нашем распоряжении пять тысяч человеческих душ, рассыпанных на огромных просторах трех княжеств, нам известна не одна государственная тайна, мы невидимы, но все видим… И мы найдем нужное нам золото, как нашли когда-то Схарию с его миллионами…
— У него было кое-что подороже, — задумчиво возразил Елизар. — Великий дар проповедника. Слушая его, я понял, почему Христос был иудеем. Расскажи, как он умер.
— Бредил… Беседовал с Богом. И, кажется, перед концом сам поверил в то, что он действительно — Великий Пророк.
Симон умолк, и оба задумались.
— Знаешь, Симон, — сказал Елизар, — я часто думаю о том, что слабый разум человека не может самостоятельно рождать такие гигантские замыслы вроде того, что десять лет назад пришел в голову двум нищим, хотя и очень образованным монахам." И прихожу к выводу, что без вмешательства Высшей силы здесь не обошлось. Я готов поверить, что и в самом деле Господь Всемогущий вложил в наши головы все, в чем мы потом в долгих беседах и спорах убеждали мудрого Схарию, и что он так харизматически и заразительно перенес затем в Новгороде в головы и сердца тысяч людей, ставших первыми адептами нашей веры.
Симон беззвучно рассмеялся.
— Кто знает… Кто знает. Бог создал человека по своему подобию — отчего же у этого подобия не могут рождаться божественные замыслы?
Симон поднял кубок, они снова выпили, и некоторое время завтрак продолжался в молчании. Потом Симон сказал: