Всемирный следопыт 1928 № 03

* * *
Вечерами, когда звезды мерцали в небесах и отражались в море, кунгасы, покидая тайные трепанговые гнезда, сплывались к базе.
Быстрым и ловким движением юлы каждое судно круто поворачивалось и причаливало кормой к пристани. Команды сдавали на берег улов, и кунгас № 13 никогда не отставал от других в добыче.
На кунгасах, освещенных кое-как фонариками, слышалась гортанная мягкая речь китайцев, грубые, отрывистые голоса корейцев. Где-нибудь мечтательный ловец червя затягивал тягучие, плаксивые песенки далекой родины…
Большая часть ловцов на ночь не выходила на берег, ночуя тут же, на кунгасе, где днем протекала бестолковая, тусклая жизнь и тяжелый, неуверенный труд.
И вечером на берегу кипела работа.
Трепанг требует быстрой и своевременной обработки. Еще на кунгасе, сразу же после улова, червя очищают от внутренностей надрезом брюшка. На берегу очищенных червей кладут в громадные котлы и вываривают в морской соленой воде, то и дело помешивая деревянными лопатками. Варщикам, знатокам своего дела, надо знать точно время: двадцать минут варки — и червь, похожий на молодой огурец, раскладывается черпаком до кадкам.
Вываренный червь, густо пересыпанный солью, выдерживается неделю в кадках, и здесь его время от времени помешивают лопатками. Прошел срок — и снова в котлы, на варку. Но теперь червь вываривается не в соленой морской воде, а в собственном маслянистом соку. Трепанг съеживается: свежим он был 18–20 сантиметров, теперь — это кусочек в 4–5 сантиметров, едва напоминающий свою прежнюю форму.
Вываренный, просоленный червь раскидывается на деревянных сушилках и вскоре становится похожим на костяшку, пересыпанную толченым углем. Чем суше, тем дороже червь. Хорошо высушенный, он держится без порчи несколько лет.
Существует не один способ обработки морского червя. Требовательные потребители-китайцы скупают не только соленый, но и прессованный и другие затейливые сорта лакомого продукта.
Каждый вечер перед Выдриным одна и та же давно знакомая, надоевшая картина: груды свежих, вареных, прессованных, сушеных, пересыпанных угольной пылью червей. Черви, черви, черви… Всюду черви, на лов которых ушла вся жизнь водолаза!..
Иногда у Выдрина поднимается ненависть к трепангам, к голубому «священному» червю, в поисках которого он избороздил вдоль и поперек огромный залив.
В бородавчатом, жирном черве были все надежды, мечты и дерзания когда-то крепкого, молодого, веселого ловца. Вода и тяжкий промысел отняли здоровье, силы, и теперь Выдрину чаще и чаще хочется уйти далеко-далеко от моря, от этих проклятых червей…
* * *
Русский трепанголов десятки лет прожил среди желтолицых и, как-то незаметно для себя, втянулся в их пагубную страсть — в курение опиума.
Его уже не веселила, не бодрила русская водка.
После двухчасового лова под водой, когда с Выдрина снимали тяжелые водолазные доспехи, он неизменно тянулся к дурманному опиуму. В кормовой каютке его ожидала горящая крошка-лампочка, длинная бамбуковая трубка, иглы и несколько коричневых шариков опиума. Лишь накурившись досыта, Выдрин мог снова спуститься на свою подводную работу.
Иногда, под водой, отяжелевшие веки опускались на глаза и клонило ко сну. Невероятным усилием воли водолаз сбрасывал липкую дурманную дрему, и — с новой энергией принимался за охоту на червя.
Когда водолаз уже стоял по живот в воде, Ершов крикнул: «Ну, держись, Выдрин!»…
Но веки снова опускались. Выдрину приходилось подбадривать себя мысленной беседой с самим собою, или он принимался ожесточенно счищать надетых на крючок червей. Но, тем не менее, угнетенное состояние духа и путаница в мыслях все чаще и чаще одолевали Выдрина в его подводном одиночестве.
 
— Надо будет сойти с «таяна» (опиума), — говорил Выдрин сигнальщику, поднявшись на кунгас… и тут же забивался в кормовую каюту к бамбуковой трубке.
Обстановка на кунгасе № 13, как и на всех других трепанголовных судах, создалась самая нездоровая.
Вечерами у кунгасовой базы люди шатались и буянили, пьяные от контрабандного спирта, или корчились и бредили в кошмарных судорогах полусна-полуяви опийного забытья. Все деньги, заработанные упорным тяжелым трудом, расточались на яды.
Выдрин работал лишние часы под водой, чтобы насытить себя черным дымом: он уже не мог работать без опиума.
Когда-то крепкий и, казалось, несокрушимый организм водолаза таял с каждым днем. Из добродушного некогда балагура Выдрин превратился в мрачного, придирчивого человека. С ним невозможно было спокойно работать.
Корейцы, которые сами научили водолаза курить опиум, косо поглядывали на вожака. Только рыжий сигнальщик по-прежнему дружил со старым товарищем и не огрызался на его несправедливые выходки.
От постоянного пребывания под водой и опиума лицо водолаза серело нездоровым цветом; остекляневшие глаза точно застыли, бессмысленно остановившись; губы непокорно дергались в нервной пляске.
— Ловлю морского червя, а самого меня поймал и гложет червь проклятого красного мака — опиума! — говаривал Федор Выдрин Ершову.
* * *
Приближался июнь.
Весенний сезон был на исходе. На море теплело. Все трепанговые гнезда, известные команде, оказались исхоженными.
Капризный трепанг передвигался от теплевшего побережья в прохладные глубины. С каждым днем падал улов. Команда, работающая сдельно, нервничала; корейцы исподлобья встречали вожака на борту, заглядывая в неполный добычей мешок. Да и сам Выдрин нервничал больше всех: заработок падал, и все меньше и меньше коричневых шариков ожидало его в кормовой каюте на трудовых перерывах. Затяжек все чаще не хватало…
По утрам водолаз задыхался от опийного похмелья. Чтобы успокаивать отравленную кровь, Выдрин, по примеру корейцев, глотал коричневые шарики: крепче и быстрее растворяется яд в отравленной крови…
Необработанным осталось лишь одно трепанговое гнездо на среднем поле.
Это было известное всем кунгасам место в Безымянной бухте, близ Русского острова. Место с давних пор славилось изобилием «скалистого» трепанга — блестящего, темно-коричневого цвета червя, высокого качества и дорогого.
Среди трепанголовов ходили слухи, что в Безымянной бухте попадались и «священные» голубые и белые трепанги. Но это заманчивое трепанговое гнездо пользовалось дурной славой. Суеверные желтолицые ловцы в последние годы вовсе не посещали Безымянной бухты. Несколько лет ни один водолаз не охотился здесь…
По кунгасам ходили легенды о подводных человекоподобных существах, обитающих на каменистом дне бухты. Силач Цой уверял, что своими глазами видел в ясный день такое человекоподобное существо. Цой охотился тайком старой хищнической острогой с зеркалом, и у самого берега страшное подводное существо чуть не вырвало из его рук острогу… С тех пор он закаялся хищничать здесь.
Другие корейцы утверждали, что в подводных скалах живет гигантский осьминог-дракон — Дух Океана. Китайцы — ловцы морской капусты будто бы видели со своих широкозадых шаланд морского змея, опустившегося в воду как раз на этом месте.
Много подобных росказней наслушался Выдрин, и его воспаленное опиумом воображение подчас дорисовывало жуткие картины подводья бухты.
Но вот, однажды старый водолаз объявил твердо команде:
— Последние дни сезона пойдем на добычу в Безымянную бухту.
«Старый ловец не разучился смеяться, шутнул по старинке» — решила команда.
Но утром корейцы убедились, что Выдрин вовсе отвык от шуток: кунгас, по его приказу, причалил на «проклятое» место.
Выдрин развел в кружке спирта шарик опиума и залпом выпил двойной яд.