Всемирный следопыт 1930 № 06
Этим вечером жители ближайшей деревни, отделенной от Аргуни лишь узким гребнем невысоких холмов, были привлечены необычайным зрелищем. На склоне гребня, обращенном к деревне, построилась четыреугольником рота красноармейцев. Посредине медленно ходил взад и вперед командир, заложив руки за спину, подняв лицо к небу, и негромко командовал:
— По облаку, похожему на свинью, первый взвод… пли!
Ахал залп.
— По ястребу-стервятнику, — снова начинал командир, — второй взвод… пли!
Изрешеченная пулями птица камнем падала в кусты. Деревенские собаки со всех ног кидались к ней.
— В белый свет, — звонко продолжал командир, — рота… пли!
А через полчаса красноармейцы шли уже обратно. Лица у всех были самые веселые. Шуткам не было конца.
Красноармейцы так грянули «Селезня» с присвистыванием и притоптыванием, что проснулся на другом берегу полковник Тин-Вей, встал с кровати, надел туфли и в открытую форточку долго прислушивался к звукам, несшимся из-за Аргуни.
Эту ночь полковник спал очень неспокойно.
V. Басов и Глухов хотят уничтожить СССР.
Штабс-капитан Басов при входе вахмистра медленно и как будто неохотно заряжал свой кольт. Лицо офицера было сумрачно, тускло и вяло. Бесконечная усталость и безразличие были в глазах командира белой части. Вахмистр вернулся с очень важной разведки, но штабс-капитан опрашивал его безо всякого интереса, как будто по обязанности.
Синицын цеплялся за остатки клетей и все ждал, что вода смоет его.— Брод нашел? — тихо спрашивал он.
Вахмистр, вытянувшись, стоял у притолоки.
— Так точно, ваше бродье! — рявкнул он так громко, что офицер поморщился.
— Тише! На том берегу был?
— Так точно, был!
— Говорю, тише. Рассказывай!
Уставившись на лампу, висевшую под прокопченным потолком, вахмистр отчеканил:
— Так что, ваше бродье, брод имеется повыше деревни, у плетня. Вода быстрая, людям будет по груди. На доньях — каменья, одначе не большие, и помешательства от них не предвидится. Выпад из воды крутой, сразу лядина, за ей — место голое, каменистое, в гору. Через сопку перевалить…
— Охранение? — перебил Басов.
— Так точно, охранение. На сопке караул выставлен, снять его нам будет сподручно, потому камни большие на сопке, а ночь темна, морочная. За сопкой — роща, а дале распадком к деревне…
— Дальше знаю. Люди как?
— Так что недовольны, ваше бродье, — тем же тоном незамедлительно отрапортовал вахмистр.
Басов поднял брови, но выражение его лица не изменилось.
— Чем же недовольны?
— Харч слабый, амуниция к тому же… Воюем, говорят, неизвестно за что…
Басов помолчал, барабаня пальцами по столу. Потом сказал глухо:
— Отбери тех, про кого говорили. Вели приготовиться. Через час начинаем. Ступай!
Выходя, вахмистр в дверях потеснился, пропуская плотную фигуру поручика Глухова, носившего в отряде Басова звание начальника штаба. Но штаб состоял из него одного.
— Вы что думаете о сегодняшней операции? — спросил его штабс-капитан.
Глухов в ответ криво ухмыльнулся и запел:
— «Дорога в жизни одна…»
Но вдруг сразу оборвал пение и, вынимая из кармана колоду карт, предложил:
— Сыграем?
Штабс-капитан подумал.
— Ну, давайте, — наконец нехотя согласился он.
Через минуту Глухов начинал:
— Двадцать четыре. Угол мой… Хожу!
За окном темнота шуршала немощным ветром.
Два человека с осунувшимися лицами сидели над картами.
…А через час диверсионный отряд, состоявший из сорока хмурых людей, без шинелей, крадучись, вышел из деревни к реке.
Один за другим люди осторожно сползали в воду. Тщательно ощупывая дно ногами, шли через реку, подняв над головой винтовки и ручные гранаты.
Поддерживая начальника на трудном месте, Глухов спросил шопотом:
— Знамя взяли?
Получив утвердительный ответ, заметил, усмехнувшись:
— Верю в него. Никогда не хожу в дело без знамени…
Снова моросил дождь. В темноте едва можно было различить соседа, шагавшего по воде рядом. На советском берегу вдруг что-то зашуршало в кустах. Шедшие впереди насторожились. Кто-то оступился, из-под ноги вырвался уносимый течением камень. Булькнула вода. Из кустов послышалось фырканье, потом громкий заливистый лай. Басов выругался.
Но собака умолкла и убежала. Медленно вылезали на берег люди, стряхивали с себя воду и, рассыпавшись цепью, поднимались по склону сопки, щупая каждый камень, чтобы не наделать шума, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.
* * *После той пальбы по облакам и ястребам, которую устроил комполка, зааргунские холмы молчали.
Все же из осторожности ударники вышли на работу лишь к вечеру. В темноте меньше риска быть обстрелянными, а для работы время суток безразлично: ночью и днем в штольне одинаково приходилось работать с искусственным освещением. Фонарей не хватало. Пришлось довольствоваться обычными стеариновыми свечами.
За обвалом, как и предполагал Милановский, оказалась новая ледяная пробка. Штольня здесь была попросторней, работать было легче, и кирки споро вонзались в пыльный желто-серый лед. Появились признаки близости воды: по штольне бежал бойкий ручеек, часто горняки улавливали где-то в глубине сопки еле слышные вздохи попавшей в плен воды. Да и по тому, как ломался под кирками лед, видно было, что он не толст.
Пока часть рабочих пробивала штольню дальше, другие вытаскивали из выработки полусгнившие бревна и доски старых креплений и в самом опасном месте — у обвала — уже строили новое крепление. Заготовленный материал был сложен в распадке, и рабочим нужно было ходить туда за ним. Эти путешествия в темноте, в постоянном ожидании обстрела были не из легких. Много раз, поднимаясь к штольне с тяжелыми бревнами, рабочие оступались на камнях и катились вниз, ушибаясь и расцарапывая руки. Но бодрость не оставляла их. Энтузиазм Синицына заразил всех. Они знали: чтобы не проиграть соревнование кадаинцам, сегодня же необходимо сбить штольню с первой шахтой. А для этого нужно торопиться. И если бревно на подъеме выскальзывало из рук, то никто в этом не винил ни темноту, ни китайцев. Собственная неловкость была причиной задержки.
Синицын сам работал с киркой вместе с тремя рабочими, среди которых был и Та-Бао. Прораб с тревогой смотрел на быстро отступающий лед.
«Не лучше ли нам будет привязаться? — думал он, — вот хотя бы к этой старой „бабке“. Кажется, она еще достаточно крепка. А то ведь вода может нас смыть, в случае чего».
Но подумав, он отказался от своего намерения. Вода могла пойти полным сечением штольни, и тогда единственное спасение было бы в бегстве. Веревки могли помешать.
Над Синицыным навис пласт льда. Изловчившись, прораб подбил его киркой снизу, и пласт, расколовшись надвое, шлепнулся на пол. Звук его падения, подхваченный эхом, словно выстрел вырвался из штольни. В то же время Синицын почувствовал, что откуда-то сверху потянуло холодным сырым сквозняком. Залежавшийся воздух штольни вздрогнул и, точно подталкиваемый вентилятором, двинулся к выходу. Пламя свечи задрожало и погасло. Рабочие стояли в темноте бок о бок и прислушивались. Казалось, где-то вверху работал большой насос, нагнетая в штольню свежий воздух. С жадностью вдыхая его, люди только теперь почувствовали, как они нуждаются в нем. И первое время они как-то и не пытались объяснить себе появление этого странного сквозняка.
Ток воздуха принес лай собаки. Этот лай встрепенул горняков. Синицын полуотсыревшими спичками с трудом зажег свечу. Пламя осветило мрачную трубу выработки, серые лица рабочих.
— Да ведь над нами шахта! — воскликнул прораб и так неловко толкнул свечу, что та вновь погасла.
