Всемирный следопыт 1930 № 06

В станции Защиты Растений БЫК'овцев встретил радушно Тимошенко. Тиунов рассказал о мышах.
— Молодцы! Молодчаги! — бушевал черноглазый румяный Тимошенко. — Вот это я понимаю — краеведы! Не ковыряются в курганах! Не допытываются, где проезжала Екатерина I, а бьют мышей!
Тимошенко, захлебываясь от радости и. возбуждения, долго и подробно рассказывал о том, как надо травить мышей.
— Понимаете? Надо скорее. Как только появится зелень, мышь хлеб не тронет. А пока зелени нет — все съест. Суйте хлебные корочки в норку палочкой али вилкой. Да смотрите! Никому — ни телке, ни ярке — хлеба этого не давайте. Яд! Понимаете? Яд. Череп и две кости крест-накрест.
Потом, сопя, Тимошенко начал подсчитывать, сколько нужно отпустить мышьяковисто-кислого натра.
— А как вы думаете справиться?
— У нас народу хватит. Мы решили провести антимышиный воскресник.
Тимошенко снова забушевал от радости:
— Молодцы! Честное слово! Вот это я понимаю, краеведы!..
БЫК'овцы получили десяток брошюрок «Как очистить поле от мышей».
Тимошенко ушел в другую комнату.
— Сидорченко! — крикнул он сторожа. — Вот тебе бумага, вот тебе порошки. Заверни. Это вот в серую, а это в синюю. Понимаешь? В синюю вот это… Яд. Смотри не спутай. Яд — в синюю.
Тимошенко вернулся к БЫК'овцам.
— Сейчас все будет готово.
Через минуту Тимошенко рванулся в комнату, где возился сторож.
— Сидорченко! Сходи-ка в кладовую, принеси оттуда весы.
Сидорченко загрохал сапогами. Тимошенко быстро переложил порошки…
В синей бумаге оказался не натр, а… сода.
Тимошенко прищелкнул пальцами.
  
VIII. Марш мышей.
 
Антимышиный воскресник прошел образцово.
В окружной газете описали этот воскресник.
В трудовых буднях прошла весна. Тяжелое, отборное, янтарное зерно упало в взрыхленный плутами и культиваторами чернозем.
Колхозники ходили, гордые трудом и предусмотрительностью. Большинство норок начинены ядом. Мыши обречены на смерть.
Урожай спасен.
Зазеленели поля. Под ласковым, теплым солнцем необозримые просторы покрылись изумрудом. Зеленый апрель нежил землю, и земля, обласканная солнцем и железом, обещала щедрые тучные урожаи.
В читальне колхоза «Серп и Молот» сидел апрельским вечером Тиунов и читал литературную страничку газеты «Социалистическое Земледелие». Его внимание привлекло стихотворение, озаглавленное «Марш мышей».
 
 
Бычачьей тушей вспух закат,
 
Закапав теплой красной кровью.
 
Покой вспугнули крик ягнят,
 
Блеянье коз и мык коровий.
 
 
 
Прошло, копытами пыля,
 
Степенным сытым шагом стадо.
 
И на пшеничные поля
 
Плывет медовая отрада.
 
 
 
Затих пшеничный океан,
 
Душист, мерцающ и просторен.
 
Он, как вином и солнцем, пьян
 
Обилием янтарных зерен.
 
 
 
Счастливо спели, как во сне,
 
Хлеба в немеренных просторах.
 
И вдруг в июльской тишине
 
Возник, как шелест шелка, шорох.
 
 
 
Как колыханье камышей,
 
Как шумы трав в ветрах урочищ,
 
Вскипел тишайший марш мышей
 
Под шаг мышиных серых полчищ.
 
 
 
Безглазым призраком войны
 
И прахом гибельной годины
 
Несли зловеще грызуны,
 
Как знамя, пепельные спины.
 
 
 
И дрогнула хлебов гряда
 
И зыбь в смятенье побежала,
 
Мышей кромешная орда
 
Катилась мягким серым шквалом.
 
 
 
И докатилась… Лунный диск
 
Смотрел, как око древней твари.
 
Пшеничный шорох…
 
Тонкий писк…
 
Зерно! Тебе не быть в амбаре!
 
 
Под стихотворением стояли, инициалы: «К. А».
 
«Словно про нас написано», — подумал Тиунов. И вдруг смутное опасение, безотчетная тревога охватили его. Он отложил газету и пошел к председателю колхоза Арбузову.
Арбузов сидел и дергал ус. Трубка лежала рядом. Трубка не дымила. Это было первым признаком того, что Арбузов расстроен.
Свирепо взглянув на Тиунова, Арбузов протянул ему молча бумажку.
Когда Тиунов начал читать, Арбузов уронил:
— Сегодня спешной почтой.
Бумажка была из станции Защиты Растений:
 
«СТАЗР извещает, что отпущенный колхозу „Серп и Молот“ мышьяковистокислый натр по ошибке сторожа СТАЗР'а сменен на обыкновенную соду. На сторожа наложено дисциплинарное взыскание».
 
Тиунов окаменел. Он вспомнил слова Тимошенки:
«Как только появится зелень, мышь хлеба не тронет. А пока зелени нет, все съест».
Взбудораженное стихотворением воображение Тиунова рисовало зловещую картину.
Под древним зеленоватым светом луны миллионные полчища грызунов с писком и шорохом уничтожают янтарное колхозное зерно. Поле шевелится от пепельно-серых прожорливых зверей.
— Я так думаю, — сказал, закуривая трубку, Арбузов, — что тут вредительство. Я сейчас велел оседлать Вороного. Давай-ка мне эту бумаженцию. Я поскачу к прокурору. Мы доберемся до всех мышей, и которые четырехногие, и которые двухногие!
Вороного оседлали. Артем Арбузов ускакал. Вороной бежал резво. В синих сумерках дремали свежие весенние поля. Апрельская луна плыла над зеленями, над степью, над Днепром. Свежесть, прохлада, покой полей разлились над этим благодатным кусочком мира.
Совсун открывал ящик, и мыши с писком бросались в пшеничные джунгли.
Но Артему было не до прохлады, и покой полей не доходил до его сердца.
«Дисциплинарное взыскание возложено на сторожа… Стрелочник виноват… Я вам покажу дисциплинарное взыскание… Если тут злой умысел, это ведь… экономическая контрреволюция…»
Так клокотали в Артеме горячие неуемные мысли.
На границе колхозной земли Арбузов приметил темную, унылую фигуру. Подъехав ближе, он узнал Совсуна.
Совсун шел, ничего не замечая, уставив глаза в одну точку. Были тихи и мягки его шаги — как тиха и мягка мышья поступь.
Арбузов стегнул Вороного. Подковы зацокали чаще. Качнулась зеленая луна в далеком Днестре.
  
IX. Бойцы вспоминают минувшие дни…
 
Впереди расстилалась степь, дикая, махновская. Это здесь, воскрешая романтику Запоржской Сечи, мчал Нестор Иванович Махно, бандит-анархист, батько, кулацкий гетман с табором тачанок, с гривастой конницей, с «яблочком»-песней — гимном буйного Махно.
Артем Арбузов, бывший боец «конной Буденного», отдался воспоминаниям Под черное знамя батьки встали забубенные головушки, «люмпены», острожники, прыщавые прапоры, матерые казаки кулацкой складки. Пили и пели. Жгли и резали. Пускали пух из перин.
Громили молодую республику.
Эх, батько! Всыпали тебе и твоей черной банде!
Подачки румынской сигуранцы и польская каталажка — такой твой путь, батько, в новый Вавилон, всепоглощающий Париж.
Разбежались твои прапоры, и сдали матерые казаки под пулями луганских шахтеров, донецких забойщиков и днепровских буденновцев.
А теперь Артем Арбузов, краснознаменец и герой противомахновского похода, скачет под апрельской луной в новую лобовую атаку.