Всемирный следопыт 1930 № 05

  
II
 
Сложенная из потускневшего красного кирпича, труба была огромна и кругла, как крепостная башня. Расширявшееся основание терялось в разгромленных временем стенах кочегарки. Потом двадцать лет снег и дожди разрушали штукатурку, и труба казалась теперь изглоданной неведомыми страшными язвами.
— Эх, паря! — прервал молчание председатель. — Сколько уж об этой трубе разговору было! Взрывать — дорого, подкапывать — опасно. Опять же, кирпич старый, плохой…
— Ну, а громоотвод почему не сняли? — допытывался Спирин. — Или не видели?
Вдоль трубы бежал вверх гладкий стальной стержень. Высоко в синеве, выдаваясь над устьем дымохода, слабо сверкало отточенное острие, Нижняя часть громоотвода была отломана, и конец металлического стержня, слабо покачиваясь, висел примерно в трех метрах от земли.
— Сколь возможно сняли, дорогой товарищ, — решительно заявил председатель. — Не леса же в самом деле для пустяков строить?
— Леса? — удивился Спирин. — Зачем леса? Да и не пустяки это! Наконечник ведь платиновый, он денег стоит. Да железа метров тридцать! Скрепы видно выпали. Наверху только и укреплено. Влезть да снять.
Председатель густо захохотал, хлопая себя ладонями по бедрам.
— Вле-е-езть?! Ишь ты! По гладкому-то. Брось пушки лить!
Спирин рассердился.
— Эх ты… дядя! Кто говорит — сбоку, лезть. Изнутри!
— Из-ну-три?!
— Ну да! Не велика штука. Болты там вбиты. На манер лестницы. В каждой трубе так — для очистки. Пойдем.
Собеседники перелезли через рассыпающиеся остатки стен и вошли в давно уже лишенную крыши кочегарку. Сводчатое жерло глубокой топки прогнулось, отдельные кирпичи обрушились, сужая черную глотку печи. Лохмотья древней пыльной сажи свисали по сторонам, точно крылья заснувших нетопырей.
Спирин нагнулся и заглянул в топку.
Глухое далекое рокотание, донесшееся до слуха бригадного, остановило его.
— Эг-ге! — тревожно покачивая головой, сказал председатель. — Слышишь, гром! А трактора-то у нас в поле. Сено есть невывезенное. Пойдем-ка!
Спирин выпрямился и посмотрел на горизонт. Справа, на юге, слабо нарастала темно-фиолетовая косматая туча. Ветер улегся, и глубокая знойная тишина стояла над лугами.
— Стороной пройдет! — успокоительно сказал бригадный. — Успеешь!
— Нет, это ты зря! — заспешил его собеседник, с тревогой рассматривая небо. — Барометр, паря, упал, вот в чем дело. Как бы града не было. Идем, промочит. В другой раз снимешь.
— Иди, не держат тебя! — снова сгибаясь, заявил Спирин. — Видишь вот, перепугался, а сами нардом на горе выстроили, да без громоотвода. Сниму здесь, туда пристроим. Понял?
Председатель, колеблясь, переступил с ноги на ногу.
— Ну, вольному воля… — сказал он наконец. — Обедать-то приходи.
Затем еще раз взглянул на небо и решительно зашагал вниз, под гору. Спирин стащил с себя истертую кожаную куртку, положил ее на камни и, прижав локтем мешок с инструментами, решительно вошел в печь.
Широкая горловина топки перешла в тесный свод дымоходного борова. Густые тени сменились тьмой. Терпкая духота перехватила дыхание. Едкая кирпичная пыль щекотала горло. В одном месте свод трубы прогнулся, и Спирин больно ушиб темя. Пришлось согнуться и ползти на четвереньках, цепляясь брюками и царапая колени об острые обломки рассыпавшихся кирпичей. Тьма вместе с духотой нарастали, и бригадный обрадовался, почуяв впереди просторную прохладу вертикальной трубы. Освежающая волна обратной тяги внезапно принесла к нему в ноздри тошнотворно-сладкий запах гниения. Под ступившей на что-то мягкое ногой четко хрустнуло. Спирин вздрогнул. Торопливо прополз еще два шага и вскочил на ноги.
Он стоял уже на дне большой трубы. Полутемное жерло взлетало спиральными ободами чернокрасных кирпичей. Тесные круглые стены ровно убегали вверх, сдавливаясь на каждом метре. Снизу казалось, что труба не слегка суживающийся кверху цилиндр, а колоссальный конус с широким основанием и игольчато-острой вершиной. Далеко-далеко вверху виднелся рваный клочок золотистой синевы летнего неба. Он не был кругл. Это говорило за то, что труба засорена. Но чем именно и на какой высоте — оставалось тайной.
 
Ровное упругое дуновение тяги стремилось вверх, навстречу падающим тусклым лучам, овевая разгоряченное тело Спирина. И вместе с ним снова долетел прежний противно-сладкий запах.
— Что за чорт? Падаль, что ли? — буркнул Спирин и полез в карман. Холодное дыхание тяги три раза гасило вспыхивающие огоньки. Наконец Спирин вынул три спички сразу и ловко загородил их ладонями. Синяя искра вспыхнула и задрожала, покрываясь оранжевой коронкой пламени. В мерцающих отсветах выплыла тяжелая куча полусгнившего сена, принесенного сюда должно быть игравшими мальчишками, обрезки досок, стружки и….
— Вот дьявол! — не удержался бригадный. Под его ногами лежал почти истлевший трупик зайца. Маленькое, пушистое, тронутое червями тело было изорвано и искромсано до неузнаваемости. Дальше валялись кости и перья неведомой давно погибшей птицы, целая горсть пуха, покрытая пятнами давно засохшей крови. Еще и еще кости.
— Ну и ну…
Спирин огляделся со смешанным чувством недоумения и легкой тревоги. Слабо шуршала тяга. Человек засмеялся, плюнул, еще раз с сомнением посмотрел вверх — и небрежно швырнул в сторону уже догорающие спички.
  
III
 
В первую секунду как-то сразу стало особенно темно. Но глаза быстро привыкли, а падавшие сверху сумеречные лучи манили к небу. Спирин провел рукой по шероховатой стене и почти сразу нащупал первый болт.
— Лезть, что ли? — громко сказал он сам себе. — Пожалуй и правда стоит снять!
Прислушался, но не уловил грома. Гроза повидимому уходила, и солнечное небо над трубой обещало мир. Бригадный вскинул мешок поудобнее на спину и взялся за железо. Подъем не страшил его. За спиной — надежный пятнадцатилетний стаж «высокого кровельщика», приходилось одолевать высоты и почище этой, но…
— Стой, а не проржавели ли болты?..
Спирин испытующе шатнул толстое прочное железо, присмотрелся — и уже спокойно поставил на него ногу.
Брусья были длинные, с вертикальными скобами, чтобы не соскальзывала ступня, и казались еще совершенно целыми. Через каждые полметра друг над другом торчали они из стены, уходя вверх, к устью трубы, к зовущему небу. Дышалось теперь свободно. Снизу поддувало бодрым холодком, и Спирин, легко и радостно напрягая привычные мышцы, гибко вскидывал покорное тело. С каждым шагом становилось светлее. Тени падали вниз. Труба медленно суживалась, и плотные кольца покрытых старой гарью кирпичей все теснее и теснее смыкались вокруг человека.
«Кирпичи еще на ять! — пробуя, подумал Спирин. — Разобрать — на целую постройку хватит».
Он наугад взметнул руку к следующему болту. Под согнутыми пальцами, вместо жесткого холодка железа, скрипнуло зыбкое дерево.
Густое, похожее на вопль, гоготанье прорезало тишину, сейчас же вслед за тем широкая черная тень с гулким хлопающим шумом перегородила свет.
Что-то пушистое, но жесткое, тяжко и оглушающе ударило по голове бригадного. Спирин покачнулся. Сердце сразу оборвалось и отчаянно рухнуло куда-то вниз. Только судорожной хваткой побелевших пальцев человек удержал свое, готовое последовать за сердцем, тело. И, задыхаясь, поднял голову. В полуметре над ним с гудением вертелась живая, ширококрылая тень. Рядом с ней грузно свисала укрепленная на болтах бесформенная куча хвороста и пуха. Ушастая круглая голова нависла над человеком. Огромные, тускло светящиеся тупые глаза невидяще уставились вниз. Пружинно разогнулась трехпалая хищная лапа. Изогнутые кинжалы когтей ударили стремительно и мощно. Фуражка слетела с головы Спирина, а сам он покачнулся, но уже почти улыбаясь своему испугу.
Огромные, тускло светящиеся тупые глаза уставились на меня.