Западня

– Вы живете неподалеку от Бореша? – спросила вдруг Эрмина.
– Нет, мадам.
– Но в тот вечер вы, помнится, говорили, что ваш дом буквально в двух шагах.
– В действительности, мадам, я солгал.
– Солгали? Но с какой целью?
– Вы больше не нуждались в моих услугах, дорога была безопасной до самого Бордо, к тому же я не желал принимать ваше приглашение сесть к вам в карету.
– Ничего не понимаю.
– Боже мой, мадам, мне очень трудно сказать вам правду.
– Почему?
– Потому, – сказал Семилан, улыбаясь еще шире.
– Ваше «потому», – ответила Эрмина, – относится к той категории причин, прибегать к которым позволительно лишь хорошеньким дамам.
– Других я вам назвать не могу.
– Если у вас, господин де Самазан, есть какие-то тайны, знайте, что я достаточно деликатна, чтобы не пытаться их у вас выведать. Давайте так – я вам ничего не говорила, и поставим в этом вопросе точку.
Эрмина сделала вид, что поверила Самазану, будто в тот вечер он явился в Бореш на любовное свидание. Но бандита это никоим образом не устроило, и он вновь торопливо заговорил: – Мадам, полагаю, вы оказываете мне честь, принимая за героя какого-нибудь романтического приключения. Но уверяю вас – это не так.
– Но тогда как, сударь, вы там оказались?
– Ах! Этого я вам сказать не могу.
– Обычно в десять часов вечера человек не отправляется на прогулку по большой дороге, особенно если туман настолько плотен, что его хоть ножом режь, а в округе рыщет банда разбойников.
– Но мадам, ведь господин де Кастерак тоже оказался там в одно время со мной.
– Да, вы правы. Но господин де Кастерак без утайки рассказал мне, зачем явился в те гиблые края.
– Мадам, – продолжал Семилан, взаправду заливаясь краской, поскольку актер из него был отменный, – вы будете последним человеком, которому я расскажу, почему там оказался.
– Что вы хотите этим сказать?
Семилан смущенно молчал.
– Ах! – воскликнула мадам де Сентак, взрываясь раскатом хохота. – Какая забавная буффонада! Господин де Сентак, неужели вы хотите сказать, что любите меня?
– Мадам! – воскликнул бандит, искусно имитируя верх замешательства.
– Боже, как же вы меня рассмешили! По всей видимости, вы, будучи человеком скромным, тайком отправились туда, чтобы увидеть, как я буду проезжать мимо в тумане. Желали бескорыстно… бросить на меня взгляд и умереть, да?
И Эрмина расхохоталась от всей души.
– Ну полно, господин де Самазан, простите мне этот приступ веселости, но, согласитесь, он был вполне оправдан. Мне не нужны ваши секреты, но вы, в свою очередь, тоже окажите любезность и не смейтесь надо мной.
Веселое настроение дамы и то, как жизнерадостно она восприняла первые признания бандита, пришлись ему по душе.
«Ну вот, – сказал он про себя, – лед тронулся, теперь я могу двигаться вперед».
Семилан, несмотря на будто приклеенную к устам улыбку, прекрасно умел напускать на себя несколько неловкий вид скромника, о котором говорил Сентак, и поэтому тут же изобразил смущение.
Эрмина все никак не могла отсмеяться.
Наконец к разбойнику, по-видимому, вернулось самообладание, он обратился к своей грациозной собеседнице и сказал: – Мадам, вы простите меня, если я скажу правду?
– Какую правду?
– Настоящую.
– С удовольствием! Более того, я настоятельно прошу вас сделать это, потому как догадываюсь – за всем этим скрывается некая история, возбуждающая мое любопытство.
– Мадам, я запомню ваше обещание и сейчас все расскажу. Должен признать, что во время нападения разбойников я оказался рядом с вами отнюдь не случайно.
– Ну, вот видите!
– Я знал, – вел далее свой рассказ Семилан все более и более неуверенным тоном, – что в тот вечер вам предстояло вернуться домой из принадлежавших вам владений.
– Так оно и было. Кто же вам об этом сказал?
– Мне и дальше от вас ничего не скрывать?
– Разумеется.
– Ну так вот, мадам! Знайте, что в Бордо и его окрестностях многие молодые люди проявляют к вам живейший интерес.
– Ко мне?
– Да, они вас жалеют.
– Ах, боже мой, в чем же заключается причина этой вселенской жалости?
 
– Все боятся, что вы несчастны.
– Это касается только меня.
– И при мысли о вашей восхитительной красоте, об ореоле трогательной грации, который вас окружает…
– Господин де Самазан! – воскликнула Эрмина, строго глядя на гостя.
– Вы, мадам, велели говорить правду, я вам ее и говорю.
Мадам де Сентак очень хотелось улыбнуться, но делать этого она не стала.
– Впрочем, это вступление требовалось лишь для облегчения понимания того, что я намереваюсь сказать вам сейчас.
– С комплиментами покончено?
– Да.
– В таком случае продолжайте.
– Таким образом, в Бордо, так сказать, есть целая партия молодых людей, которые вас любят и жалеют. Большинство из них готово отдать за вас жизнь, подобно тому как тулузцы в свое время пошли бы на смерть ради Прекрасной Паолы [13]. К их числу принадлежу и я.
– Господин де Самазан, все это в высшей степени изысканно и красиво, но не говорит ровным счетом ничего о том, как вы оказались в Бореше, что, на мой взгляд, является целью ваших откровений, а заодно и предметом моего любопытства.
– Ну хорошо, мадам! Среди влюбленных в вас молодых людей было немало таких, кто очень сожалел о вашем отъезде, каким бы недолгим он ни был.
– Правда ваша, меня не было в Бордо всего шесть дней.
– Мы с огромной радостью узнали, что вы вскоре вернетесь, и тогда я, недостойный, руководствуясь лишь желанием оказать вам услугу, уехал, чтобы встретить на полпути в надежде, что случай предоставит мне шанс сослужить вам хорошую службу.
Эрмина слушала.
– И как видите, мадам, небеса оказались достаточно добры, чтобы не обмануть моих надежд.
– Господин де Самазан, прошу вас, прекратите эту игру.
– Вы, мадам, называете это игрой?
– Да.
– А вы жестоки.
– Пожалуйста, не будем больше об этом, – решительно сказала мадам де Сентак.
– Ах, мадам, слепо вам повинуюсь. С моих уст больше никогда не сорвется ни слова, ни фразы, ни вздоха, которые свидетельствовали бы о печали моей души. И если вы позволите напомнить о вашем обещании простить мне эту нечаянную обиду, я буду на седьмом небе от счастья.
– Сударь, прошу вас, прекратите подобные речи.
– Сначала скажите, что вы меня прощаете.
– Ну хорошо, я вас прощаю.
Тогда Семизан непринужденно стал говорить о множестве других вещей и продемонстрировал себя человеком достаточно умелым для того, чтобы избавиться от робости, когда его сердце перестало быть предметом разговора.
Эрмине, немало посмеявшейся над его шутками, он даже показался веселым, остроумным, способным составить хорошую компанию.
Когда разбойник уже собирался откланяться, дверь салона открылась и слуга объявил: – Господин Давид.
«Право же, – подумал бандит, – мне сегодня везет».
В салон и в самом деле вошел юный Давид, обладатель свыше пятидесяти миллионов, явившийся проведать кузину.
Самуэль Давид (молодого человека нарекли именем дедушки) уже вышел из детского возраста, но молодым человеком еще не стал.
Ему вот-вот должно было исполниться четырнадцать лет.
Для своего возраста мальчик был довольно высок, на умном, симпатичном, весело улыбавшемся лице выделялись умные, внушающие симпатию глаза. Гибкая походка выдавала в нем недюжинную силу, было видно, что он сверх всякой меры обожает всевозможные физические упражнения.
– Здравствуйте, кузина, – произнес он, переступая порог.
– Здравствуйте, мой дорогой Самуэль, – ответила Эрмина.
Тут юный Давид увидел Семилана.
– Ах, мадам, простите, я думал, вы одна.
Его слова свидетельствовали о том, что, посещая этот дом, юноша порой вел себя, как маленький безумец, коим он, собственно, и был.
– Господин де Самазан, позвольте представить вам моего юного кузена, господина Самуэля Давида. Самуэль, господин де Самазан!