Телепортация

И он красиво, по-актёрски, повернул голову в сторону Ханны и подарил ей свою очаровательную улыбку. Ханна в это время была сосредоточена на шаре, а голограмма Марианны на улыбку Курбаса ответила недовольным лицом, ибо привыкла к безраздельному вниманию со стороны мужчин исключительно к своей персоне, а взгляд гениального режиссёра был обращён никак не к ней. Её ведь почитали и оказывали высшие почести и польская знать, и оба Лжедмитрия, и Шуйские, и вся боярская дума, и казаки атамана Заруцкого. Но, когда после бесконечных побегов закованная в цепи московскими стрельцами, она была доставлена в Москву, пережить этот позор не смогла и потом, после заточения в Маринкину башню Коломенского кремля, проклинала всех и вся, постепенно угасая и отправляя одно за другим письма родному отцу, польскому королю и папе Римскому. Единственной отрадой были воспоминания о любовных утехах с московским дворянином Михаилом Молчановым, которые были, к сожалению, не так долги, да прилетавшая к ней сорока, прикормленная ею и принявшая её дух после смерти. Всё, что осталось после царицы, это два знаменитых портрета: на одном из них запечатлена гордая шляхтянка в роскошном головном уборе с бриллиантовой короной российской империи и гофрированным жабо или по-польски bryze вокруг шеи и на втором – её встреча с отцом в городе Ярославле кисти Михаила Клодта, которой, кстати, на самом деле не было. С присущим полякам гонором и некоторым высокомерием, свойственным царским особам той поры, она посмотрела на Курбаса и вдруг спросила:
– Вот Вы, который так рьяно защищает права здешнего народа, кем себя считаете: украинцем, поляком, русином czy moskalem? Нам Вы представились, как rezyser, занимавшийся театральной деятельностью в советской Украине и, стало быть, являлись если не комунякой, то, во всяком случае, им сочувствующим, ибо вся opozycja к 1935 году в Стране Советов была уже уничтожена. Возможно, что в связи с этим Вы и свою национальность поменяли? Вот za moich czasow (в мои времена) национальная принадлежность определялась исключительно подданностью и вероисповеданием, и в том же Самборе жили люди, принадлежавшие к трём, или даже к четырём, разным конфессиям. Я не могу сказать, что между ними существовала межконфессиональная идиллия, переходящая в любовь, но кровь проливалась довольно редко и то не по религиозным, а по каким-либо иным причинам. Всё-таки корень у трёх из них был единый – полянский. А вот что касается panstwowej (государственной) принадлежности, то её в единственном числе, я бы сказала, не существовало. Стоило переплыть Тиссу, чтобы сразу попасть из Моравии в Австро-Венгрию, Чехию и Болгарию. Восточные Карпаты так часто меняли своих хозяев, что бытовала даже такая шутка: закарпатский русин, выйдя из своего дома, становился гражданином сразу пяти государств, которые поочерёдно старались выдавать его за swojego (своего) исконного жителя. Вот Вы, кто по вероисповеданию? Наверно, как и все москали, вероотступник, атеист?
– Для начала отвечу на Ваш первый вопрос: я считаю себя украинцем, хотя искусство и классическую литературу признаю в лице автора любой национальности, в том числе и русскую. А вот с Господом Богом в согласии был не всегда, признаюсь честно, и не по своей воле. Как и других, меня, конечно же, крестили, и все детские годы водили в церковь, в греко-католическую, разумеется. И праздников иных, кроме религиозных, для нас не существовало. А когда я вырос, получил образование и оказался в Киеве, – уже в советском к тому времени, – то моей религией стал театр. Ну, а на Соловках, где я отсидел три последних года своей жизни, религии, как Вы наверно догадываетесь, не было вообще никакой, разве что тюремная. Поэтому говорю Вам искренне, со всей ответственностью за свои слова: когда люди искусства клянутся и божатся, какие они верующие, не верьте им – ведь само искусство промысел дьявольский, а ношение большого креста на груди и хождение в церковь ещё ни о чём не говорит, ибо вера определяется по делам нашим. Вот, спросите Валерия Филипповича или Романа Николаевича – могут ли они быть верующими в самой атеистической стране мира? То есть, хранящими веру не только в своей душе, но получающими её ещё и в церкви и поверяющими её церковью?
 
Все взоры обратились в сторону названных товарищей. Валерий Филиппович опустил голову, как бы собираясь с мыслями, – вопрос для него, видимо, был не простой – но отвечать на него перед этим собранием мистических, не советских, за исключением разве что одного, людей – к тому же мёртвых, как у Гоголя, душ – он посчитал ниже своего партийного достоинства и положения руководителя. Самое время было встать и покинуть этот шабаш, но какая-то неведомая сила удерживала его на месте. Он вдруг почувствовал, что обязан вот именно сейчас ответить честно и беспристрастно этим душам на поставленный перед ним вопрос. В нём даже что-то внутри зашевелилось, то ли уважение к значимости представленных здесь исторических персонажей, то ли ощущение украинской земли, то ли генетические отголоски веры своих предков. Он изменил свою позицию, и стал медленнее, чем обычно, говорить:
– Отвечаю, можно сказать, честно, но в данном случае в виде исключения. Да, я родился в Самборе, отец мой был подполковник Советской Армии, но вскоре мы отсюда уехали, как это часто случается у военнослужащих, и вся моя дальнейшая жизнь проходила в Новой Каховке, потом в Черновцах и в Киеве. Судя по фамилии, вы можете сделать вывод о том, кто я по происхождению – я, конечно, русский. Так что называть себя «западенцем» я могу только с большой натяжкой, исключительно в силу места своего рождения. Это, во-первых. Во-вторых, всё моё прошлое это профессиональный спорт, результатом которого стало моё олимпийское золото на мюнхенской олимпиаде, за которое меня наградили орденом Ленина и вот не так давно назначили на должность Секретаря ЦК Комсомола республики. В-третьих, у меня тоже имеется воинское звание, чуть повыше, чем у моего отца, – я полковник Советской Армии и заядлый охотник – стреляю оленей, кабанов и диких уток. Поэтому, исходя из всего этого для меня Бог – это везение. А кому повезло, тот говорит о Боге. Понимаю, что это богохульство, поэтому в церковь я не хожу.
– Может быть, именно поэтому в конце этого года Вас изберут членом Совета Европейской легкоатлетической ассоциации, а через несколько лет Вы станете членом Международного Олимпийского Комитета? – подобострастным голосом произнёс вдруг Фридрих Зайне, глядя сперва куда-то в потолок, а затем на опешившего министра. – Да, да, не удивляйтесь, я в своих предсказаниях ещё ни разу не ошибался. А что касается Всевышнего, то ведь и я, по сути, был всю жизнь антихристом – алхимия, ясновидение и вера в Бога вещи несовместимые.
– Я не могу слушать того, что вы здесь произносите – с раздражением выкрикнула пани Марианна, накладывая на себя крестное знамение, и доставая откуда-то из складок своей одежды маленький бревиярж (сокращённый молитвенник). – Познаменуйтесь кшижем после этих слов. За такие поганьские (языческие) речи вас давно следовало бы высечь четырёххвостным ременным бичом или заставить лежать лицом вниз у порога костёла с распростёртыми руками, чтоб тело ваше топтали люди во имя Христуса. А после этого вас всё равно следовало бы сжечь на костре или четвертовать.
И она раскрыла молитвенник. Все присутствующие услышали, как в комнате раздался треск горящих поленниц и где-то отдалённо, как бы микшируя гневные слова бывшей царицы российской, зазвучали исполняемые хором санкристины (замена органа) и затем стал мягко шириться исполняемый тем же хором градуал (церковное песнопение).
– В ваше время наверно так и поступили бы, но эти господа, пардон, товарищи живут после Вас четыреста лет спустя и отношение к религии сейчас совсем другое. К тому же эти панове, пардон, товарищи являются членами коммунистической партии, религией которой стал воинствующий атеизм – вмешался в разговор Юрий Францевич. – Это повлияло и на отношение к религии вообще. Появилось так много её разновидностей, и все считают правыми только себя и никого больше, что простому грешнику проще не верить ни во что, чем новоявленным проповедникам. И самое печальное состоит в том, что все спекулянты от религии прикрываются святым именем Христа, хотя экуменизм, который первыми наверно осуществили униаты, сегодня проявляется сплошь и рядом. И осуществляют его отнюдь не церковники, а люди других профессий, – скажем, композиторы и музыканты. Вы зайдите в субботу или в воскресенье, к примеру, в лютеранский собор, вы услышите там музыку немецкую, российскую, польскую, еврейскую и даже джаз.