Я все помню

Я видел, как он переваривал полученную информацию. И понимал, что под черепом у парня мозги его матери, но никак не мои.
– Ты понимаешь, о чем я? Тебе опять будут задавать вопросы.
Знаю. Они собрались допросить всю нашу команду.
– Давай четко установим один факт, – сказал я. – Мне известно, что ты не сделал Дженни Крамер ничего плохого.
Я ничего не делал! – В его голосе чувствовался страх.
– Я знаю. Но ты прекрасно понимаешь, как все будет выглядеть. Тебя спросят, бреешь ли ты тело, причем не только ноги, но и все остальное. А потом поинтересуются толстовкой.
Он ничего не сказал, и в этот момент я понял. Он действительно сбривал волосы на всем теле, а на вечеринку отправился в той толстовке.
– Джейсон. По прошествии всего этого времени ты же мог что-то забыть, правда? – Он как-то странно на меня посмотрел, но потом в его глазах отразилось понимание. Я произнес перед ним тираду о несправедливости этого мира. Объяснил, какие факты свидетельствуют против него, и увидел: он понял, что нужно делать. Мы немного поговорили на темы морали и обсудили те редкие исключения, когда черту можно и переступить, на время превратившись в животное. Одним из таких исключений было стремление человека уберечь себя от гибели.
– Ты ничего не сделал и заслуживаешь, чтобы тебя считали невиновным. Вот что главное.
Да, папа.
– А теперь, чтобы удостовериться, что мы ничего не забыли, я хочу задать тебе один вопрос. Мне нужно знать, что ты делал в лесу.
Сын лгал. И при этом смотрел прямо в глаза. Полагал, что сможет меня обмануть. Меня в этом доме явно недооценивают.
Я не был в лесу. И из дома не выходил.
– Джейсон, пожалуйста. Тебя видели.
Но меня там не было! Клянусь тебе!
– А толстовка? Как она оказалась на самом дне твоего шкафа?
Не знаю. В моей комнате бардак. Иногда, возвращаясь домой, я просто зашвыриваю вещи в шкаф.
Я в который раз поразился могуществу уз, связывающих меня с этим слабым, жалким лгуном.
В тот момент он был мне противен. Но я все равно не собирался отказываться от своего плана защитить его любой ценой. Отдать за него все что угодно. Где-то внутри шевельнулась ненависть к себе. Мысль о том, какие усилия в один прекрасный день придется приложить, чтобы простить себя, была невыносима. Поэтому я ее отогнал.
Мы договорились, что будем делать. Он ушел к себе в комнату удалять из социальных сетей любые фотографии в той толстовке. Похоже, он понял, какие рамки я установил. Предел моей готовности лгать и прикрывать его. Тот факт, что я делаю это лишь потому, что уверен в его невиновности. Я умолчал, что на самом деле это не имело значения. И что Джули моей уверенности не разделяла.
Через час он ушел тусоваться с друзьями. Не знаю, что на меня нашло, но я выпил приличный стакан виски, затащил жену на второй этаж и оттрахал ее так же, как Боб Салливан свою секретаршу.
В постели мы долго не задержались. Джули поцеловала меня, улыбнулась, встала и отправилась принять душ. В венах пульсировала кровь, и я умолял ее вытащить на свет божий мысль, которая, как я знал, пряталась внутри. Изводила меня. И тот факт, что я оттрахал жену, будто животное, меня от нее не избавил.
Я закрыл глаза и подождал, пока она не вынырнула из мрака. Все это время мне не давал покоя тот факт, что сын был в лесу, ведь его могли обвинить в изнасиловании.
Да, Джейсон был в лесу. Вместе с насильником.
Из моей груди вырвался протяжный вздох. «Боже мой», – подумал я.
Жертвой мог стать мой сын.
 
Глава двадцать третья
 
Выходные выдались трудными и в эмоциональном плане принесли немало боли. Жена несколько раз плакала, порой запершись в ванной и открыв воду. А потом выходила с красным лицом и опухшими глазами. Сын был необычно спокоен, бо́льшую часть времени тренировался в бассейне или тусовался с друзьями. Проводить время с нами ему не хотелось.
Что же до меня, то я, по примеру жены, переборол свой страх, положил его в коробку и поставил на полку. Моего сына никто не изнасиловал, и без конца думать о том, что это могло случиться, было бесполезной тратой мысленной энергии. Все свое внимание я сосредоточил на том, что могло нести для него угрозу.
 
Время, которое я потратил на перезагрузку мозгов, пошло на пользу. К тому моменту, когда в понедельник ко мне на прием пришел Шон Логан, я уже обдумал следующий аспект своего плана.
Шон застрял у той красной двери. Несмотря на то что мы с головой ушли в этот процесс, к нему больше не вернулось ни одно воспоминание. Разочарование постепенно уходило, и я стал свыкаться с мыслью о провале. Шон находился совсем рядом с эпицентром взрыва. Но принял его на себя его товарищ, Гектор Валансия. Дознаватели сообщили, что он стоял, склонившись над самодельным взрывным устройством, будто пытаясь его разглядеть. Но ведь Шон потерял сознание. И вполне возможно, что воспоминания о взрыве вообще не запечатлелись в его памяти.
Порог кабинета он переступил с улыбкой на лице и выглядел при этом необычно спокойным.
– Как вы себя чувствуете? Как прошли выходные? – спросил я.
Шон сел и хлопнул себя по коленкам.
Отлично, док. Просто замечательно.
– Рад слышать. О чем-нибудь особенном не хотите рассказать?
Не знаю. Погода налаживается.
– Да. Снег наконец сошел, правда? В этом году он подзадержался.
Так оно и есть. В субботу температура поднялась до шестидесяти градусов [8]. В небе сияло солнышко, и я повез сына на бейсбольный матч команды «Бриджпорт Блюфиш». Пожалуй, возьму его и на игры Мировой серии, парень так разгорячился.
– Звучит здорово. А Тэмми?
Держится. Вы же знаете.
– Как насчет ваших приступов агрессии? Были?
Нет. Ни одного. Лекарства, похоже, все же принесли результат.
– Дело не только в медицинских препаратах, Шон. В таком режиме вы живете уже больше года. Это результат проделанной вами работы.
Шон был самым скромным и непритязательным парнем из всех, кого я когда-либо знал. Несмотря на достигнутый нами прогресс в деле восстановления его памяти, он выбивался из сил, чтобы контролировать свое поведение, укрощать эмоции, ставшие его «призраками», и гнать их взашей, пока он не разнес в доме еще одну стену. Он никогда не бил ни жену, ни сына. Перед тем как пойти на это, сначала пустил бы себе пулю в лоб. Но оказаться рядом с ним, когда он терял голову, когда бой выигрывали призраки, было ужасно.
Шон пожал плечами и уткнулся взглядом в ковер.
– Надо признать, вы добились значительных успехов. Как по-вашему, что вам помогло?
Ответ я знал. Мне было интересно, произнесет ли его он.
Не знаю.
– Не могли бы вы, к примеру, описать, что чувствовали во время того бейсбольного матча? Раньше вам доводилось лишь следить за передвижениями игроков и притворяться, что вы испытываете от этого удовольствие. Просто чтобы сын не чувствовал себя отвергнутым. А как было в эту субботу?
Совсем по-другому. Там был один момент. Раннеры нашей команды заняли первую, вторую и третью базы. Я толкнул сына локтем и сказал: «Вот оно, старина! Наши раннеры на первых трех базах!» У него широко распахнулись глаза… он вскочил, схватился за поручень и принялся орать: «Давай! Давай!» Я в этот момент крикнул что-то вроде «Да, дружище! Так их, давай!». Думаю, сынишка совершенно не понимал, что происходит. Он посмотрел на меня, его переполнял восторг, и он… просто не мог себя сдерживать, будто был готов вот-вот лопнуть от радости…
Голос парня дрогнул.
– Все в порядке, Шон, – сказал я.
Вооружившись моим разрешением, он всхлипнул. Всего пару раз, имейте в виду.
Ох… извините, док. Я лишь… меня просто переполняют чувства. Они все еще живут у меня внутри.
– Отлично, Шон. Ощущения такого рода прекрасны. Я знаю, мы потратили много времени на то, чтобы вы распрощались с «чужими» для вас эмоциями. Но чувство радости вам принадлежит. И вы имеете на него полное право.