Рыбари и виноградари

Часто дед с внуком ездили в цирк животных «Уголок Дурова». Максима Ивановича там хорошо знали и встречали как званого гостя. Они пили чай с шоколадными конфетами и ходили в разные комнаты, смотреть на забавных зверушек, которые вели себя как люди. В одно из таких посещений на мальчика надели странную и неудобную шапку, похожую на кастрюлю с проводами. Внутри плохо пахло, и было жарко. Но тут дед сказал: «Попробуй командовать той крысой. Её зовут Гитлер. Представь, что она твой солдатик». Белая крыска сидела в клетке напротив, быстро шевелила забавной усатой мордочкой, и на голове у неё красовалась такая же кастрюля, только крохотная, игрушечная. Какой-то шутник пририсовал на симпатичной умной мордочке, прямо под розовым носиком, чёрные усы. «Шагом марш! Стой! Налево! Направо!» — командовал малыш, и крыса послушно подчинялась. Взрослые хохотали, поздравляли друг друга, пожимали руки, словно наступил праздник. Смеялся и Максим, которому нравился послушный Гитлер. По случаю неведомого праздника мальчику подарили учёную кошку с мохнатой рыжей шерстью и печальными синими глазами. На розовом ошейнике золотыми буквами было написано: «Маруся».
— Она умеет говорить, — улыбнулся дед.
— Почему же молчит? — не поверил внук.
— Ждёт, — непонятно ответил дед.
Нельзя сказать, что маленький Максим полюбил загадочную Маруську. Скорее относился к ней насторожённо, словно в бездонных небесных зрачках скрывалась жуткая тайна. Кошка постоянно тренировалась, тянула лапы, выгибалась дугой — наверное, на тот случай, если когда-нибудь возьмут в цирк. Ох, не доверял он ей. И, как оказалось, не зря.
Однажды произошло нечто ужасное. Возможно, он мог умереть или, что ещё хуже, сойти с ума, став весёлым коротышкой, катающимся на трёхколёсном велосипеде в Солнечном Городе всю оставшуюся жизнь.
И, как часто бывает с ключевыми событиями, детали и подробности забылись. Произошедшее вспоминалось как туманное отражение зыбкого сна. Он много раз пытался восстановить в памяти тот день, но видел лишь эпизоды.
Была весна. Листья тополей только раздирали свои оковы, и липкие почки устилали землю. Он помнил, что играл с Маруськой в саду, щекотал ей пятки, но та не смеялась, а потом вдруг как-то странно мяукнула, словно поперхнувшись в конце, отчего получилось не «мяу», а «м-я-а-к-с». Она сказала «Макс», вдруг понял Максим. Как и обещал дед, кошка заговорила. Та кивнула головой, соглашаясь с догадкой, и вдруг аккуратно прикусила зубами его штаны и потащила за собой. Мальчик зачарованно поднялся и сразу увидел деда с мамой, направлявшихся к «Дому с волшебными окнами». Туда было запрещено ходить одному, но, ведомый Маруськой, он прошмыгнул внутрь, понимая, что сегодня особый день и правила можно нарушить. Потом кошка привела в одну из комнат. Там было пусто, лишь стояло мягкое кресло, будто приготовленное именно для них.
Он забрался на сиденье, Маруська вспрыгнула следом. Максим уткнулся в тёплую мягкую шерсть и вроде бы даже задремал, убаюканный появившимся невесть откуда сладким и дурманящим запахом, совсем непохожим на горьковатый запах тополей.
Внезапно он проснулся от резкой боли в правой руке. Он заплакал, обнаружив, что какое-то чудовище, покрытое колючей, жёсткой и длинной шерстью, пытается его съесть.
Для своего шестилетнего возраста Максимка был храбрым. В его пока ещё маленькой жизни было лишь две вещи, которых он по-настоящему боялся.
Первая — пылесос. Этот завывающий шланг, похожий на змею, гонялся за ним, пытаясь засосать в свою ненасытную утробу, а потом, затаившись, подкарауливал в кладовке.
Вторая, не менее кошмарная, — рисунок шляпы из книжки «Маленький принц», которая на самом деле была удавом, съевшим слона. Максим не видел в этом ничего забавного. Он представлял несчастного слона, но ещё ужаснее была доля удава, живот которого превратился в жуткий вспученный мешок. Только дети могут понять ужас, когда тебя пучит слоном. Этот кошмар приходил к нему во время болезни. Когда температура на градуснике переходила критическую отметку, после которой мама клала ему на лоб мокрые салфетки, откуда-то из красного тумана на него наваливался живот удава, который страшно пыхтел (ведь ему было тоже несладко) и пытался раздавить Максима, не давая дышать.
 
«Живот…» — в отчаянии стонал он, пытаясь объяснить маме суть проблемы, но та в ужасе считала, что у ребёнка болит живот.
Вас не сажали на горшок при высокой температуре с сопящим удавом на голове? Тогда вы не знаете жизни.
Сейчас на него обрушились оба кошмара.
У страшилища не было глаз, только острые, как иголки, зубы, а за ними — мрачная чёрная дыра, куда затягивало, словно в пылесос. Укусив за руку, откуда сразу обильно потекла кровь, незнакомый зверь отодвинулся, словно примериваясь, куда вцепиться на этот раз. Жуткая морда загадочного чудовища начала увеличиваться. Она сделалась размером с мальчика, шерсть исчезла, и теперь это была огромная шляпа, внутри которой бесновался пылесос. Но на самом деле это был удав, съевший слона, в пасти которого плясал язык, похожий на гофрированный шланг. Серая и бесформенная масса медленно и неумолимо вдавливала мальчика в кресло, не давая вырваться.
Он задыхался, пытался вопить. Но крика не получалось, из горла выходило лишь бессильное бульканье. И вдруг он увидел завязший в гадкой серой плоти знакомый розовый ошейник с золотистой надписью «Маруся».
«Это не чудовище, это же моя кошка!» — умирая, сообразил Максим. И, может быть, это невероятное, невозможное осознание спасло его. Кошка не пылесос, и тем более не удав. На мгновение он пришёл в себя и вырвался из объятий монстра.
Некогда было смотреть по сторонам. Он побежал, со всхлипом втягивая воздух и крича изо всей мочи: «Мама!! Мама!!!». Страшно преображённая кошка, завывая, мчалась за ним. Максим влетел в незнакомую комнату, размазывая по щекам слёзы. Там мамы не оказалось, а стояла чужая раздетая тётя, словно её только что собрались купать, но ванночки рядом не было. Зато кругом горели свечи — наверное, ей было холодно. Сильно пахло какими-то цветами. Потом вдруг стало темно, и он упал. Кто-то пронзительно заорал:
— Здесь ребёнок!!!
— Перекройте газ! Проветрите помещение! — раздался голос деда.
Но мальчик уже ничего не видел, он вместе с удавом, пылесосом, Маруськой и всем окружающим оказался проглочен безжалостной шляпой. Внутри было абсолютно темно. Где-то далеко нежный женский голос шептал незнакомые слова.
Потом он долго болел. Обмороки сменялись жуткой рвотой. Тогда живот выворачивало наизнанку, словно тело стремилось избавиться от чего-то инородного, проникшего внутрь. Дед часами сидел у его постели, поил волшебным сладким киселём и, когда мальчику становилось совсем плохо, ложился рядом, обнимая своими сильными руками. Часто приходили врачи, похожие на ангелов в своих белых халатах.
Детские ночные кошмары изменились. Удав, обожравшийся слоном, наконец уполз. Появился другой, часто повторяющийся и противный сон: он сидел в белом тумане на берегу реки и бамбуковой удочкой одну за другой доставал из воды белёсых сонных рыб. Мальчик складывал их кучей и знал, что за спиной стоит кто-то, наблюдая за монотонной рыбалкой. Мёрзли и зудели пальцы, исколотые об острую чешую. Иногда невидимый надзиратель брал добычу. Максим видел лишь руку, одетую в медицинские резиновые перчатки, и острый кухонный нож, который мягко вспарывал серебристое брюхо. Наружу вываливались розовые кишки, похожие на шланги от капельниц. Было страшно, но он знал, что оборачиваться нельзя. Тихий голос сзади повторял: «Со мной пойдут лучшие из рыбарей».
Максим скорее ощущал, чем видел, что на берегу в серебристом тумане с удочками сидело много народу. Он угадывал смутные силуэты, но знал, что там и дети, и взрослые, и мужчины, и женщины. И возьмут лишь лучших. От этого становилось тревожно: вдруг он не справится, окажется недостоин? Берут отличников, а двоечников и в школу не примут. Так и будешь сидеть никчёмным малышом, не вырастешь, не женишься, не станешь пионером.