До тебя миллиметры

– Мам? – с опаской протянула Вероцкая, открывая дверь и заходя в коридор. – Это ты? Что-то на работе случилось?
Но квартира встретила её абсолютной тишиной. Ни шороха, ни звука. Странно, она точно помнила, что с утра закрывала оба замка…
В приступе паранойи Вера на всякий случай обошла всю квартиру, заглянула даже на балкон, но ничего не изменилось, даже если в доме кто-то был в её отсутствие. Все вещи стояли по своим местам, пыль лежала на всех поверхностях, с которых она последние две недели не удосуживалась её вытирать, и даже недоработанный карандашный набросок, который Вера кинула на кухонном столе, печально лежал на уголке, напоминая, что заказ срочный и послезавтра его уже стоит сдать.
Зато беспокойство о чём-то отстранённом частично выветрило мысли о Дериглазове, их неожиданной встрече и не менее странном продолжении дня. Вероцкая швырнула сумку с тетрадями на пол в коридоре, следом полетела лёгкая ветровка, а последней – уже в комнате – с ковром повстречалась водолазка. Потом приберётся! Сейчас Вере хотелось с мученическим стоном упасть на кровать, закутаться в одеяло и пролежать так, гусеничкой, пару часов, отходя от потрясений этого дня.
А ведь она отсидела в вузе всего две пары из пяти! Стоило один раз выбраться из дома, и произошло столько всего, что хватит на пару лет. Почему в офисе «Сокола» она уже третий год спокойно сидит администратором, а вуз всего за сутки превратился в дурдом? Причина в том, что матушкины мальчики обучены быть безупречно вежливыми и нелюбопытными (ну, кроме парочки, которая всегда была занозой в заднице) или в чём-то другом? Почему Вере даже сейчас казалось, что виной всему Дериглазов?
А кто, если не он? Только в его компании Вероцкая чувствовала себя настолько отвратительно неуютно. А что Димка? «Знакомиться, подкатывать и приглашать на свидание?» Ну-ну, конечно! Неужели он действительно со всеми новенькими так? Подкатывает? В груди зашевелился червячок-собственник, которого Вера упрямо попыталась задавить. Она для того и отталкивает Диму, чтобы у него была собственная жизнь. Нормальная. Нечего ревновать!
Она раздражённо выдохнула, скинула джинсы, оставшись в одном белье, и принялась заплетать волосы в косу, да так и застыла перед огромным зеркалом, занимающим целый сегмент дверцы шкафа-купе. Обычно Вероцкая его всегда прятала, но на этот раз… то ли в квартире действительно кто-то побывал, пока её не было, то ли утром Вера так торопилась, что сама забыла спрятать зеркало за соседней дверцей. И теперь замерла, не в силах отвести взгляд от собственного отражения.
Растрёпанные тёмные волосы, острые, выпирающие ключицы, рельефные рёбра, тонкие руки – за последние полгода она сильно похудела, не специально, просто есть совершенно не хотелось, – зато грудь была на месте… и шрамы. Полосы на лице, которые Вера привыкла закрывать маской, рваные отметины на груди, животе, руках, бёдрах. Огромные пятна на ногах – сейчас-то кости полностью восстановлены, но сколько операций потребовалось для этого? Три? Пять? Она уж и не вспомнит. Зато в памяти навсегда осталась боль, а на теле – уродливые шрамы.
Вера провела пальцами по россыпи белёсых полос на рёбрах, по глубокой ямке на правом бедре, откуда был вырван целый клок мяса. Монстр. Она – монстр. Не человек, а Франкенштейн, которого собрали по кусочкам и вытащили с того света. Она сшита из человеческих лоскутов, неровных и неправильных. Где-то кожа казалась слишком тёмной, словно была не с её тела, где-то – слишком светлой, изуродованной операциями. Врачи и родные так отчаянно цеплялись за её жизнь, что не позволили уйти за грань. Привязали к этому телу. Вроде бы её, но уже такому чужому.
Вера вновь судорожно выдохнула, пальцы задрожали, и она стиснула руки в кулаки. Отвернулась, устремляя взгляд на развешенные по стенам рисунки. Свежие работы. Карандашная графика, акварель, гуашь, пастель… Она рисовала всем и всё. Она творила. Вот призвание, ради которого стоит жить Монстру: делать мир лучше своими рисунками, радовать людей, нести свет. Заказы на портреты, иллюстрации, дизайн визиток и свадебных приглашений, обложки – всё, что только предложат. Всё, что заставит её, Веру, превозмочь себя и стать лучше, справиться с очередной задачей.
 
Но не с грёбаным сердцем.
Вера всхлипнула, сама испугавшись этого звука. Вздрогнула, отшатнулась к кровати, зажимая ладонями рот, чтобы подавить вырывающиеся из глотки рыдания, но так и осела на пол. Сгорбилась, обняла руками колени.
Она уже и забыла, что бывает так плохо. Настолько ужасно больно.
Впрочем, сегодня она много чего «забывала», даже машину оставила на стоянке у вуза. В одном Димка был прав: когда-то она всё же боялась машин, но теперь нет. Медленно и мучительно приходило понимание, что бояться нечего, она даже заставила себя сдать на права, хотя каждый раз тряслась едва ли не в истерике. А потом одна замечательная девушка, невеста её брата, сказала Вере: «Знаешь, починить можно почти всё. За автомобилем стоит ухаживать, и тогда он никогда тебя не подведёт. Только людей чаще всего починить нельзя…»
Слова про людей особенно въелись в мозг. Регина, конечно, имела в виду совсем другое, но Вера в тот день смотрела на себя и с каждым мгновением всё отчётливей понимала: её починить уже нельзя. Прошлого не вернуть.
Вера не помнила, сколько она просидела так, рыдая. Очнулась, когда на полу стало совсем холодно, голова казалась свинцовой, а желудок недовольно заурчал. Тогда Вероцкая поднялась, натянула на себя теплую пушистую пижаму и потопала на кухню – приготовить хоть что-нибудь, чтобы утолить голод. В крайнем случае, погреть стакан молока и закусить сыром.
Когда от входной двери послышался металлический скрежет, словно ключ поворачивался в замке.
 
-10-
 
В вуз решено было не возвращаться. Не то чтобы Димка был злостным прогульщиком, но нынче у него имелась уважительная причина – освобождение от институтского медика прожигало верхний карман сумки. Глупо упускать такую возможность! Но и домой так рано было нельзя: мама обязательно заподозрит что-то неладное, начнёт допрашивать… и Димка точно спалится. Придется пить успокаивающий чай и выслушивать тираду «ну зачем тебе эта девчонка, от неё одни неприятности».
Нет, точно отметается. Тогда что?
Дериглазов тяжело вздохнул и полез в карман за мобильным. Он все ещё сидел в авто во дворе Веры и наблюдал за стайкой голубей, терзавших кусок белого хлеба, который сердобольная старушка отломила от свежей булки. Птицы, умные пернатые сволочи, перетащили добычу поближе к канализационному колодцу – грелись и обедали, осеннего солнышка им было мало. Хотя… сентябрь в этом году действительно выдался прохладный. По крайней мере, за пару минут листания ленты в ВК у Димы успели замёрзнуть кончики пальцев. Пришлось решать: машина или то самое пресловутое солнышко, тепла которого не хватало голубям.
– А, к черту… – пробормотал Дериглазов, выбираясь на улицу.
Встал, прислонившись к боку авто, пошарил по карманам в поисках сигареты… Только когда пачки не нашлось ни в куртке, ни даже в сумке, он сообразил, что уже вторую неделю как пытается бросить курить. Безрезультатно, конечно. Зато весь табак в доме периодически искоренялся в порыве отчаянного раздражения.
Честно, у него оба друга стали закадычными ЗОЖниками: Ник в принципе никогда не курил, Тим только совсем изредка таскал сигаретки – девушка заставила отказаться от дурной привычки. Как в таком окружении продолжать злоупотреблять? Это только старший из братьев Дериглазовых мог оставаться непреклонен и дымить, как паровоз.
К слову о брате… Мобильный пиликнул, оповещая о новом сообщении.
 Джой:   «Слушай, ты очень дорожишь нашей маман?»
Димка хмыкнул, перечитывая сообщение раз на пять. Кажется, матушка окончательно достала старшего.
 Дериглазов:   «Ну, вообще-то да, а что?»