До тебя миллиметры
Та-а-ак.
Конечно, он не отпустил её следовать указателю, а протащил оставшиеся сто метров до небольшого закутка, где скрывался медблок, практически на себе. Дёрнул дверь в кабинет дежурного медика, которая оказалась безбожно закрытой, со злости пнул её пару раз. Но ответа не было.
– Что случилось? Ты ещё сможешь подождать или это срочно? – Повернулся он к Вере, которую до этого успел усадить на скромный диванчик в дальнем углу закутка. Прозвучало слишком требовательно, но отвратительный липкий страх, выползающий откуда-то изнутри, не позволил особо размышлять над подобающими интонациями.
Вера промолчала, а у Димы в груди медленной волной поднималась злость. Подождав ещё с минуту – вдруг решится на ответ? – он хмуро повторил вопрос:
– Ну?
И вновь его проигнорировали: отвели взгляд, вновь натянули маску, даже голову отвернули. Она всегда так делала, когда чего-то стыдилась, с самого детства. Тогда, конечно, ещё не было ни масок, ни одежды, закрывающей от подбородка до кончиков пальцев на ногах, зато была Вера, которая после очередной подстроенной ему пакости отводила глаза, отворачивалась и ни в какую не желала признать свою вину.
Воспоминание внезапно смягчило, успокоило недовольство. Если ведёт себя так, значит, считает, что ей есть чего стыдиться сейчас. Есть то, в чём она «провинилась перед ним». То есть он ей так или иначе не безразличен?
Дима прошёлся по маленькому свободному пятачку закутка, выглянул в коридор, покачал головой – врача нигде не наблюдалось – и остановился перед диваном. А потом просто присел на корточки перед откинувшейся на спинку девушкой.
– Вер, – позвал он её, ловя лежащую на коленках ладошку. – Ответь, а?
Всё это напоминало сон. Странный и болезненный, но не кошмарный. Скорее видение, в котором он всё же потерялся в воспоминаниях. Кажется, когда-то Дима вот так же сидел перед ней на корточках. Кажется, каждый стук сердца в тот раз тоже отдавался в ушах, но тогда не было страха, только безграничное счастье.
Впрочем, сейчас оно тоже было. Где-то на задворках сознания, послевкусием. Он держал её руку, касался кончиками пальцев линий на ладони и, наверное, даже мог проследить линию жизни – длинную-длинную, тянущуюся от самого запястья и идеально огибающую палец, как в лучших пособиях по хиромантии.
Дима смотрел на неё. Секунду, две, три – целую вечность, пока Вера, наконец, не открыла глаза, устремляя на него взгляд.
Так близко…
– Смогу подождать, – отозвалась она. – Кажется, какая-то аллергия на одеколон, горло всё заложило. Уже чуть лучше стало.
– Но у тебя никогда не было аллергий, – автоматически пробормотал Дима.
– Я уже давно другая.
Дима был уверен, она сейчас улыбалась: грустно и отчаянно, как каждый раз, когда они разговаривали о прошлом. Как каждый раз, когда они вообще разговаривали.
– Ты прежняя, – выдохнул он, потянувшись свободной рукой к маске. Слегка спустил чёрную ткань, удостоверившись: да, Вера улыбалась. Именно так, как Дима помнил. – Ты прежняя, солнце моё.
– Ну я же просила… – так же тихо отозвалась она. – Тысячу раз просила.
Да, просила, требовала, приказывала. И он даже держался какое-то время, но каждый раз срывался, не в силах оставаться в стороне. Как можно?
– Я помню.
Как можно забыть? Вера постоянно просила его держаться подальше, сначала повторяла каждый месяц, потом – каждый раз, когда они виделись, потом вовсе перестала с ним встречаться.
Но самый первый раз был свыше пяти лет назад, и чем больше Дима стремился выбросить его из головы, тем лучше помнил.
-05-
Авария. День Х, который изломал жизни десятка людей, перемолол их прочными зубами и выплюнул за ненадобностью, лишь одного поглотив без остатка. Дима ненавидел вспоминать об этом дне, мечтал вовсе выкинуть из памяти, но возвращался мыслями вновь и вновь. Иногда он жалел, что стал лишь косвенным свидетелем; иногда радовался, что остался в стороне, и зажигался идеей-блиц всё исправить. Но как исправить то, что прочно въелось в самую суть?
Всё случилось первого августа чуть более пяти лет назад. Зловещая дата во всех смыслах, правда, в этот день вселенная забрала всего одну жизнь, остальные просто искалечила. А ещё разбила на осколки многолетнюю крепкую дружбу. Как бы Дима ни пытался, он так и не смог собрать их все и идеально склеить, чтобы стыков не было заметно. Лишь несколько стёклышек удалось вновь объединить… и то неаккуратно. Слишком очевидно.
Они всегда предпочитали отдыхать одной большой компанией, собирать всех друзей и знакомых, чтобы было веселей. Но в тот день Димка отказался поддержать веселье. Впрочем, и весельем-то планируемые посиделки сложно было назвать. Стас, брат Веры и по совместительству хороший друг Дериглазова, собирался скататься к друзьям на дачу. Он вообще всё то лето «бунтовал», показывал, насколько против учёбы в «военке», куда его практически насильно запихнула матушка. Идеально бунтовать, когда тебе уже двадцать и ты в любое время можешь сесть за руль собственного авто. Хуже, когда тебе всего шестнадцать, как было тем летом Димке, и вместо праздного времяпрепровождения приходится помогать предкам с рестораном. Хочешь денег? Трудись. Родители с детства приучали его, что любую копейку надо А) ценить, Б) самостоятельно заработать, если желаешь тратить.
А деньги Димке были нужны. Наконец-то! Наконец-то сбылись даже те желания, о которых он боялся мечтать, и Вера ответила ему взаимностью. Нет, круче, она сама – сама! – заявилась к нему посреди ночи с поцелуями и самым неромантичным признанием на свете, а потом пообещала прибить, если только Дериглазов попробует встречаться с кем-нибудь другим.
И, чёрт побери, вот уже две недели он был просто бесконечно счастлив. Бывают в жизни моменты, когда тебя поглощает истинная эйфория. Она окутывает с головой, обволакивает, подобно пузырю, через который не проходит ни единой плохой эмоции. Дима любил Веру, действительно любил. Эта заноза и зажигалка и раньше раскрашивала его жизнь сотней цветов и оттенков, а теперь Димка имел полное право сказать «моя заноза» – и всё становилось ещё ярче. Наверное, даже приторно ярким.
По крайней мере, тот же Стас каждый раз закатывал глаза, залавливая Диму со своей сестрой. Неважно, чем они занимались в данный момент: целовались, смотрели киношку, устроившись в обнимку на диване, играли в плойку, пололи огород на даче Дериглазовых или спорили, кто из супергероев лучше, – Вероцкий считал, что вместе они выглядят «слишком мило» и «так долго не может продолжаться».
Что ж, как оказалось, он был прав…
Димка не знал, как и почему в тот день вместе со Стасом на дачу к его приятелям поехала Вера. Почему решилась? Не предупредила его? Не кинула смс? Не позвонила? Пять лет прошло, а ему так и не удалось узнать ответа ни на один вопрос.
Просто случилось, что случилось: Стас поехал к приятелям, захватил с собой Тимофея Егорова (лучшего друга Дериглазова в то время… впрочем, и во все времена) и, как оказалось, свою сестру, а Дима изображал из себя трудолюбивого официанта в родительском ресторане, проигнорировав целых два приглашения «потусить с ними». День был отличный: яркий, солнечный, на небе – ни тучки. Закат, который Дериглазов наблюдал из окна квартиры в гордом одиночестве, казался не менее потрясающим, и он представлял, как Вероцкая сейчас сидит где-нибудь на крыше и тоже любуется небом. Это было почти ритуалом.
Перед сном обязательно нужно было написать ей смс, а с утра пораньше купить на честно заработанные чаевые пару роз и рвануть на дачу. Главное, не попадаться на глаза маме, а то она стала бы так долго и упорно умиляться, что он точно пропустил бы утреннюю электричку.
Но перед сном ему никто не ответил. А потом раздался звонок. Тот самый, что смог лопнуть пузырь эйфории, вытягивая из реальности все краски и наполняя её страхом, криками и суетой.
Авария. Пару часов назад машина Стаса на трассе съехала со своей полосы. Движение было оживлённым и…