Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)

— … Интересно получается, — после одной такой встречи разговаривал Дмитрий сам собой, обдумывая происходящее. — Ведь даже не думал, что так могло получиться. Охренеть! Красота! Я же теперь в авторитете у всякого богомольного люда… Может мне для поддержания имиджа полусвятого воду в красное вино превратить, как Христос? И после начать пророчить — про крымчаков, про поход? — пришла ему в голову очередная мысль. Но после недолгого размышления, он оставил эту мысль. — Чего это я? Нельзя так светиться. Не дай Бог, за какого-нибудь колдуна примут. На костре, б…ь, сожгут… Тут нужно в оба глядеть, чтобы впросак не попасть.
Однако, образ юродивого и божьего человека, за которого его теперь начали принимать, ему все же помог. Дмитрий, когда начал на ноги вставать, смог по всему поместью свободно ходить. Никто ему слова против даже сказать не решался. Ходил, куда хотел: в амбары залазил, в хозяйскую часовенку захаживал, около конюшни отирался.
Парень, видя такое к нему отношение, еще больше «туману напускал». Делал особенно загадочное лицо, когда по двору ходил. Увидев какого-нибудь слугу или горничную девку, тут же начинал руками махать, словно кого-то от себя отгонял. Руками машет, а сам в этот момент что-то невнятное бормочет — обычно какую-нибудь «галимую» попсу. Заметил, что самое жуткое впечатление на дворню производили почему-то песни Киркорова.
— … Цвет настроения — черный, — бывало заводил он эту тягомотину, и люди, заслышав его завывания, начинали истово креститься и прятаться по углам. Тот же, кто не успевал сбежать с его пути, вжимался в стену и тихо-тихо трясся. — Черны-ы-ы-ы-ый! — с такого воя и самому становилось не по себе. — Ы-ы-ы-ый!
Его способность, вдобавок, сюрпризы приносила. Бродит, бывало, по закоулкам поместья, никого не трогает, высматривает что-нибудь интересное. Вдруг, его начинает «накрывать»: чувствует, что пьянеет. Естественно, у него и походка меняется, и на смех пробивает, и прикалываться хочется. Иногда даже боксировать с тенью начинал с «пьяных глаз». Со стороны такое особенно жутко смотрелось. Дворня потом целыми вечерами обсуждала, как Митька-юродивый с «Диаволом на кулачках дрался, за вихры его таскал». Как-то вечером один из холопов, здоровый дядька с пудовыми кулаками, набрался смелости и подошел к нему. Спросил дрожащим голосом, а силен ли Враг Человеческий на кулачках биться? Дмитрий, как раз будучи под хмельком, такого ему наговорил, что тот аж рот раскрыл. Мол, Сатана здоровый, как бык. Шею не обхватишь, грудь колесом, рога острые, руки и ноги с бревно толщиной. Такого только хитростью победить можно. Сатана, балаболил он, подслеповат немного. Пока черт будет глаза щурить, ты, советовал Дмитрий, резко садись и хватай его за волосатые яйца. Дергай к низу со всей силы, а потом по глазам его, падлу, бей… С той поры здоровяк сильно его зауважал.
— … Б…ь, страна непуганых детей, — закатил глаза Дмитрий, как «навешал лапшу» очередному простофиле. — Рай для мошенников. Тут языком можно на каменные хоромы намолотить… или на плаху… Не дай Бог!
Почти седьмицу так Дмитрий «чудил»: отсыпался, отъедался, шутки шутил. Между делом пытался планы строить, как ему дальше быть. Все никак решиться не мог, на кого ему ставить: на царевну Софью или Нарышкиных, родню будущего Петра Великого. Ведь оба варианта были плохими, так как не позволяли ему исполнить договор с дьяволом.
Но в один прекрасный день случилось то, что помогло Дмитрию, наконец, определиться. Произошло вот что.
Парень вечером, как обычно, вышел побродить по поместью. К его удивлению, вокруг все бурлило. Дворня «на ушах стояла»: носилась, как угорелая, новое и чистое на себя надели. Двор метлами так мели, что пыль столбом стояла. Оказалось, батя Аленки сегодня встречал свою сестру, матушку Петра Алексеевича, будущего Российского императора.
Узнав об этом, Дмитрий тут же «сделал стойку»: он должен, «кровь из носа», узнать, о чем будет разговор. Нутром чуял, что узнает что-то очень интересное и нужное. Ведь, встречались матушка и дядя будущего императора, который мог и не стать правителем.
 
— Здесь явно пахнет заговором, — хищно улыбнулся Дмитрий, пробираясь по полутемному коридору. — Наталья Кирилловна, не будь дура, обязательно будет против царевны Софьи «топить». Скорее всего, специально пришла к брату, чтобы он ей помог переворот «замутить».
С этой мыслью парень прошмыгнул в большую комнату, где боярин всегда гостей принимал, и «затихарился» в закутке у русской печи. Ждать пришлось не долго. Ноги даже затечь не успели.
— Проходи, сестрица, — вскоре послышался густой бархатный голос Нарышкина, троекратно поцеловавшего сестру. — Не часто ты меня балуешь своим вниманием. Как твое здоровьице? Все ли хорошо?
— И тебе поздорову, братец. Да вот, тяжко, братец, — с тяжелым вздохом отвечала Наталья Кирилловна, обладавшей мягким грудным голосом. — Нонче совсем тяжко было. Спать плохо, в голове бухает…
— Погода, видать, сестрица, — утвердительно кивал боярин.
Долго еще они жаловались друг другу на болезни, на неласковую походу. Дмитрий, честно говоря, даже зевать начал от этой болтовни. Одно и тоже бубнят. Переливают из пустое в порожнее. Уже стоять было тяжело: ему тут в углу не присесть, не прилечь. К счастью, их разговор свернул в другую сторону.
— По Петруше, сестрица, соскучился, — с грустью говорил боярин. — Совсем уже взрослый стал. Вытянулся. Батюшку своего, покойного государя, живо напоминает…
— Да, братец. Большенький он уже стал. Только беспокойный сильно, — женщина махнула рукой. Мол, и не спрашивай. — На месте совсем не сидит. Бегает и бегает, как дворовый. Совсем степенства в нем нет. С голытьбой водится стал. С утра и до ночи пропадает то в кузне, то конюшне, то в оружейной, — она опять махнула рукой. Полные губы скривила. Видно было, что недовольна. — Совсем от рук отбился. Не знаю, что с ним и делать. Как и не государь вовсе…
— Не дело для будущего государя с дворней возиться, — тоже сокрушался боярин, качая головой. — Не гоже. Государю править потребно только, а не по улицам бегать.
В какой-то момент Наталья Кирилловна всплакнула. Вынула шелковый платочек, расшитый яркими золотистыми петушками, и начала вытирать слезы.
— … .Что ты заладил, братец, государь да государь? Сам же знаешь, что пока еще никакой он не государь, — продолжала вытирать слезы, что никак не прекращались. — Все Сонька-дура в своих руках держит. Все она, гадина подколодная! Совсем стыд потеряла! С Васькой Голицыным запирается в палатах и непотребство творит! Людишки сказывают, что хочет она ребеночка зачать. Слышишь, братец? Мол, коли от Васьки будет у нее ребеночек, то станет она полновластной государыней.
Нарышкин наклонился вперед. Брови у него сдвинулись. Высокий лоб морщины прорезали.
— Чует мое сердце, что теперь решила она извести сначала меня, а потом Петрушу, — уже и платок ей не помогал. Плечи бедной женщины сотрясались от рыданий. — Изведет, Сонька-стерва! Чувствую, изведет. Подсыплет яду, а может уже и подсыпала… Вчерась, вона квас сильно у меня горчил. Нехорошо даже стало. А третьего дня от пирогов с потрохами нехорошо стало. Скушала-то всего ничего, а совсем худо было… Точно, змея подколодная, отравит.
Наталья Кирилловна упала на руки брата и забилась в рыданиях. Сама себя так накрутила, что ей жутко стало. Показалось, что вот-вот ее, правда, отравят.
— … Что ты такое говоришь? — успокаивал сестру боярин. — Сонька трусиха! Васька Голицын тоже побоится руку на Петрушу поднять. Господь за такое покарает…
Он еще долго убеждал в том, что никто не посмеет отравить ее и сына. Мол, Петр Алексеевич всегда на глазах. Никто чужой и подойти к нему не сможет. Еда тоже вся проверяется. Каждое кушанье сначала особый человек из дворни пробует, а затем ближние люди из свиты. Только потом сама Наталья Кирилловна кушать изволила.
Рыдания, бормотания и причитания прервались лишь тогда, когда слуги на стол начали кушанья нести. Пахнуло разнообразными ароматами, от которых слюна сама собой выделяться стала. Дмитрий тут же сглотнул вставший в горле ком и со всей силы ущипнул себя за руку, чтобы не отвлекаться от размышлений.