Адский договор: Переиграть Петра 1 (СИ)
Голицын задумчиво усмехнулся. Кажется, до него начинало что-то доходить. Осталось ему лишь разжевать идея, чтобы все прошло «без сучка и задоринки».
— … К каждому городу будет наше воинство подходить с праздником, весельем. При виде крепостных стен столы будем накрывать с угощениями и бочки с хмельным выкатывать… Про хмельное я позабочусь, как ты понимаешь… Цыгане с медведями, бабы в красивых платьях танцевать станут, громко песни петь. К стенам же пустим самых горластых воинов, чтобы непрестанно кричали они про законного государя Петра Алексеевича, про лиходеев в Москве, про наше милосердие, про богатую добычу и великие милости для защитников города… Думаешь, долго устоят люди в городе, чтобы ворота нам не открыть⁈
Долго молчал Голицын, каким-то странным взглядом посматривая на Дмитрия. Видно, удивлялся тому, что было в голове у парня.
-//-//-
Белгород, город-крепость, еще недавно был важнейшим южным форпостом Российского государства и веками сдерживал набеги то казанских, то крымских ханов. Находился в самом центре грандиозной системы оборонительных сооружений — сотен крепостей острогов и длинных засечных черт, протянувшихся от левобережной Украины и до Урала. Его мощные каменные стены, ограниченные массивными угловатыми башнями с пушками, до сих пор ни разу не удалось преодолеть врагу. Только сегодня все было иначе…
Городской воевода Федор Михайлович Толбухин, мощный кряжистый мужчина в кольчуге, едва не трещавшей в плечах, и старинным шлемом на голове, с тревогой всматривался в сторону леса. Вот-вот, сказывали доглядчики, должно появиться войско бунтовщика и клятвопреступника Васька Голицына.
— Эх, не вовремя как… — сокрушался он, щурясь от солнца. Время от времени начинал растирать уставшие от напряжения глаза ладонью. — Совсем не ко времени.
Городские укрепление Белгорода только внешне выглядели грозными и неприступными. На самом же деле крепостица была в последние годы не в самом хорошем состоянии: пришли в ветхость укрепления, сильно подгнили нижние венцы двух из шести сторожевых башен, часть городских валов завалились, ров песком заплыл после весеннего половодья. Словом, отбиться от быстрого набега крымчаков можно было смело, но долгой осады они вряд ли выдержали. Поэтому и тревожно ему было.
— Идут, воевода, — прохрипел стоявший рядом угрюмый воин, вытянувший руку в сторону извилистой дороги у леса. На ней показалась, голова большой колонны всадников и пеших воинов. — Бить тревогу? — воевода махнул рукой. Мол, давай, поднимай всех на стены. Бунтовщики идут. — Сделаю, воевода.
Через несколько минут над крепостью поплыл звонкий колокольный звон с городской колокольни. К стенам побежали воины гарнизона, в домах прятались испуганные жители. Никто ничего хорошего от сегодняшнего дня не ждал.
— Что сие такое, воевода? — возвратившийся к воеводе воин, вновь показывал на вставшего лагерем врага. — Диковинно то…
Внизу, и правда, происходило что-то непонятное. Одни воины тащили из леса длинные слеги, другие тесали доски из бревен. Может лестницы для штурма готовили? Но для чего тогда так много костров жгли?
— То же не лестницы! Гляди, воевода! Столы ставят! — изумился воин, почти перегнувшийся через зубчатую стену. Хотел все рассмотреть, видно. — У ни там праздник что ли? Нежто, воевода, сегодня святой праздник какой-то? — он удивленно посмотрел на воеводы. Мол, подскажи, сделай милость, что происходит.
Но тот и сам ничего не понимал, видя подготовку внизу к масштабному празднеству. Она там с ума что ли посходили⁈ Какой еще праздник на войне?
На глазах не менее удивлённых защитников, что гроздями торчали на стенах крепости, осаждающие быстро сбивали столы. Соединяли их вместе, ладили рядом лавки. Над кострами уже висело жаркое, которое исходило ароматными запахами. Кое-где слышалась задорная муза свирели и лютни, вроде бы даже в пляс кое-кто пускался.
— Ба, хмельного-то сколько выставили! — с острой завистью воскликнул кто-то из защитников, во все глаза глядя на десятки здоровенный бочек у повозок. Возле них суетились люди с ведрами, кувшинами и кружками. Ясное дело, хмельное разливали. — Нам бы тоже немного… — сразу видно, мужичок был не дурак выпить. Глаза жадностью блестели и кадык дергался. Только, где на стене выпивку взять? Да и в городе он стоит страшных денег. — Хоть кружечку бы…
Недолго длилась эта таинственная неизвестность. По происшествию нескольких часов к воротам подошел воин с зеленой ветвью в руки. Посланец, значит. С миром идет.
— Жители славного города Белгород! — громогласно стал кричать посланник. — Вас приветствуют воины храброго воеводы славного боярина Василия Голицына, что наголо разбил войско Крымского ханства, взял приступов проклятый город Бахчисарай и пленил самого хана Герая! Больше дюжины сотен пленников-русичей освободил он и вернул домой. За храбрость и великие поступки наговаривают на него страшные вещи, винят его в непотребных деяниях! Не верьте! Козни это и наветы! Неправда это!
На мгновение посланник замолчал, переводя дух. Видно было, как его грудь тяжело ходила. Ни как не мог надышаться.
— Никакие мы не бунтовщики, потому что с нами законный государь Петр Алексеевич! — отдышавшись, он начал кричать с новой силой. — Смотрите, братья! Вот он! Вон он, царь Петр Алексеевич!
Из лагеря в сторону крепости медленно шел всадник на белоснежном жеребце. Юнец, что сидел верхом, был одет с крикливой роскошью: кафтан из ярко-зеленой парчи, красного шелка порты, большие золотые пуговицы, густое серебряное шитье на поясе, синие сафьяновые сапожки на ногах. Голову держал высоко поднятой, правая ладонь покоилась на рукояти испанского пистоля. По виду, и правда, знатный человек, может даже и государь.
— В Москве убить его восхотели лиходеи, чтобы не дать ему занять законное место на престоле! Его же спас боярин Голицын и забрал с собой в походе, чтобы никто его там не достал! — горланил, надрываясь, посланник, не забывая показывать на парня. — А идем мы в Москву, чтобы посадить божьего помазанника на престол! И нет у нас к вам ненависти! Спускайтесь к нам! Садитесь за столы! Наливайте вина, медовухи, браги! Празднуйте избавление государя от смерти! Пошлите…
А внизу лишь ширилось веселье, превращалось в самое настоящее разгульное пиршество. Хмельное лилось рекой, бабы и мужики пускались в пляс, огромными кусками подавалось жаркое на стол. Как тут устоять⁈ Ведь, свои же, русские люди, внутри?
Едва обессилевший крикун отвалил в сторону, на его место встал тот самый юнец, которого назвали государем. Тот чуть привстал на стременах и, приветственно размахивай рукой, закричал:
— Други мои, едва спасся я от злых врагов, что притворялись кроткими овцами! Сбежал, спасая свою жизнь! А теперь они хотят довершить свое злодеяние! Чтобы никто не догадался, подобрали они с улицы безродного мальчишку-сорванца и посадили его на трон! Мол, смотрите люди, вот ваш царь. Сами же козни начали строить против меня, законного государя…
До самого вечера кричали крикуны с земли. То один подойдет и расскажет о сладкой доле вина-победителя крымчаков, то второй поведает о славном государе Петре Алексеевиче, то третий станет хулить злых врагов-христопродавцов. Звучали истории о совсем простых и чрезвычайно привлекательных вещах, которые близки всем и каждому: о хорошей и сытой жизни, о малых налогах, о милосердном царе. Как не прислушаться к этому? Хоть уши затыкай пальцами или берестой, все равно «прелестные» речи находили своего адресата.
И уже к ночи гарнизон дрогнул. Сначала появились первые перебежчики, что тайными тропами выбирались из осажденной крепости. Возвращались они сытые и пьяные, даже еще с полными кошелями. Рассказывали такие чудные истории, что за ними целыми семьями с мест снимались и уходили.
Перелом наступил тогда, когда целого десятка городской стражи не оказалось на посту у ворота. А сами ворота, о, ужас, были настежь открыты!
[1] Исторический факт — в 1698 г. после подавления восстания стрельцов Петр Алексеевич приказал рубить вешать стрельцов прямо у дорог.