"Та самая Аннушка", второй том, часть первая: "Другими путями" (СИ)

— Да что-то не хочется, — вздохнул я. — Погода хорошая, свежий воздух, а там пыль веков…
— Поругался со своей, что ли?
— Ну, не прям поругался… Просто разошлись дорожки, бывает. Ей налево, мне направо… или наоборот.
— Ничо, другую найдёшь, — она сочувственно ткнула меня маленьким твёрдым кулачком в плечо. — Ты норм, ничо так.
— Серьёзно? — рассмеялся я. — Рад слышать.
— Но-но, — возмутилась Крисса, — не подумай чего! Грёмлёнг только с грёмлёнг!
— А почему? — заинтересовался вдруг я.
— Потому что если ты мужику в ширинку дышишь, то это повод для глупых подначек, а не отношения.
— Не преувеличивай, не в ширинку, а в пупок.
— Это просто ты не самый дылдовый дылда. Бывают и дылдее.
— Но это позиция, не биология?
— А, вот ты о чём. Детей мы бы смогли завести, если что. Есть примеры. Но чот я не слышала, чтобы из этого что-то хорошее выходило, да и детишки обычно ни туда ни сюда, и мелкие, и в грём не шарят. У нас, грёмлёнг, куча приколов, которые вам не понять, да и у вас, дылд, много всякого, что нам вообще не впёрлось. О чём вообще можно разговаривать с человеком, который элементарно не может движок перебрать?
— Понимаю тебя, — кивнул я. — Со своими всегда проще.
— Ясен-красен. Но это не значит, что мы с тобой не можем выпить, дылда!
— У тебя есть выпить? — удивился я.
— Нету. Но твоя проболталась, что ты можешь открыть дверку туда, где есть. Согласись, поводов предостаточно. Во-первых, мы все чуть не сдохли, а ты нас спас. Во-вторых, тебя баба бросила, ты свободный человек и можешь угостить девушку, у которой нет на тебя никаких планов, просто пива хочется.
— Логично, — засмеялся я. — А тебе пить не рано? Тебе шестнадцать же.
— Ой, ты ещё скажи, что в шестнадцать пива не пил!
— Пил, но тайком, с пацанами, за гаражом. У нас в бар таких мелких не пускают.
— Если не пустят, вынесешь мне кружку! — решительно сказала грёмлёнг.
* * *
Дверь в заброшенном доме открылась без проблем. Я сначала этому удивился, потом удивился своему удивлению — с чего бы настолько древней штуке перестать работать именно сейчас? Понял, что подсознательно ожидал, что, раз кончились наши отношения с Аннушкой, то с ними закончатся и все остальные чудеса. Но нет, Мультиверсум, похоже, не против принять меня в одиночку.
Мы с Криссой шли по вечерней Библиотеке, оглядываясь по сторонам. Я искал заведение, хотя бы с виду похожее на то, где нальют пива пыльному, чумазому мужику в походной одежде с рюкзаком на одном плече, винтовкой на другом, пистолетом на поясе в компании с желающим выпить ребёнком. Пока всё, что попадалось, выглядело слишком семейным и приличным, но я не отчаивался. Крисса просто самозабвенно пялилась, для неё другие миры пока в новинку.
— Ух ты! Ещё мораториум! — завопила она так, что на нас обернулась вся улица.
Правда, здесь «вся улица» — это человек десять примерно. Библиотека, мягко говоря, не выглядит страдающей от перенаселения.
— Пошли, пошли к нему! — девчонка потащила меня за рукав через площадь. — Что встал? Подними меня, ну! Давай, тебе что, трудно что ли? Для чего-то же ты вырос таким здоровенным дылдой?
Я поставил на брусчатку рюкзак, положил на него винтовку и послушно присел. Мне действительно не трудно, да и дел других нет.
Усевшаяся мне на шею Крисса впилась руками в старый механизм, оглаживая его ощупывая, чуть ли не целуя.
— Ох, бедный… Кто же его так… Ну, разве так можно… — приговаривает она, покачивая какие-то тяги и покручивая какие-то валы. На удивление, её действия кажутся осмысленными — по крайней мере с моей точки зрения, расположенной между её ногами.
— Слезай, хватит, — попросил я, — ты довольно тяжёленькая для своего роста.
— У нас, грёмлёнг, кость плотная, — ответила она недовольно, — ну ещё минуточку, а? Это так интересно!
— Грёмлёнг и мораториум! Какая драматичная сцена! — проскрипел чей-то сухой голос рядом.
Я, не слушая протестующий писк Криссы, ссадил её на землю и повернулся к говорящему.
 
Рядом с нами, с интересом наблюдая за происходящим, стоит высокий, худой, с резким чертами мужчина неопределённо-средних лет. Он одет в нечто, что хочется назвать «сюртуком», хотя я понятия не имею, как выглядят сюртуки. На лице его очень тёмные круглые очки, что, с учётом вечерних сумерек, намекает на непростые глаза. Я было напрягся, предположив, что до нас добрался кто-то из Конгрегации, но он представился:
— Лейхерот Теконис, адъюнкт-профессор Библиотеки.
— Лёха. Просто Лёха. А это Крисса, вольная грёмлёнг-девица.
Имя очкастого показалось мне знакомым, где-то я его не так давно слышал…
— Вы эксперт по мораториумам! — вспомнил, наконец. — Про вас Олег говорил!
— О, да вы, я смотрю, искатель знаний? — улыбнулся Теконис. — Интересуетесь этим вопросом?
Улыбка у него такая же сухая и безэмоциональная, как голос. Дежурная гримаса, не более.
— Ну, так, в порядке общей эрудиции, — уклончиво ответил я.
— Интересуюсь! Ещё как интересуюсь! — неожиданно встряла Крисса. — Они офигенные! Я даже не знаю, что может быть интереснее! Я хочу знать про них всё-всё! И даже больше!
— Может быть, присядем где-нибудь? — предложил профессор. — Не на площади же разговаривать…
— Мы планировали выпить пива, — признался я. — Но тут всё как-то слишком пафосно…
— Ничего страшного, давайте зайдём… да хоть сюда. Я с удовольствием вас угощу.
Люди, желающие ни с того ни с сего угостить меня пивом, всегда вызывают подозрение в том, что им от меня что-то надо. Но я решил, что выслушать от меня не убудет. Я, в конце концов, теперь совершенно ничем не занят. Непривычное состояние для человека, начавшего работать ещё школьником.
В стильном чистеньком и уютном кафе официант, увидев нас с Криссой, уже изобразил было лицом брезгливое сожаление и раскрыл рот чтобы сказать что-то вроде «Извините, мест нет, а все те пустые столики вам мерещатся», но вошедший следом Теконис всё изменил. Рот официанта захлопнулся так быстро, что зубы щёлкнули, а в фигуре проявилась сияющая восторгом любезность. Похоже, нашего случайного собеседника тут знают. И чем дальше, тем больше мне кажется, что не такой уж он и случайный.
— Вы знали, что грёмлёнг — искусственно созданная раса? — сказал он, когда мы уселись за столик, и нам с Криссой принесли по пиву.
Сам профессор ограничился чаем, извинившись за то, что не употребляет пиво, а его любимого вина тут нет.
— А так бывает? — удивился я.
— Да, и чаще, чем многие думают. Грёмлёнг, кайлиты, трессы, секвы и прочие — все они созданы на основе изменённого человеческого генома ради получения каких-то специальных умений. До нашего времени уцелели только грёмлёнг, ну, может быть, ещё где-то доживают свой век недобитые кайлиты.
— А почему мы? — спросила, оторвавшись от стакана, Крисса. Её круглую курносую физиономию украсили смешные белые усы из пивной пены.
— Твои соплеменники, девочка, оказались полезны даже тогда, когда их основное предназначение было утрачено. А ещё они, в отличие от, например, кайлитов, никогда не лезли в политику, это лучшая стратегия выживания.
— И какое у нас было предназначение? — девочка всосала полкружки единым духом, и глазки её заблестели.
— Несложно догадаться. Грёмлёнг созданы для обслуживания мораториумов, маяков, волантеров, производственных линий и прочего оборудования, считающегося сейчас артефактным, а некогда весьма обычного в Мультиверсуме. Их чувство техники было искусственно усилено, так же как у кайлитов эмпатия, у трессов — способность видения фрактальных структур, и так далее. Твой восторг при виде мораториумов, дитя, — это проснувшаяся генетическая память. Видимо, у тебя очень чистая наследственная линия. Грёмлёнг меньше других разбавили свою кровь смешанными браками. Те же трессы давно растворились в других народах, оставив в своих потомках только зачаточные способности, тягу к странствиям и любовь к веществам, расширяющим сознание. Глойти, проводники и прочие любители путешествий как правило имеют в дальних предках тресса.