Прометей: Неандерталец

Каждый раз, когда жарилось мясо, я вспоминал, как дикари ели руку Маа, и в душе у меня поднималась ненависть к этим людоедам. Но я был голоден. Поэтому, стараясь не нервировать местных, я приблизился к туше. У меня не было своего рубила, и мясо мне обычно отрезал кто-то из дикарей. Вождь местных посмотрел на меня налитыми кровью глазами.
– Ха? – в вопросе явственно звучала угроза.
– Ха, – как можно миролюбивее ответил я, желая не нарываться на конфликт.
Но случилось неожиданное – вождь бросил рубило и подошел ко мне. Я ожидал все что угодно, но только не этого. Посчитав, что мои шорты, сделанные из шкуры, являются просто набедренной повязкой, вождь схватил ее за нижний край и попытался поднять. Но шорты не набедренная повязка и не килт, их так не поднимешь. Встретив сопротивление, вождь своей запачканной в крови пятерной полез внутрь и, наткнувшись на моё мужское достоинство, удовлетворенно выдохнул:
– Ха, – теперь в голосе не было угрозы, скорее удовлетворенное любопытство.
– Ты что педик, урод, куда лезешь! – я грубо оттолкнул дикаря.
Меня подмывало врезать ему кулаком в челюсть и отправить в нокаут, но, скорее всего, после этого меня самого отправили бы к праотцам. Я даже скрипнул зубами и прокусил губы, чтобы не дать волю рукам. Дикарь, услышав от меня целую фразу, впал в ступор. Его глаза округлились, выдав крайнюю степень изумления.
– Ха?
– Ха, – откликнулся вождь нашего племени, словно говоря: «да, именно так». Местный метнулся к туше буйвола и отхватил солидный кусок мякоти с ляжки. Вернулся и протянул мне, глаза его горели, и в них читалась просьба.
– Может, мне еще клоуном заделаться, чтобы вы уроды кайфовали, – вспыхнул я от гнева, принимая протянутый кусок.
На лице дикаря выступило такое умиление, что я рассмеялся и добавил:
– Ну, ты тупая обезьяна, даже речь вам в диковинку, немудрено что вы вымерли, уступив место более умным и развитым.
Не знаю, был ли у вождя местных оргазм от моей речи, но задышал он так, словно час работал над достижением этого явления. Он вернулся к туше и снова обнюхал вождя, переговариваясь односложными восклицаниями.
Я поискал взглядом палку и, не найдя подходящей, обломал ветку кустарника. Насадив свой кусок мяса, присел у костра, чтобы равномерно прожарить мясо. До моего слуха долетали восклицания «беседы» двух вождей. Кроме надоевшего «ха», проскакивали слова «да», «га» и один раз новое слово «Уд». Ранее этого слова я не слышал и обернулся, чуть не выронив от удивления мясо из рук. Оба вождя уже стояли, набычившись и сжимая кулаки, упёршись друг в друга лбами.
– Уд, – отчетливо сказал дикарь, который проверял мою половую принадлежность.
– Уд, – откликнулся вождь, с племенем которого я жил последние десять дней.
Даже не зная значения этого слова, я понял, что назревала драка, и решение о драке принято обоими. Но, к моему удивлению, оба вождя сели и принялись за трапезу. Дикари с разных племен вообще и ухом не повели при этих разборках.
Тут раздвинулись кусты и на поляну высыпали женщины и дети нашего племени, бросая голодные взгляды в сторону туши. Прошло не меньше часа, прежде чем все мужчины наелись и легли на спину, выставляя под лучи солнца округлившиеся животы.
Дети и женщины кинулись к туше, и минут сорок было слышно только чавканье, сопенье и рыганье. Наевшиеся мужики периодически пускали газы так часто, что, на мой взгляд, даже воздух на поляне сгустился. Мне была интересна внезапно возникшая ссора, которая не получила продолжения. Я смутно догадывался, что причиной ссоры была моя персона. Местный вождь явно что-то просил, а вождь из моего типа племени, ему отказал. И это что-то, скорее всего, называлось Максимом Серовым. Меня ужасно угнетала роль покорного члена племени людоедов. В первые дни страшная рана на голове, которая к моему удивлению, несмотря на жару, практически затянулась, не давала мне возможности предпринять какие-то активные действия. А сейчас мы так далеко ушли от знакомых мне мест, что мне трудно было бы вернуться назад, не имея ориентиров в этом море высокой травы. Да и оружием следовало разжиться, прежде чем предпринимать побег.
 
Мой самодельный меч-мачете вождь не выпускал из рук. Он даже несколько раз порезался из-за неосторожного обращения с оружием, но неандертальца такие мелочи не волновали. Остальные дикари племени были вооружены тяжелыми дубинками и у троих были каменные топоры. Небольшие рубила, которыми потрошили добычу и отрезали куски мяса, были у всех, даже у детей и женщин. Пока я размышлял, как и когда мне попытаться бежать, большинство дикарей заснуло. Наконец женщины и дети тоже наелись, от буйвола осталось только половина туши. Я не верил своим глазам, если навскидку, то получалось, что каждый в среднем съел не меньше семи-восьми килограммов мяса. Часть, конечно, лежала недоеденная, еще часть дикари просто пережгли, но суммарное поглощенное количество мяса, впечатляло.
На какое-то время все практически затихли, устроившись поудобнее. Я тоже решил отдохнуть и лег рядом с недоеденной тушей, положив ноги на голову буйвола. Так отдохнут ноги, да и приток крови в голову не помешает. Теперь надо серьезно обдумать свое положение. Мое умение говорить вызывало у дикарей неподдельный интерес и изумление. Это могло сослужить мне как хорошую, так и плохую службу. Следовало каждый раз определять риски и лишь, потом открывать рот.
Если бы была возможность заполучить свой меч и кремень для разжигания огня, я бы, не раздумывая, ушел к берегу моря, несмотря на опасность встречи с животными или дикарями. Но вождь не расставался с мечом, даже сейчас он держал его в руке, частично подложив под волосатый зад. Трезво обмозговав свое положение, я пришел к выводу, что пока мне придется мириться со своим положением не то пленника, не то члена племени. Сейчас разгар лета, мы упрямо идем на север. Но лето быстро пройдет и потом наступит осень, вместе с которой придут холода. И дикарям придется спускаться к югу, ближе к местам, которые мне знакомы.
Как только мы окажемся вблизи побережья, уже ничто меня не удержит. Я пройду эти тысячи километров по берегу моря, какие бы трудности не встретились на моём пути. Мне есть ради чего стараться, в этом мире есть родные мне люди. Есть мои жены и дети, мои друзья. Мне просто надо продержаться несколько месяцев, а потом все изменится. Немного беспокоило то, как воспримут люди в Плаже известие, когда Тиландер вернется и объявит меня мертвым.
К кому перейдет власть, кто станет править – американцы или моя семья. На стороне американцев знания и ум современного человека, но Миа имеет своих воительниц, а Нел и ее братья имеют всю армию. В лояльности Лара моей семье я не сомневался. Но и сомневаться в Лайтфуте и Тиландере не хотелось.
Однако власть заманчива… Она ломает даже самых стойких и преданных, заставляя забывать клятвы верности и родство. История знает столько примеров, что трудно верить в бесконечную преданность идеалам.
В любом случае, первое время в Плаже кардинально ничего не изменится. Даже, если американцы и захотят взять власть, с наскоку этого не сделать. Огнестрел хранится во дворце, и Нел прекрасно знает его опасность в чужих руках. У Тиландера есть винтовка, которую я выдал ему на время экспедиции, но там даже магазин неполный был, семь или восемь патронов. Бар наверняка подумает о возможном захвате власти и, скорее всего. призовет Рага в Плаж, отправив в Форт замену. А если Гау, Бар, Лар и Раг будут на одной стороне, то все племя Русов будет их поддерживать.
Лежащий рядом дикарь заворочался, звучно выпустив газы. На мгновение у меня даже перехватило дыхание от удушья. Думаю, что у меня есть в запасе примерно полгода, может даже больше, прежде чем пошатнутся устои в племени Русов. Проблемы в племени возникнут при природных явлениях типа сильной засухи или нашествии саранчи. Или, если снова вторгнутся черные орды и пойдут серьезные потери среди Русов.