Новые забавы и веселые разговоры

 
Новелла I
В виде предисловия
Намереваясь доставить вам развлечение и в обществе, и в уединении, и где вам угодно, я приберегал для вас эти веселые рассказики к тому времени, когда будет заключен мир, [100] но видя, что дело с переговорами затягивается и что не знают даже, с какого конца за них взяться, я, положившись на милость божию в их благополучном исходе, решил забежать вперед, дабы разбавить ваши печали весельем и дать вам возможность хоть ненадолго забыть о тяжелых временах. Я пришел даже к заключению, что именно теперь самое удобное время преподнести их вам, ибо ведь только больные нуждаются во враче. И заметьте, что, доставляя вам развлечение, я оказываю вам немалую услугу – это самый лучший из всех подарков, какие только посильны для человека. Лучшее житейское правило – bene vivere et laetari. [101] Может быть, кто-нибудь станет уверять вас, что главное условие счастья – это умение подавлять свой гнев, поменьше говорить, слушаться чужих советов, быть умеренным и приобретать друзей. Что же? И это все очень хорошо. Но сколько бы вы ни ломали себе головы, лучшего правила вы не придумаете: хорошо жить и веселиться. Чрезмерная сдержанность вас изнурит, молчаливость измучит, советы обманут, воздержание иссушит, друзья вас покинут. Да и стоит ли унывать? Не лучше ли веселиться в ожидании радостей, чем горевать о том, что не в нашей власти? – Но как я могу веселиться, когда обстоятельства не позволяют мне этого? – возразит кто-нибудь из вас. Друг мой, постарайтесь свыкнуться с ними, притерпитесь к своему положению, примиритесь со всеми невзгодами и перестаньте горевать о непоправимом, – это только усиливает вашу печаль. Доверьтесь мне, и вам будет хорошо – я на личном опыте убедился, что стофранковой меланхолией нельзя уменьшить долгов даже на сто су. Но довольно этих поучений! Клянусь чревом маленькой рыбешки, смеяться куда лучше! Но чем смеяться? Ртом, носом, подбородком, горлом и всеми нашими пятью органами чувств. Однако все это ничего не стоит, если у вас не будет смеяться сердце, и вот, чтобы развеселить и его, я дарю вам эти шуточные рассказы. А когда придет время, мы заставим вас и серьезно призадуматься. Но как вы думаете, что это за рассказы? Уверяю вас, что в них нет никаких дурных умыслов, никаких насмешек, ничего аллегорического, ничего мистического и фантастического. Не ломайте себе головы над вопросами, как нужно понимать в них то или другое слово, – они не нуждаются ни в каких словарях и ни в каких комментариях. Как вы их поймете, так и понимайте. Раскройте книгу. Не понравится вам один рассказ – берите другой! Найдется на любой вкус, на любую цену, на любую мерку – только не плачьте. Не спрашивайте меня, какого порядка я в них придерживался: что за порядок, когда дело касается смеха? Пусть мне не надоедают также и возражения вроде: «Ах, это сделал другой! – Ах, это было в другом месте! – Я уж про это слышал! – Это было в нашей стране!» Смейтесь только и не рассуждайте, о ком в них говорится – о Готье или о Гаргиле. [102] Не беспокойтесь также и о том, где что происходило, в Туре ли Беррийском или в Бурже Туренском [103] – вы будете мучиться из-за пустяков: как годы существуют лишь для того, чтобы подсчитывать расходы, так и названия существуют лишь для того, чтобы порождать всякие пререкания. Предоставим их торгашам и сутягам. Если они будут принимать в них одно за другое – тем хуже для них. Что касается меня, то я не очень разборчив. Я даже умышленно искажал некоторые названия, чтобы вы не вздумали плакать над тем, что я вам рассказываю, – ведь, может быть, я говорю неправду. И какое мне дело до правды, если окажется правдой, что я доставил вам удовольствие? За своими рассказами я не ходил также ни в Константинополь, ни во Флоренцию, ни в Венецию и ни в какие другие дальние места. Неужели для того, чтобы вас позабавить, я не мог воспользоваться теми происшествиями, которые совершаются у нас за порогом, и должен был идти куда-то за тридевять земель? Я одобряю того молодца, который сказал хорошенькой нарядной служанке, пришедшей к нему с посланием от возлюбленной: «Зачем я пойду в Рим? Ведь я могу получить отпущение и здесь». Все рассказы, идущие издалека, прежде чем они успеют дойти до места, либо выдыхаются, как шафран, либо дорожают, как шелковые ткани, либо наполовину пропадают, как пряности, либо, как вина, разбавляются по дороге, либо подмениваются, как драгоценные каменья, и портятся, как и все в мире. Они приходят с тысячами всяких изъянов, и напрасно вы будете возражать мне, что новеллы – не товары и всегда сохраняют свою действительную цену. Но даже если бы это было верно, то я все-таки предпочел бы собирать их вблизи, ибо, приходя издалека, они ничего не выигрывают. Ха-а! Довольно спорить! Смейтесь же, если хотите, иначе вы меня очень рассердите. Дамы и девицы, читайте их смело – вы не встретите в них ничего непристойного. Если же среди вас есть неженки, которые будут бояться встретить в них слишком веселые места, то я им советую дать эти новеллы для пробы сначала своим братьям или кузенам, чтобы не вкусить чересчур много сладкого. «Отметь мне, братец, плохие и поставь над ними крестики». – «Кузен, это хорошая новелла?» – «Да». – «А эта?» – «Тоже». Ах, девочки мои, не верьте им! они вас обманут! Они подсунут вам quid pro quod. [104] Хотите мне верить? Так читайте их все! Читайте! Читайте! Вы очень стыдливы? В таком случае не читайте их. Иначе все тотчас же узнают, что вы предаетесь запретным развлечениям. А сколько найдется дам, которые наберут в рот воды, когда они услышат в них о проделках своих подруг, и будут уверять, что здесь нет правды и наполовину! Но я рад, что если при людях они – опустив глазки и навострив ушки – будут делать вид, будто заняты шитьем или вязаньем, так уж зато вдоволь посмеются промеж собой. Ах, боже мой! Что вы мне говорите вздор – только между вами, дамы, или между вами, девицы! Большая беда! Отчего бы и не посмеяться? Я не верю, что Сократ [105] был совершенно бесстрастным человеком. Ни Платон, [106] ни Ксенофонт [107] не убедят меня в этом. А если бы это была и правда, то неужели вы думаете, что я стал бы хвалить эту его суровость, неуклюжесть, угрюмость и важность? Я предпочитаю хвалить того нашего современника, который так любил шутить, что его даже прозвали Забавником. Это свойство было для него столь естественным, прирожденным, что даже лежа на смертном одре, он продолжал шутить, и присутствовавшие, как они о нем ни жалели, не могли печалиться. Чтобы ему было теплее, они поставили его скамью к огню возле плиты камина. Когда кто-то спросил его: «Ну, друг мой, где ты чувствуешь боль?», он, едва собрав дыхание, слабым голосом ответил: «Я чувствую боль между скамьей и огнем». Это значило, что он чувствует боль во всем теле. Когда его стали соборовать, он протянул свои совсем ссохшиеся ноги. «А где же у него ноги?» – спросил священник. «Посмотрите на концы моих голеней и найдете!» – «Не шутите, друг, – говорили ему присутствовавшие, – обратитесь душой к богу». – «А что?» – «Вы сегодня отойдете, если на то будет воля божия». – «Я хотел бы погостить у него завтра целый день, – ответил он. «Обратитесь же к нему, и вы будете там». – «А вот, когда я там буду, тогда и обращусь к нему сам». Видали ли вы более наивных и более счастливых людей? Такое счастье велико еще и тем, что оно дается немногим людям.