Настоящий (ЛП)

— Ты платишь нам, чтобы мы не допускали подобного дерьма, Реми, — спорит Пит, но это заставляет Ремингтона только сильнее понижать голос.
— У меня. Все. Под контролем.
Последующая за убийственным шепотом тишина заставляет меня двигаться, я иду на кухню, где Диана как раз достает маленькую органическую индейку из духовки. От запаха розмарина и лимона рот наполняется слюной, но сердце все еще колотится.
— Из-за чего там ребята разорались? — спрашивает Диана, раскладывая еду и хмурясь, что индейка не умещается на выбранной тарелке.
— Реми сегодня побили, — отвечаю я. Ведь дело в этом, не так ли.
Диана кивает и клацает языком.
— Клянусь, у этого мужчины самая красная кнопка саморазрушения из всех, что я видела.
Она замолкает, когда позади меня распахиваются двери и большая рука берет меня за локоть и поворачивает вокруг.
— Хочешь пробежаться со мной?
Ледяные голубые глаза Ремингтона яростно сверкнули на меня, и я могу чувствовать его разочарование. Оно вращается вокруг него, как черный вихрь, и вдруг он кажется на пределе, и больше, чем немного угрожающим.
— Реми, тебе нужно поесть, — проворчала Диана с угла.
Усмехнувшись, он схватил бутылку органического молока со стойки и принялся опустошать ее, пока оно все не оказалось у него в желудке, затем он швырнул ее вниз и вытер губы тыльной стороной ладони, со словами,
— Спасибо за ужин. — Потом он выгнул бровь, ожидая моего ответа. — Брук? — подтолкнул он.
Сквозь меня проходит дрожь.
Мне не нравится, что мое имя, слетевшее с его уст, нарушает все правильные замечания.
Как в романтическом фильме.
Хмурясь от своей реакции, я посмотрела на его грудь, размышляя хорошая ли это идея — засунуть его в ванну со льдом. Кажется, не стоит сегодня испытывать его терпение.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я, внимательно его изучая.
— Готовым к бегу, — он не сводил с меня пристальных глаз. — А ты?
Его вопрос смутил меня. Только бегуны понимают, насколько это не просто — бегать с кем-то.
Это. Очень. Не просто.
Особенно, если привык тренироваться в одиночку. Как Ремингтон. И, помимо Мелани, я тоже ни с кем не бегала. Бег был «временем для меня и только». Время для размышлений. Время, чтобы сосредоточится. Но я кивнула. Думаю, ему это и правда, нужно, а уж мне тем более.
— Позволь мне только захватить кроссовки и надеть бандаж на колено.
Десять минут спустя мы уже были на ближайшей у отелю беговой дорожке, извилистой и пыльной тропинке с парочкой деревьев, но хотя бы хорошо освещенной. Ремингтон надел худи и футболку, а во время бега боксировал, в то время как я просто наслаждалась холодным ветерком на коже, стараясь поддерживать темп. Для бега я выбрала специальные шорты, топ с короткими рукавами и любимую пару кроссовок фирмы Asics, в то время как Ремингтон бегал в крутых Рибоках, в отличие от обычных кроссовок с высоким голенищем.
— Так что случилось с Питом и Райли?
— Ушли на поиски шлюх.
— Для тебя?
Он бьет в воздухе одним кулаком, затем другим.
— Возможно. Кому какое дело.
К моему разочарованию, я утратила выносливость и, спустя полчаса в выбранном нами темпе, мои легкие напряжены, а я сильно потею, не смотря на прохладный ночной ветерок. Я останавливаюсь и упираюсь руками в колени, показывая ему продолжать без меня.
— Продолжай, я только восстановлю дыхание и дождусь, пока уймется спазм.
Он останавливается рядом и подпрыгивает, напрягая икры, чтобы тело не остывало, затем достает упаковку энергетического геля из кармана толстовки. Он протягивает его мне и оказывается так близко, что меня обдувает его ароматом. Запах мыла, пота и Ремингтона Тейта. Голова начинает немного кружиться. Может быть спазм, который я почувствовала внизу живота, вовсе и не спазм. Может, это мои внутренности охватывают конвульсии каждый раз, как его плечо случайно касается моего.
Он отклоняется назад и продолжает боксировать, наблюдая, как я открываю упаковку геля и выдавливаю немного себе на язык.
Кровь бешено пульсирует в венах, есть что-то безумно интимное в том, как его голубые глаза наблюдают за мной, облизывающий пакетик геля, принадлежащий ему.
Он перестает подпрыгивать.
— Осталось что-то? — спрашивает он, тяжело дыша.
Я немедленно вытаскиваю пакетик изо рта и протягиваю ему, и когда он обхватывает губами пакетик так же, как я, мои соски становятся тверже алмазов, и я с трудом могу думать о чем-либо, кроме его губ там же, где были мои. Я дрожу от безрассудного желания провести языком по его треснутой губе, выхватить у него эту пачку геля и прижаться губами к его губам, чтобы единственным, что он будет облизывать, была я.
— Это правда? То, что Пит сказал. Ты, правда, сделал это нарочно?
Он не отвечает, я вспоминаю про «кнопку самоуничтожения», о которой упоминала Диана, и моя тревога усиливается.
— Реми, иногда ты можешь сломать что-то, и больше не оправится. Никогда не вернуться в форму. — Я говорю с напором, после чего перевожу взгляд на улицу вдалеке и проезжающие машины, испугавшись, что по голосу он поймет мои эмоции. Из-за него я уже на грани, мне необходимо вернуть над собой контроль.
— Мне жаль, что так получилось с твоим коленом, — говорит он мягко, бросает пакет в ближайшую мусорную корзину, возобновляет удары в воздухе вправо — влево, и мы снова начинаем бежать.
— Дело не в моем колене. Дело в том, чтобы ты не принимал свое тело как должное. Не позволяй кому — либо причинять тебе боль, не смей, Реми.
Он качает головой, хмурится, низко опустив брови, и бросает взгляд в моем направлении.
— Я не позволяю, Брук. Я всего лишь подпускаю их поближе, чтобы поиметь. Небольшая жертва ради победы. Пара ударов придает им уверенность, они начинают думать, что со мной все ясно, что я не такой крутой, как они слышали, что они легко могут навалять Ремингтону Тейту, это опьяняет их. И вот тут я берусь за дело.
— Ладно. Так мне больше нравится.
Мы бегаем еще полчаса, и спустя восемь километров я задыхаюсь, как старенькая собака, только что родившая двенадцать маленьких щенят или вроде того. Моя гордость изранена, как и мое травмированное колено.
— Думаю, мне пора. Завтра все будет болеть, лучше мне пойти спать сейчас, прежде чем потребуется, чтобы ты нес меня в отель.
— Я был бы не прочь, — говорит он, посмеиваясь, потом со щелчком наклоняет голову то к правому, то к левому плечу, и бежит обратно со мной.
В Лифте отеля в кабину к нам заходит несколько человек, и Ремингтон натягивает капюшон, опуская голову, его профиль просвечивается через ткань. Я заметила, что он делает это, чтобы его не узнали, и улыбаюсь.
Молодая парочка кричит нам из холла отеля: «Придержите лифт!» и я нажимаю кнопку «Открыть двери», ожидая, пока они заскочат внутрь. Мое сердце подскакивает, когда Ремингтон хватает меня за бедро и притягивает ближе к себе. Я едва не умираю, когда он наклоняет голову ко мне и делает глубокий вдох. О боже, он обнюхивает меня. Внизу живота все сжимается. Меня обжигает желание повернуться, уткнуться носом ему в шею и облизать его влажную кожу.
— Ты чувствуешь себя получше? — Спрашиваю я, немного развернувшись к нему.
— Ага. — Он наклоняет голову еще ближе, и я чувствую его горячее дыхание на своем виске. — А ты?
Его феромоны действуют на меня как наркотик, мое горло болит, и я могу только кивнуть. Его руки сжимаются на моем бедре, а вместе с ними сжимается и моя матка, да так сильно, что от боли я едва не застонала.
Я забегаю в душ сразу, как оказываюсь в своей комнате, включаю его на максимальный холод, зубы стучат, но тело все еще сжато в узел из-за него. Из-за. Него.
Рухнув в кровать, я слышу, как Диана бормочет: «Привет», продолжая читать кулинарную книгу, а я только и могу, что сказать: «Спокойной ночи» и закрыть глаза, стараясь, притворится, что тело не горит под кожей.
Все тело жутко болит, и я ворочаюсь под простынями, загнанная в угол мыслями о том, что Пит, сказал Ремингтону. Мыслями о его пухлом, сексуальном рте со свежим рассечением на нижней губе, обхватывающем пакет с гелем, пока его язык выдавливает остатки геля. Я думаю, какого это быть этим пакетом с гелем, чувствовать его губы на своем языке, нежные посасывания, и от этих мыслей у меня между бедер становится влажно как в бассейне.