Альпийская рапсодия

— Как в большинстве городов, самое интересное в Мюнхене — это его старая часть, но она постепенно сокращается. Как я ненавижу эти однообразные многоэтажные дома!
— И в Вене дело обстоит так же?
— К сожалению, да.
— У тебя квартира в таком же доме?
— Нет. Мне повезло. Мы с моей матерью живем в старом доме, оставшемся после смерти отца. Его довольно трудно содержать, но это настоящий дом; я его очень люблю. Если я женюсь, мама, я думаю, предпочтет перебраться в современную квартиру. Пожилым людям важнее удобство и комфорт, чем даже самая живописная обстановка.
Значит, когда он женится на Софи, то поселится с ней в родительском доме, а если зрение вернется к ней, то она сможет по достоинству оценить этот дом. У Ивлин стало портиться настроение, но она решительно взяла себя в руки. Макс просил ее составить ему компанию, чтобы ему не пришлось скучать в долгом пути, а она не выполнила свою задачу. Она не должна позволить мыслям о Софи испортить этот вечер. Он принадлежит ей, и Софи не может злиться на нее за то, что она проведет его с Максом.
Когда Макс привел ее в небольшой изысканный ресторан, Ивлин начала весело болтать о том о сем, и скоро ее дурное настроение исчезло. Макс был очень интересным собеседником; он легко мог заставить ее смеяться. Мюнхен, сказал он, больше знаменит своим пивом, чем музыкой, и ей непременно нужно попробовать этот напиток.
Ивлин наотрез отказалась; она не любила пива.
— И я больше не хочу твоего особого коктейля, — усмехнувшись, сказала она. — Я хочу, чтобы сегодня моя голова оставалась ясной.
Упоминанием о том вечере, когда они ходили на танцы, Ивлин надеялась смутить Макса, но он только рассмеялся и предложил ей бокал хереса. Она сделала вывод, что он тоже хочет избежать эмоциональных ловушек.
Концерт проходил в старинном концертном зале. Ложи занимала избранная публика, а на галерке устроились студенты в пестрой одежде, которые могли оказаться весьма шумными слушателями, но когда зазвучала музыка, они сразу же замолчали.
Случайно или намеренно Макс чуть опоздал. Оркестр уже настраивал инструменты, когда они с Ивлин заняли свои места в бельэтаже. Места были с краю, так что им была хорошо видна только одна сторона сцены, но зато рояль находился совсем рядом. Свет в зале погасили; освещенной осталась только сцена.
Ивлин остро испытала ностальгию по прошлому, когда она увидела рояль, услышала, как оркестранты настраивают инструменты. Потом вышел дирижер, взмахнул палочкой и концерт начался. Первое отделение было посвящено Моцарту, и когда полились знакомые звуки, Ивлин забыла обо всем на свете. Она не просто слушала музыку, но воспринимала ее всем своим существом, была как бы внутри мелодии, и каждая струна ее души отзывалась на звуки оркестра.
Ганс Шрайберг исполнял соло сонату си-минор. Это был худощавый бледный молодой человек с длинными черными волосами, постоянно падавшими ему на глаза. Он играл очень точно, но чего-то не хватало в его исполнении. Казалось, музыка не затрагивала его чувств, просто у пианиста была превосходная техника. Ивлин была слишком поглощена своими ощущениями, чтобы критически оценивать его игру. Иное дело Макс.
— Он играет головой и совсем забывает о сердце, — был его приговор.
Ивлин не слышала его слов, она даже не замечала его присутствия.
Объявили антракт, а она все еще была в мире музыки. Макс посмотрел на ее отрешенное лицо, но ничего не сказал. Ивлин опять не расслышала его, когда он предложил ей чего-нибудь вылить. Она не обратила на него внимания, когда извинившись, он отошел, чтобы поговорить со своим знакомым.
Во втором отделении Ганс Шрайберг исполнял только произведения Ференца Листа.
Шрайберг играл три из «Венгерских рапсодий», и Ивлин качала нервничать. В его исполнении опять не хватало глубины, и он восполнял этот недостаток привнося ошибочную трактовку в композицию и создавая романтическую атмосферу за счет дешевых эффектов. Безупречный вкус Ивлин был оскорблен. Она взглянула на Макса и увидела, что он смотрит на исполнителя с презрительной усмешкой. Перехватив ее взгляд, Макс понимающе улыбнулся, и у девушки радостно забилось сердце, когда она поняла, что они одинаково понимают музыку.
 
Кульминация наступила, когда Шрайберг начал играть «Пляску смерти». Это было последнее произведение, которое исполняла Ивлин, и что-то в глубине ее души, возможно, предчувствие трагедии, позволяло ей воплотить всю демоническую силу творения великого композитора. В ее исполнении оно приобретало зловещий смысл, а Шрайберг лишь убыстрял ритм, стараясь за счет скорости устранить недостатки своей интерпретации.
Ивлин охватило раздражение. Если бы она имела возможность показать, как надо играть!
— Это невыносимо, — прошептала она. — Ужасно! — Она повысила голос. — Он не может играть!
— Тише! — зашикали на нее соседи.
Ивлин прижала руку к груди, как будто ей стало тяжело дышать.
— Я тоже не могу… теперь!
Рука Макса обняла ее за талию, и он потихоньку повел ее из зала прочь.
— Даме стало плохо, — объяснил он билетерше, которая сердито посмотрела на них за то, что они мешали другим.
Макс привел Ивлин в буфет. Там царил полумрак, и зрители после антракта вернулись в зал. Только за столиком в углу двое мужчин обсуждали какие-то дела, которые оказались для них важнее, чем музыка. Когда Макс и Ивлин вошли, они даже на них не взглянули. Макс усадил девушку за столик спиной к залу и пошел к стойке за чашкой кофе. Из зрительного зала слабо доносились звуки музыки. Ивлин поежилась.
Макс поставил перед ней чашку кофе; его лицо было напряженным и мрачным. Подняв на него глаза, девушка смущенно улыбнулась.
— Мне очень жаль… но я не могла этого вынести.
Макс сел рядом с ней и взял ее за руку.
— Расскажи мне все, — настойчиво попросил он.
Ивлин посмотрела на него отсутствующим взглядом, как на незнакомого человека.
— Понимаешь, когда-то я играла это произведение, — прошептала она. Легкая улыбка, исполненная гордости, тронула ее губы. — Но я играла его так, как это следует делать.
— Я знаю. Я слышал твою игру.
До Ивлин не сразу дошел смысл его слов. Она подняла голову и, широко открыв глаза от удивления, уставилась на него.
— Ты не мог меня слышать!
— И все же я слышал. Я ездил в Лондон послушать Изабеллу Равелли.
— Тогда… тогда ты все знаешь?
— Я думаю, что мне удалось собрать картину воедино. — Очень осторожно он поднес ее левую руку к губам. — И нельзя сотворить никакого чуда?
— Нет, для таких, как я, не существует чудес. — Ивлин резко отдернула руку. Если бы она решилась наконец рассказать Максу о своей загубленной карьере, то она хотела бы, чтобы это прозвучало неким драматическим откровением, а не робким признанием, сделанным шепотом в театральном буфете. Однако оказалось, что ей собственно и нечего открывать. Если Макс видел ее в Лондоне, то он с самого начала знал, кто она такая.
— Значит… когда ты встретил меня на лугу… ты узнал меня?
— Мне показалось, что узнал, но я не был абсолютно уверен. Имя было совсем другим, хотя инициалы совпадали. Я всегда подозревал, что Изабелла Равелли — это псевдоним. Это имя было немного… ненатуральным. К тому же ты изменилась.
— А знаешь, почему? — громко воскликнула она. — Знаешь?
— Тише, Иви, — успокоил ее Макс, когда один из бизнесменов удивленно повернулся к ним. — Выпей кофе.
Ивлин послушно подчинилась, и постепенно ее возбуждение прошло, уступив место любопытству.
— Но почему ты ездил послушать меня? Я не думаю, что мое имя было известно в Австрии… хотя может быть… — Она замолчала.
— Музыка моя профессия. Я работаю со многими концертными залами. Я читал рецензии на твои выступления и, признаюсь откровенно, не очень доверял им. У меня были в Лондоне свои дела, и я решил воспользоваться случаем, чтобы тебя послушать. Я ожидал увидеть просто талантливую пианистку, но встретил гения. И я нашел… еще кое-что.