Месть – блюдо горячее
– Буду признателен.
На том и порешили. Расторопные сыскари вызвали извозчика, питерец доехал до гостиницы Морозова, заселился и сразу отправился в буфет. Солянка, жаркое из цыплят и лафитничек горькой английской привели его в благодушное состояние. Есть все-таки удобства от того, что ты в высоких чинах. Взял и сбежал на берега Оки, покуда другие ожидают смены начальства. Командировка пустяковая, все у Баулина в порядке, можно сильно не утруждаться.
Лыков прилег на диван и ненадолго вздремнул. К шести он спустился вниз, там его уже дожидался городовой сыскного отделения Жвирко.
– Ваше высокородие, экипаж ждет. Позвольте полюбопытствовать: тот, кого вы ищите, не с сургучного завода Шумилкина будет?
– Вроде бы с сургучного. А что?
– Тогда мы дом его уже разыскали. Их благородие начальник отделения распорядился, дал мне поручение. Я того… руки в ноги. И попал в точку. Василий Иванов Полудкин, караульщик сургучного завода. Проживает действительно в доме Власова. Это во втором порядке, ближе к кладбищу, насупротив переезда к Никольской улице.
– Молодец. Покажешь – и свободен.
Через полчаса статский советник уже обнимался с отставным ефрейтором. Василий был еще в силах, руку пожал крепко. Гость явился не с пустыми руками, а притащил корзину закуски и бутылку смирновской водки.
Бывший денщик жил холостяком, но в комнате был порядок. Он поймал взгляд питерца и пояснил:
– С армии привычка осталась. А бабы – ну их к анчутке [13]!
Два часа разговаривали старые знакомые. Бутылке свернули голову, но беседа протекала в спокойных тонах. Полудкин, долго служивший при офицерах, этикет знал и фамильярности себе не позволял. Лыков вручил ему четвертной билет в подарок от барона да еще прибавил столько же от себя. Василий очень обрадовался неожиданной премии:
– Весна скоро, а сапоги прохудились. И калош нету. Шапка опять же – ветром наскрозь продувает. Уж я приоденусь! И на Марию Елизаровну останется.
– Что за Мария Елизаровна? – встрепенулся сыщик.
– Да ходит тут одна…
– А говоришь – к анчутке!
– Ну, силы пока есть, надо их применять…
В одиннадцатом часу гость засобирался – пора и честь знать. Запасной ефрейтор взялся проводить его до извозчика:
– У нас на всем поселке ни одного фонаря. Пойдемте вместе, Лексей Николаич, мне так спокойнее будет.
Действительно, на улице было хоть глаз выколи. Извозчики в этой глухомани тоже не водились, и парочка дошагала аж до казенного винного склада на Никольской. Там подвыпивший парень в барейке [14] торговался с «ванькой». Лыков, прервав спор, уселся в сани и приказал вести себя в гостиницу Морозова.
– Семьдесят копеек, – буркнул возница.
– Угу.
– Возьмите меня с собой! – заорал парень, хватаясь за дышло. – Христа ради, а то ведь замерзну!
– Ему в Рыбацкую слободу, – пояснил «ванька». – Это ишшо полтина, а у глота в кармане тока вошь на аркане. Облагодетельствуете или ну его?
– Обла… ну, ты понял. Садись, земляк.
Так и поехали с ветерком. У гостиницы питерец слез, дав извозчику два мятых рубля. Тот снял треух:
– Благодарствуйте, ваше степенство. Есть же добрые люди… – И повернулся ко второму седоку: – Видал? Поехали в кабак, тут недалеко водка эх и скусная!..
Глава 3
Рязань
Лыков управился с ревизией за полтора дня. Рязань невелика: сорок тысяч населения, а со слободами пятьдесят две. Полиция в целом с работой справлялась. Кроме 150 городовых имелось еще 53 конных стражника. В Ново-Александровской, иначе Троицкой, слободе имелся свой штат, включающий 11 собственных кавалеристов. Два частных пристава и четыре помощника руководили этой маленькой армией. Особенностью рязанской полиции было то, что в роли помощников приставов выступали околоточные надзиратели (околотков как таковых не существовало).
Другую особенность Лыков заметил, когда пришел к полицмейстеру. По всей России начальник полиции имел казенную квартиру в помещении управления. Только в Риге, где богатые горожане баловали своих «фараонов», полицмейстер занимал шикарное помещение на лучшем проспекте. И вот выяснилось, что в скромной Рязани главный «фараон» тоже живет вне стен управления. А снимает жилье в доме Красного Креста на Введенской улице.
Квартира у надворного советника оказалась скромная, но удобная. Алексей Николаевич рассказал ему, что дела его почти закончены. Ничего страшного его ревизия не выявила, мелкие замечания не в счет. Но спешить назад в Петербург гость не собирается. Там меняется в Департаменте полиции начальство, пусть новый директор войдет в дела… Кузнецов полностью его поддержал:
– Бог с ними, с невскими гранитами. Поживите у нас. Сочиняйте потихоньку отчет да и город посмотрите. Сходите в театр, что ли… Посетите Рюмину рощу… Конечно, зима, много не нагуляешь, и рано темнеет, но по-провинциальному уютно и весело.
Поняв, что с полицмейстером они договорятся, статский советник затронул другой важный вопрос:
– Петр Григорьевич, а поехали со мной к губернатору.
– Зачем? – сразу насторожился тот.
– Хочу рассказать ему кое-какие тайны петербургской полиции. О чем не пишут в газетах.
– Князь собирается перейти на должность столичного градоначальника, ему это будет интересно. А мне зачем знать лишнее?
Лыков придал голосу интимность:
– Вдруг его сиятельство захочет взять вас с собой? Так часто случается.
– Надолго ли такое счастье? – желчно ответил Кузнецов. – Нет уж, столица это такая трясина… Я прижился в Рязани, не хочу отсюда уезжать. Да и князь себе на уме, не обольщайтесь на его счет.
В результате Лыков отправился на Мальшинскую один. Соединился с начальником губернии через телефон, сказал, что надо встретиться, и услышал:
– Приезжайте прямо сейчас.
Оболенский встретил командированного настороженно:
– Вы по делам ревизии? Неужели что-то дурное раскопали?
– Нет, в сыскном отделении все в порядке, я так и напишу в акте. А поговорить хотел о нравах петербургской полиции. Вам ведь скоро принимать ее под свою команду.
– И что?
– Вы слышали историю околоточного надзирателя Иванова из Первого участка Казанской части?
Князь подумал-подумал и спросил:
– Это который застрелил своего начальника?
– Да, участкового пристава подполковника Шебаева.
– Газеты писали что-то такое…
Лыков начал рассказывать:
– После того как околоточный убил пристава, он сдался судебному следователю. И три дня на допросах рассказывал ему о жутких вещах, которые творятся в полиции градоначальства. Но всего сообщить не успел.
– Почему?
– Умер в камере. Отравили цианистым калием, чтобы заткнуть рот.
Губернатор откинулся на спинку стула и пробормотал:
– Вот даже как… Отравили в тюрьме…
– Да, там длинные руки, дотянутся до кого угодно.
– Чьи руки, Алексей Николаевич? Договаривайте!
– Градоначальника Драчевского и его окружения. А проще сказать, банды. Так что слушайте. Перейдете к нам в Петербург – пригодится.
И Лыков стал рассказывать о злоупотреблениях, что развел в столице человек, которого Оболенскому предстояло скоро сменить. Беседа шла почти два часа, князь узнал много нового и был признателен столичному гостю за предоставленные сведения. В конце разговора он спросил:
– Кому я могу там верить?
– Начальнику сыскной полиции Владимиру Гавриловичу Филиппову. Честный, неподкупный, справедливый и опытный.
– Спасибо, я запомню эту характеристику.
Ревизия в целом была закончена, осталось лишь оформить ее результаты. А Брюн-де-Сент-Ипполит по-прежнему сидел в Омске и не спешил занять место Степы Белецкого. По всему выходило, что Лыков выбрал себе слишком легкую командировку. В тихой Рязани ему просто нечем было заниматься. Ну, еще неделю можно было протянуть, но не больше.