Привал с выдернутой чекой

– Все, – докладывает он, и я согласно киваю. Доклад мне не требовался – я считал. Теперь быстро зацепить карабины, замаскировать травой и ветками проволоку. Это нетрудно, лес густой, трава высокая.
– Глеб, длинную очередь, и отход. Слышишь? – Я закидываю автомат за спину и падаю за «ПКМ» Чебурекова.
– Так точно, – угрюмо отзывается мой пулеметчик и добавляет: – у меня две ленты осталось.
– Принял, – отвечаю я и начинаю вслушиваться. Иногда доносятся выстрелы – амеры простреливают местность впереди себя. Они не спешат, спешить им некуда, там, куда нас гонят, лес заканчивается. На плоской равнине отступать некуда, придется принимать бой. Я дожидаюсь, когда в поле зрения появится как можно больше солдат противника, и жму на спусковой крючок. Крики, вопли. Рядом разражается бранным грохотом пулемет Глеба. Правда, неизвестно, больше бранится «ПКМ» или сам Глеб, во всю чихвостящий проклятых америкосов.
– Отходим! – на всякий случай кричу я и, добив в ленте последние патроны, бегу вслед за мелькающим за стволами деревьев Прокофьевым. Бегу и жду. Жду, сработает ли моя ловушка или будет обнаружена. Взрывов все нет. Сволочи американцы идут медленно, осторожно. «Наверное, нашли, гады…» Я не успеваю закончить мысль, как гремит взрыв, а следом еще один, еще и еще. Как хорошо-то. Получилось как нельзя лучше. Тут же рисую картину: амер снял одну растяжку, услышал хлопок отстрела, кинулся в сторону, спасаясь от взрыва, и сорвал все остальные. Нормально так! Мы продолжаем бежать, постепенно нагоняя основную часть группы. Выстрелы позади стихли. Нас никто не преследует. Похоже, американцы решили прекратить погоню. Или продолжать ее как-то еще. Их можно понять, в конце концов, лично этим воякам данная война и в дуб не уперлась. И это хорошо.
– Товарищ старший лейтенант. – Из кустов выныривает Синюшников. – Стрижи на связи, – сообщает он.
Мое сердце радостно подпрыгивает. Хотя, казалось, у него уже и не осталось сил для такой прыти.
– Где они? – Если вертолет придется ждать долго, то американцы свою точку зрения на пацифизм могут и пересмотреть.
– Сказали, через двадцать минут будут. – Данила смахивает грязной ладонью катящийся по лицу пот и пытается улыбнуться. – Дойдем, товарищ старший лейтенант? Дойдем?
– Дойдем, – уверенно заявляю я. До означенного места эвакуации остается не так чтобы и далеко, это если ничто не мешает. А если на руках раненые? Но должны успеть. Должны. – Сообщи: будем вовремя, – приказываю я радисту, и он начинает что-то бурчать в микрофон. А я, пока он спешит выполнить полученное приказание, мысленно прокручиваю свои последующие действия. Преследователей за спиной нет, и я могу себе это позволить. Первое, что необходимо сделать: выкинуть все боеприпасы. Второе – снарядить магазины и ленты. Третье – выбросить вскрытую упаковку. Вот вроде и все. И всего-то? Но это потом, сейчас самое главное – дойти.
 
Глава 17
 
В двадцать минут мы не уложились. Вертолет уже вовсю нарезал круги, когда мои разведчики наконец-то высыпались из леса. Точно так – именно что высыпались. Все одновременно. И только мы с Прокофьевым да Мухиным чуть приотстали.
– Чистильщик Стрижу, Чистильщик Стрижу, прием. – Выбираясь на опушку, я вызвал на связь кружившийся над нами борт.
– На приеме Стриж для Чистильщика.
– Даем дымы. – Зеленый цилиндр полетел в траву, и тут же оттуда потянул оранжевый шлейф дыма.
– Вижу, – отозвался Стриж, и пятнисто-желто-зеленая машина скользнула вниз. Колеса коснулись земли, и «вертушка» мягко просела, качнулась на амортизаторах и застыла. Из открытой дверцы, яростно жестикулируя, высунулся Кузьма Иванович. Лестница уже была опущена вниз.
– Раненых, живее! – скомандовал я и невольно оглянулся в сторону леса.
Мухин и Прокофьев распластались на земле и, наставив стволы на ближайшие заросли кустарников, по-прежнему прикрывали наш тыл.
– Живее! – рявкнул я на замешкавшегося Опанасенко, ну вот ни на столечко не давая ему поблажки из-за его ранения. И тут же по рации: – Глеб, Костя, вперед!
 
Они поднялись и побежали, я же стоял, вглядываясь в лес, и только когда Прокофьев и Мухин пробежали мимо, развернулся и, моля Бога, чтобы ничто мне не прилетело в спину, побежал следом.
«Неужели? – вырвалось у меня, когда я, тяжело дыша, заскочил в чрево «вертушки». – Мы сумели! Мы смогли! Теперь совсем немного, совсем чуть-чуть», – подумал и сразу же начал пересчитывать бойцов: все. Хотя куда они могли бы деться? Но пересчитал, и на душе стало спокойнее.
– А вас потрепали… – без видимых эмоций выдал выглянувший из кабины штурман, и никакие привнесенные нами запахи не смогли заглушить идущий от него перегарный фан.
– Блин, амброзия! – сморщился я и попытался улыбнуться.
– Домой парни, домой! – дохнул он и скрылся в кабине. Я взглянул на часы. До времени «Ч» оставалась самая малость. Но вертолету предстояло сделать солидный крюк. А это время. Успеем ли? За ответом я обратился к борттехнику:
– Что с графиком?
– Нормально, успеваем. – Успокаивая меня, он поднял вверх большой палец. Я облегченно вздохнул и занялся насущными вопросами.
– Так, парни, – сказал я, – достаем все оставшиеся боеприпасы и по одной единице швыряем все вниз.
– Может, расстрелять? – предложил Каруселько, кивая на проносящуюся за иллюминатором зеленку.
– Не настрелялся? – буркнул я и замолчал, раздумывая над высказанным предложением, но прийти к определенному решению так и не успел, Рустаму ответил Буковицын, раньше меня сообразивший, что почем.
– А гильзы ты ползать собирать будешь? Их же тоже выбрасывать надо… – резонно заметил он.
– Опсь, а я как-то и не подумал! – осознав собственную ошибку, прикусил губу любитель пострелять на халяву.
А я продолжал ставить задачу:
– Гранаты, дымы тоже вниз, только глядите, чтобы под нами никого не было. Из мирных, – тут же поправился я.
Сидевший на скамеечке Кузьма Иванович подергал меня за штанину.
– Петрович, мы сейчас над гористой местностью пойдем, – сообщил он, – там пустынно и лысо, как на… бильярдном шаре. Там все и выбросите.
– А это мысль. Спасибо! – поблагодарил я Кузьму Ивановича и внес в свои прежние указания некоторые коррективы. – Так, бросать начинаем чуть позже, когда скальник пойдет, понятно? – Ответа я не ожидал и потому продолжал без запинки: – И, парни, пошевелитесь, нам еще и зарядиться надо, и за раненых разрядить-зарядить. Оберточную бумагу тоже за борт, только случайно патрон не выбросьте.
– Не выбросим, – за всех заверил меня Козлов и громче, чтобы, видимо, слышали все остальные: – Домой больно хотца! Парни, серьезно, будьте внимательнее, – попросил он, и салон вертолета наполнился новыми звуками: щелканьем разряжаемых магазинов, сопением особо усердных, треском раздираемых упаковок, и все это через нескончаемый протяжный стон тяжелораненого Болотникова.
– Командир, командир, – его голос был едва слышен, и мне пришлось стать на колени и наклониться, чтобы разбирать произносимое: – моих не оставляй, ладно, а?
– Ты что такое говоришь, Илья? Мы домой летим, Илья, домой!
– Не долечу я… – На губах раненого запузырилась кровь.
– Отставить паникерство, товарищ старший сержант! – нарочито бодро потребовал я.
– Хорошо, командир, хорошо, будем жить, командир. Ты только мне пообещай, если что, ты моих не оставишь? Всегда поможешь, хорошо?
– Помогу, клянусь! – абсолютно честно заверил я и, чтобы он не поверил в то, что я смирился с его гибелью, тут его же и заверил: – Ты не умрешь, не с чего тебе умирать.
– Больно мне, командир, очень больно!
– Терпи, Илья Федорович, терпи! – попросил я и невольно взглянул на обвязанного бинтами заместителя. В него угодило пять пуль, одна из которых пришлась по касательной в голову. Делать обезболивающее ему, как и Чебурекову, мы не рискнули.
– Терплю… – Произнесенное слово я угадал скорее по губам, нежели действительно услышал. За бортом расстилался горный пейзаж. Время от времени до ушей доносились хлопки взрывов, это мои разведчики избавлялись от лишних гранат. Патроны, кувыркаясь, прыгали по камням, упаковочная бумага кружила в воздухе. Я взял руку неподвижно лежащего Чебурекова, прижал палец к запястью – пульс бился. Посмотрел на улыбающегося Федотова и тоже улыбнулся: по счастью, пока все были живы.