Поэзия Латинской Америки

Историческая эпоха, охватываемая нашей антологией, на этом кончается, но поэзия Латинской Америки продолжает жить. Она наполняет просторную комнату с окнами на море в Гаване, где седой, коренастый человек в свои семьдесят лет сочиняет стихи о любви. Она на маленьком островке в Никарагуа вместе с бородатым и босоногим священником отпускает грехи его немногочисленной пастве и размышляет о судьбах человечества. Она в Чили бессменно стоит в почетном карауле над могилой своего любимца, народного певца, защитника Мадрида и Сталинграда. Она рука об руку с безвестными юношами трудится на кубинской сафре или пишет прокламация в парагвайском подполье.
Ибо поэзия многолика, как жизнь, и бесконечна, как время.
В. Столбов
  
ХОСЕ МАРТИ [1] (КУБА)
   
Маленький принц [2]
 
Перевод И. Чижеговой
 
 
 
Для маленького принца
 
Затеян этот праздник,
 
Для маленького принца
 
С льняными волосами —
 
Волною по плечам
 
Рассыпались их пряди…
 
А темные глаза,
 
Как две звезды, играют:
 
То гаснут, то мерцают,
 
То вспыхивают ярко.
 
Он для меня подушка,
 
И шпора, и корона [3]…
 
С коварным зверем в схватке
 
Моя рука не дрогнет,
 
Но эта же рука
 
Как воск в его ручонке.
 
Чуть он нахмурит брови,
 
Как я уже в тревоге,
 
Едва слезу обронит,
 
От страха я белею…
 
Мое омыто сердце
 
Его горячей кровью,
 
И может оно биться
 
Лишь по его приказу…
 
Для маленького принца
 
Затеян этот праздник.
 
Приди ко мне, мой рыцарь,
 
Тропинкой заклинаний,
 
Войди, мой повелитель,
 
В прибежище печали!
 
Едва передо мною
 
Твой образ возникает,
 
Мне мнится, что звезда
 
Опаловым сияньем
 
Печальное жилище
 
Мое преображает;
 
И тени отступают,
 
Пронизанные светом,
 
Как тучи перед солнцем,
 
Им раненные насмерть!
 
Оружья не сложивший,
 
Я вновь готов сражаться
 
За маленького принца,
 
Его большое счастье!
 
Он для меня подушка,
 
И шпора, и корона…
 
Подобно черным тучам,
 
Когда пронзит их солнце
 
И радужным соцветьем
 
Их чернота займется,
 
Мрак моего жилища,
 
Пронзенный шпагой принца,
 
Лилово-алым светом
 
Мгновенно озарится…
 
Мой милый принц, ты хочешь,
 
Чтоб я вернулся к жизни?
 
Приди ко мне, мой рыцарь,
 
Тропинкой заклинаний,
 
Войди, мой повелитель,
 
В прибежище печали!
 
Смерть за тебя приму я
 
Как высшую награду…
 
Для маленького принца
 
Затеян этот праздник.
 
 
  
Pollice verso [4]
  
(Воспоминания о тюрьме [5])
 
Перевод В. Столбова
 
 
 
Да, я там был. И с головок обритой,
 
С тяжелой цепью на ногах влачился
 
Я среди змей, которые, на черных
 
Грехах своих виясь, казались мне
 
Червями теми, что с раздутым брюхом
 
И липкими глазами в смрадном чане
 
Средь бурой грязи медленно кишат.
 
Я проходил спокойно мимо грешных,
 
Как если б у меня в руках простертых,
 
Как на молитву, белая голубка
 
Раскрыла два широкие крыла.
 
Очами памяти мне страшно увидать
 
То, что однажды видел я глазами.
 
Я судорожно вскакиваю, словно
 
Бежать хочу от самого себя,
 
От памяти, что жжет меня, как пламя.
 
Кустарник цепкий память, а моя —
 
Куст огненный. В его багряном свете
 
Судьбу народа моего предвижу
 
И плачу. Есть у разума законы,
 
Порядок непреложный и суровый,
 
Как тот закон, которому подвластны
 
Река и море, камень и звезда.
 
Миндаль, который веткою цветущей
 
Мое окно от солнца закрывает,
 
Из семени родился миндаля.
 
А этот шар из золота литого,
 
Наполненный благоуханным соком,
 
Который девочка, цветок изгнанья,
 
На белом блюде протянула мне,
 
Зовется апельсин, и апельсином
 
Он порожден. А на земле печали,
 
Засеянной горючими слезами,
 
Лишь древо слез и вырастет. Вина —
 
Мать наказанья. Наша жизнь не кубок
 
Волшебный, что по прихоти судьбы
 
Несчастным желчь подносит, а счастливым
 
Токай кипучий. Жизнь — кусок вселенной,
 
Она мотив в симфонии единой.
 
Рабыня, за победной колесницей
 
Бегущая, прикованная к ней
 
Невидимыми узами навеки.
 
И колеснице этой имя Вечность,
 
Клубами пыли золотой сокрыта
 
Она от глаз спешащей вслед рабы.
 
О, что за страшный призрак! Как ужасна
 
Процессия виновных. [6] Я их вижу,
 
Они бредут в унынье, задыхаясь,
 
По траурным полям пустыни черной.
 
Там рощи без плодов, трава иссохла,
 
И солнце там не светит, и деревья
 
На землю не отбрасывают тень.
 
В молчании они бредут по дну
 
Огромного и высохшего моря.
 
У каждого на лбу веревка, как ярмо
 
На шее у быка, и за собою
 
Рабов волочат — груду мертвых тел,
 
Иссеченных тяжелыми бичами.
 
Вы видите роскошные кареты
 
И праздничные белые одежды,
 
Коня-красавца с гривой заплетенной
 
И узкий башмачок — темницей служит
 
Не только ножке он, но и душе.
 
Смотрите: иностранцы презирают
 
Вас— жалкое и нищенское племя.
 
Вы видите рабов! Как связку трупов
 
Из жизни в жизнь, вам их влачить на спинах,
 
И тщетно будете молить, чтоб ветер
 
Несчастной вашей тронулся судьбой
 
И ваше бремя в атомы развеял.
 
Вздыми свой щит, народ! Поступок каждый
 
Либо вина, которую в веках
 
Ты понесешь, как рабское ярмо,
 
Либо залог счастливый, что в грядущем
 
Тебя от бед великих сохранит.
 
Земля подобна цирку в Древнем Риме.
 
У каждой колыбели на стене
 
Невидимый доспех ждет человека.
 
Пороки там сверкают, как кинжалы,
 
И ранят тех, кто в руки их возьмет.
 
И, как стальные чистые щиты,
 
Блистают добродетели. Арена,
 
Огромная арена наша жизнь,
 
А люди — гладиаторы-рабы.
 
И те народы и цари, что выше,
 
Могущественней нас, взирают молча
 
На смертный бой, который мы ведем.
 
Они глядят на нас. Тому, кто в схватке
 
Опустят щит и в сторону отбросит
 
Иль о пощаде взмолится и грудь
 
Трусливую и рабскую подставит
 
Услужливо под вражеский клинок,
 
Тому неумолимые весталки
 
С высоких каменных своих скамей
 
Объявят приговор: «Pollice verso!»
 
И нож вонзится в грудь до рукоятки
 
И слабого бойца прибьет к арене.