Том 1. Стихотворения

25
 
 
Наставник мой был мною недоволен,
 
Его чело стал омрачать туман;
 
Он говорил, что я ничем не болен,
 
Что это лень и что «wer will, der kann!»  [24].
 
На этот счет он был многоглаголен
 
И повторял, что нам рассудок дан,
 
Дабы собой мы все владели боле
 
И управлять, учились нашей волей.
 
 
26
 
 
Был, кажется, поклонник Канта он,
 
Но этот раз забыл его ученье,
 
Что «Ding an sich»  [25], лишь только воплощен,
 
Лишается свободного хотенья;
 
Я ж скоро был к той вере приведен,
 
Что наша воля плод предназначенья,
 
Зане я тщетно, сколько ни потел,
 
Хотел хотеть иное, чем хотел.
 
 
27
 
 
В грамматике, на место скучных правил,
 
Мне виделся все тот же милый лик;
 
Без счету мне нули наставник ставил, —
 
Их получать я, наконец, привык,
 
Прилежностью себя я не прославил
 
И лишь поздней добился и постиг,
 
В чем состоят спряжения красоты.
 
О классицизм, даешься не легко ты!
 
 
28
 
 
Все ж из меня не вышел реалист —
 
Да извинит мне Стасюлевич это!
 
Недаром свой мне посвящала свист
 
Уж не одна реальная газета.
 
Я ж незлобив: пусть виноградный лист
 
Прикроет им небрежность туалета
 
И пусть Зевес, чья сила велика,
 
Их русского сподобит языка!
 
 
29
 
 
Да, классик я — но до известной меры:
 
Я б не хотел, чтоб почерком пера
 
Присуждены все были землемеры,
 
Механики, купцы, кондуктора
 
Виргилия долбить или Гомера;
 
Избави бог! Не та теперь пора;
 
Для разных нужд и выгод матерьяльных
 
Желаю нам поболе школ реальных.
 
 
30
 
 
Но я скажу: не паровозов дым
 
И не реторты движут просвещенье —
 
Свою к нему способность изощрим
 
Лишь строгой мы гимнастикой мышленья,
 
И мне сдается: прав мой омоним,
 
Что классицизму дал он предпочтенье,
 
Которого так прочно тяжкий плуг
 
Взрывает новь под семена наук.
 
 
31
 
 
Все дело в мере. Впрочем, от предмета
 
Отвлекся я — вернусь к нему опять:
 
Те колебанья в линиях портрета
 
Потребностью мне стало изучать.
 
Ребячество, конечно, было это,
 
Но всякий вечер я, ложася спать,
 
Все думал: как по минованье ночи
 
Мой встретят взор изменчивые очи?
 
 
32
 
 
Меня влекла их странная краса,
 
Как путника студеный ключ в пустыне.
 
Вставал я в семь, а ровно в два часа,
 
Отдав сполна дань скуке и латыне,
 
Благословлял усердно небеса.
 
Обедали в то время в половине
 
Четвертого. В час этот, в январе,
 
Уж сумерки бывают на дворе.
 
 
33
 
 
 
И всякий день, собрав мои тетради,
 
Умывши руки, пыль с воротничка
 
Смахнув платком, вихры свои пригладя
 
И совершив два или три прыжка,
 
Я шел к портрету наблюдений ради;
 
Само собой, я шел исподтишка,
 
Как будто вовсе не было мне дела,
 
Как на меня красавица глядела.
 
 
34
 
 
Тогда пустой почти был темен зал,
 
Но беглый свет горящего камина
 
На потолке расписанном дрожал
 
И на стене, где виделась картина;
 
Ручной орган на улице играл;
 
То, кажется, Моцарта каватина
 
Всегда в ту пору пела свой мотив,
 
И слушал я, взор в живопись вперив.
 
 
35
 
 
Мне чудилось в тех звуках толкованье
 
И тайный ключ к загадочным чертам;
 
Росло души неясное желанье,
 
Со счастьем грусть мешалась пополам;
 
То юности платил, должно быть, дань я.
 
Чего хотел, не понимал я сам,
 
Но что-то вслух уста мои шептали,
 
Пока меня к столу не призывали.
 
 
36
 
 
И, впечатленья дум моих храня,
 
Я нехотя глотал тарелку супа;
 
С усмешкой все глядели на меня,
 
Мое лицо, должно быть, было глупо.
 
Застенчивей стал день я ото дня,
 
Смотрел на всех рассеянно и тупо,
 
И на себя родителей упрек
 
Не раз своей неловкостью навлек.
 
 
37
 
 
Но было мне страшней всего на свете,
 
Чтоб из больших случайно кто-нибудь
 
Заговорить не вздумал о портрете
 
Иль, хоть слегка, при мне упомянуть.
 
От мысли той (смешны бывают дети!)
 
Уж я краснел, моя сжималась грудь,
 
И казни б я подвергся уголовной,
 
Чтоб не открыть любви моей греховной.
 
 
38
 
 
Мне памятно еще до этих пор,
 
Какие я выдумывал уловки,
 
Чтоб изменить искусно разговор,
 
Когда предметы делались неловки;
 
А прошлый век, Екатеринин двор,
 
Роброны, пудра, фижмы иль шнуровки,
 
И даже сам Державин, автор од,
 
Уж издали меня бросали в пот.
 
 
39
 
 
Читатель мой, скажи, ты был ли молод?
 
Не всякому известен сей недуг.
 
Пора, когда любви нас мучит голод,
 
Для многих есть не более как звук;
 
Нам на Руси любить мешает холод
 
И, сверх того, за службой недосуг:
 
Немногие у нас родятся наги —
 
Большая часть в мундире и при шпаге.