Том 1. Стихотворения

Часть 88 из 117 Информация о книге
Весна-лето 1875
  Переводы
   Андре Шенье   ^* 
   «Крылатый бог любви, склоняся над сохой…»   ^* 
   Крылатый бог любви, склоняся над сохой,
 Оратаем идет за взрезанной браздой;
 Впряженные тельцы его послушны воле;
 Прилежною рукой он засевает поле
 И, дерзкий взгляд подняв, к властителю небес
 Взывает: «Жатву ты блюди мою, Зевес!
 Не то, к Европе страсть опять в тебе волнуя,
 В ярмо твою главу мычащую нагну я!»
 
 
Осень 1856
  «Вот он, низийский бог, смиритель диких стран…»   ^* 
   Вот он, низийский бог, смиритель диких стран,
 Со взглядом девственным и гроздием венчан,
 Влекомый желтым львом и барсом многоцветным,
 Обратный держит путь к садам своим заветным!
 
 
Осень 1856
  «Ко мне, младой Хромид, смотри, как я прекрасна!..»   ^* 
   Ко мне, младой Хромид, смотри, как я прекрасна!
 О юноша, тебя я полюбила страстно!
 Диане равная, когда, в закате дня,
 Я шла, потупя взор, с восторгом на меня
 Глядели пастухи, друг друга вопрошая:
 «То смертная ль идет иль дева неземная?
 Неэра, не вверяй себя морским волнам,
 Не то богинею ты станешь, и пловцам
 Придется в бурю звать, к стерну теряя веру,
 Фетиду белую и белую Неэру!»
 
 
Осень 1856
  «Супруг блудливых коз, нечистый и кичливый…»   ^* 
   Супруг блудливых коз, нечистый и кичливый,
 Узрев, что к ним сатир подкрался похотливый,
 И чуя в нем себе опасного врага,
 Вздыбяся, изловчил ревнивые рога.
 Сатир склоняет лоб — и стук их ярой встречи
 Зефиры по лесам, смеясь, несут далече.
 
 
Осень 1856
  «Багровый гаснет день; толпится за оградой…»   ^* 
   Багровый гаснет день; толпится за оградой
 Вернувшихся телиц недоеное стадо.
 Им в ясли сочная навалена трава,
 И ждут они, жуя, пока ты, рукава
 По локоть засучив и волосы откинув,
 Готовишь звонкий ряд расписанных кувшинов.
 Беспечно на тебя ленивые глядят,
 Лишь красно-бурой той, заметь, неласков взгляд;
 В глазах ее давно сокрытая есть злоба,
 Недаром от других она паслась особо;
 Но если вместе мы к строптивой подойдем
 И ноги сильные опутаем ремнем,
 Мы покорим ее, и под твоей рукою
 Польется молоко журчащею струею.
 
 
Осень 1856
   «Я вместо матери уже считаю стадо…»   ^* 
   Я вместо матери уже считаю стадо,
 С отцом ходить в поля теперь моя отрада,
 Мы трудимся вдвоем. Я заставляю медь
 Весной душистою на пчельнике звенеть;
 С царицею своей, услыша звук тяжелый,
 Во страхе улететь хотят младые пчелы,
 Но, новой их семье готовя новый дом,
 Сильнее все в тазы мы кованые бьем,
 И вольные рои, испуганные нами,
 Меж зелени висят жужжащими гроздами.
 
 
Осень 1856
  Иоганн Вольфганг Гете   ^* 
   Бог и Баядера   ^* 
 (Индийская легендa)
     Магадев, земли владыка,
   К нам в шестой нисходит раз,
   Чтоб от мала до велика
   Самому изведать нас;
   Хочет в странствованье трудном
   Скорбь и радость испытать,
   Чтоб судьею правосудным
   Нас карать и награждать.
 Он, путником город обшедши усталым,
 Могучих проникнув, прислушавшись к малым,
 Выходит в предместье свой путь продолжать.
 
    Вот стоит под воротами,
   В шелк и в кольца убрана,
   С насурмлекными бровями,
   Дева падшая одна.
   «Здравствуй, дева!» — «Гость, не в меру
   Честь в привете мне твоем!»
   «Кто же ты?» — «Я баядера,
   И любви ты видишь дом!»
 Гремучие бубны привычной рукою,
 Кружась, потрясает она над собою
 И, стан изгибая, обходит кругом.
 
    И, ласкаясь, увлекает
   Незнакомца на порог:
   «Лишь войди, и засияет
   Эта хата как чертог;
   Ноги я твои омою,
   Дам приют от солнца стрел,
   Освежу и успокою,
   Ты устал и изомлел!»
 И мнимым страданьям она помогает,
 Бессмертный с улыбкою все примечает,
 Он чистую душу в упадшей прозрел.
 
    Как с рабынею, сурово
   Обращается он с ней,
   Но она, откинув ковы,
   Все покорней и нежней,
   И невольно, в жажде вящей
   Унизительных услуг,
   Чует страсти настоящей
   Возрастающий недуг.
 Но ведатель глубей и высей вселенной,
 Пытуя, проводит ее постепенно
 Чрез негу, и страх, и терзания мук.
 
    Он касается устами
   Расписных ее ланит —
   И нежданными слезами
   Лик наемницы облит;
   Пала ниц в сердечной боли,
   И не надо ей даров,
   И для пляски нету воли,
   И для речи нету слов.
 Но солнце заходит, и мрак наступает,
 Убранное ложе чету принимает,
 И ночь опустила над ними покров.
 
    На заре, в волненье странном,
   Пробудившись ото сна,
   Гостя мертвым, бездыханным
   Видит с ужасом она.
   Плач напрасный! Крик бесплодный!
   Совершился рока суд,
   И брамины труп холодный
   К яме огненной несут.
 И слышит она погребальное пенье,
 И рвется, и делит толпу в исступленье…
 «Кто ты? Чего хочешь, безумная, тут?»
 
    С воплем ринулась на землю
   Пред возлюбленным своим:
   «Я супруга прах объемлю,
   Я хочу погибнуть с ним!
   Красота ли неземная
   Станет пеплом и золой?
   Он был мой в лобзаньях рая,
   Он и в смерти будет мой!»
 Но стих раздается священного хора:
 «Несем мы к могиле, несем без разбора
 И старость и юность с ее красотой!
 
    Ты ж ученью Брамы веруй:
   Мужем не был он твоим,
   Ты зовешься баядерой
   И не связана ты с ним.
   Только женам овдовелым
   Честь сожженья суждена,
   Только тень идет за телом,
   А за мужем лишь жена.
 Раздайтеся, трубы, кимвалы, гремите,
 Вы в пламени юношу, боги, примите,
 Примите к себе от последнего сна!»
 
    Так, ее страданья множа,
   Хор безжалостно поет,
   И на лютой смерти ложе,
   В ярый огнь, она падет;
   Но из пламенного зева
   Бог поднялся, невредим,
   И в его объятьях дева
   К небесам взлетает с ним.
 Раскаянье грешных любимо богами,
 Заблудших детей огневыми руками
 Благие возносят к чертогам своим.
Перейти к странице:
Предыдущая страница
Следующая страница