Невидимка (СИ)
Борис был очень внимателен, поэтому сразу приник к Леркиному рту — вернее, проник туда. Целовал, как глотал, как пил целительную влагу, отрываясь и вновь припадая, сбивая дыхание и разум. У Лерки, видимо, тоже планка сбилась: он сам тянулся за чужими губами, когда те вдруг отделялись, чтоб набрать воздуха и сил, он сам выпустил зубы, чтобы придержать винную кожу. Он даже в неудовольствии закрутил головой, когда губы Бориса нырнули на шею, на грудь, на живот, и халат совершенно не ощущался. Но тут же Лерка опять застыл, ибо тёплые руки оказались на ягодицах, а умелый язык выписывал что-то совсем близко к гудящему паху. Невозможно терпеть и сдерживаться, хочется взорваться и улететь к чертям, хочется выть и материться, хочется, чтобы он продолжал эту пытку! Лерку выгнуло вперёд к белой голове Бориса, тот как будто этого и добивался, обхватил губами напряжённый орган и стал нанизываться на него, всё приближая момент белой истерики. Но Борис всё же совершил ошибку: просунул палец Мальчишу в задний проход. И Лерка сразу дёрнулся, как проснулся. Он оттолкнул голову Бориса от своего паха, развернулся на бок, схватил подушку зубами и единственное, что позволил, — это закончить рукотворно. Тяжело дыша, но не отцепляясь от подушки, он пролежал ещё несколько минут, нещадно кляня себя за то, что вообще попёрся в этот шикарный номер к совратителю. А совратитель продолжал целовать его в плечо и в шею и что-то шептать. Лерка прислушался, хотя было трудно — в ушах шумело море:
— Не получилось… Но не может ведь быть так похож? Не получилось… Мой мальчик.
Как только он расслышал эти слова, так шум и пропал.
— Борис, я завтра с утра к своим! Зря я остался!
— Но тебе ведь было хорошо.
— Я. Не. Костя! А сейчас я в душ! — И Лерка выкрутился из душных рук, из прохладных простыней и юркнул в ванную комнату. Там он, стоя под весёлыми струями, ругал себя (а может, и не себя):
— Придурок! А чего ожидал-то? Придурок! Надо валить! Какого чёрта я сюда пришёл? Придурок! — Возможно, он даже плакал. Но вода смывала эту возможность.
Борис же стоял с той стороны двери в ванную комнату и прислушивался. На лице смятение: не поймёт, кто «придурок»? Так и простояли: один — под водой, другой — под луной; один — до сморщенной кожи, другой — до пупырчатого озноба. А потом, как только шум воды стих, тот, кто в пупырышках, сиганул в постель и сделал вид, что спит, даже засопел. Потом вышел тот, кто со сморщенной кожей на пальцах и ладонях, улёгся на другую сторону кровати.
— Придурок! — и это как отмашка к действительно сну.
Утром Лерка проснулся один. Солнце уже вовсю нагревало реальность. На стеклянном столике остатки ужина были убраны. Сейчас там натюрмортно красовались кувшин с соком, огромный персик, стакан и записка. На бумажке: «Я на море».
Лерка потуже завернулся в халат, умылся. Выпил стакан холодного сока, выйдя на балкон. Там теплынь и светлынь, пахнет морем и небом. Ему показалось, что одинокая плывущая «голова» в море — это Борис. Пловец заплыл невообразимо далеко — и всё ещё плыл вдаль.
Лерка вернулся в комнату, поискал свой телефон. Не нашёл. Увидел макбук Бориса. Оживил его. Устроился в кресле с персиком и с ноутбуком. Но уже через несколько минут в дверь громко постучали. «Может, десерт принесли?» — хмыкнул про себя мальчик с персиком. Потащился открывать. Нет, не десерт.
========== 6. ==========
На пороге нимфа. Нет, красотка. Нет, мегера. Девушка из рыбного ресторана. Чёрная грива волос, брови вразлёт, тонна золота в ушах, сиреневые глаза — явно линзы, благородный прямой нос (никакого намёка на курносое «ми-ми-ми»); курортное утро — а она свежа, «цветёт и пахнет». А губы-то, пожалуй, передуты, не удерживают форму, демонстрируют поцелуйный максимум перманентно. Дама в белом мини, в каблукастом макси (Лерка считал, что такую обувь только для трансвеститов делают — и то для тех, кто в шоу выступает).
Сиреневый взгляд, хоть и искусственный, не предвещал ничего хорошего. После жуткой паузы рука с огненным маникюром взметнулась по направлению к Леркиной груди. Мятый гость в халате попятился, опасаясь быть разрезанным этими ногтевыми лезвиями. Дамочка, увидев растерянность в халате, предприняла наступление. Буря и натиск. Она чеканно продефилировала мимо мальчика с персиком, как на подиуме прошла до французских окон, эффектно развернулась и зафиксировала позу «the hunch» — плечи вперёд, руки в боки, живот втянут, одна нога выставлена вперёд.
— Значит, вот ты какой! — девушка выпалила неожиданно низким и приятным голосом. — Как вы встретились? Он специально в Будву приехал, знал, что ты здесь? Или случайно получилось? Не понимаю — как он тебя простил? Ведь уже всё прошло-зажило! Стоило бляди появиться, издалека пальчиком поманить, так он хвостом завилял! А я чувствую, что он мне лжёт: парень оказался не тем, просто похож и бла-бла-бла! И тут же какие-то дела у него без меня образовались! И ладно бы дела, так нет — развлекуха, яхты, сплавы!
Лерка собрался, затянул потуже пояс на халате, смачно откусил персик так, что соком заляпал махровый ворот. И промолчал. Мегера медленно пошла к нему и вокруг него, сканируя взглядом снизу вверх и обратно.
— И на что он тут запал? Я-то ожидала нечто другое увидеть. На фотографиях наглый хастлер, а тут цыпа-цыплёнок.
— А я ищу себя, — Лерке вдруг стало весело.
— Ты ищешь, чем поживиться! Присосался к Славе, доишь его, крутишь…
— К кому? — У Лерки возникла мысль, что дамочка всё-таки ошиблась.
— К Бореньке! Ненавижу это имя! — Нет, не ошиблась. «Ещё неизвестно, кто к кому присосался», — подумал цыплёнок, вспомнив ночную возню в постели. — Откуда только такие мужчинки берутся? На чужие бабки падкие, прожигатели жизни, умело раздвигающие ножки.
— Оттуда же, откуда и такие женщинки, — парировал Лерка. Мегера даже остановилась, лицо её исказила неприятная гримаса, пухлые закачанные губы сделали какую-то волну-судорогу.
— Ах ты, сука! Это ты на меня намекаешь? Я Славу подобрала раздавленного и униженного!
— Но таки не бедного! — вставил Лерка.
— Да это я помогла ему восстановиться! Это я помогла ему бизнес сохранить! Я вернула ему репутацию нормального мужика! Возилась с ним, как с дитём!
— Ночи не спала…
— Ты, сука, лучше помолчи! Как он мог тебя простить? После всего того, что ты натворил! После этого ужасного скандала, когда Алиска вас застукала! О, она мне всё в красках описала! Со всеми подробностями историю слежки за Славочкой и за его голубком! Тьфу! Алиска вызнала про тебя всё — то, что ты обыкновенная проститутка, что, даже крутя со Славой, ты кочевал из клуба в клуб, из отеля в отель, работал, так сказать! Трудовые будни, сука, у него! Зажигал на Славкины денежки, раскатывал на его машине, форсил в его цацках и даже не скрывал того, что тупо разводишь его. Тьфу!
— Ого! Так вы ещё и подруга его невесты? Как занятно.
— Не тебе меня обвинять! Он был в таком состоянии! Метался по городу, разыскивал тебя. Их проект слияния с Говоровым пошёл ко всем чертям. Турок его разлюбезный свинтил из Москвы. Потом его избили! Я подозреваю, что обиженная Алиска организовала всё! Она мстительная! От него тогда все отвернулись!
— Ну… очевидно, не все… Хотите сока? Апельсиновый!
— Что? — красотка зависла, некрасиво открыв рот.
— Сок! — Лерка деловито налил прохладный напиток в бокал и протянул даме. — Вам нужно остыть и успокоиться. Я не Костя. И на вашего Славу не претендую. — Рот открылся ещё больше. Девушка выхватила бокал и жадно выхлебала сок.
— Как не Костя?
— Ну… бывает.
— Но фотографии? — Она судорожно стала открывать малюсенькую сумочку, свисавшую на цепочке с плеча. Достала две мятых фотографии. — Вот!
На них, конечно, Костя. На одной он один сидит на барном стульчике и что-то говорит бармену, придерживая пальцами шот с трёхцветным «Б-52». На нём чёрная латексная короткая куртка, в ухе блестящая круглая клипса, на руке знакомые часы, на ногах лаковые высокие ботинки, иссечённые несколькими декоративными металлическими молниями. Он не видит, что его снимают. Серьёзен. Густо накрашенные глаза прищурены. На второй фотографии Костя с Борисом, выходят из какого-то дома, держась за руки. Борис с ненавистью глядит в камеру — значит, видит снимавшего, а парень в розовой майке, на которой пайетками выложен череп, дерзко улыбается.