Невидимка (СИ)

— Борис, ты чего? — Лерка перешёл с крика на сип. — Ты хочешь меня…
— Нет, я не насильник, — голос Бориса тоже изменился. — Я хочу, чтобы ты ощутил меня, чтобы не захотел уходить. Если бы тебе такие отношения были физиологически отвратительны, ты бы ночью был другим. Но я знаю, не отвратительны… Тогда почему не я? — И он в два маха оказался рядом с Леркой, на Лерке, в Лерке. Припёр к стене, придавил своим сильным телом, захватил его губы. И слова прекратились. Только резкие всхлипы, жадные вздохи, тихие стоны.
Лерка начал было сопротивляться, хотя, оказавшись в комнате, сразу понял, что вряд ли сможет выдержать. Первыми сдались руки — сначала повисли как плети, легли на спину Борису, стали шарить по ней. Потом отказали губы — вместо того чтобы сжаться и не пускать врага внутрь, предательски вытянулись ему навстречу, порывисто захватывали вражьи губы, разрешали всё. Следом и мозг капитулировал — видимо, Борис знал какие-то особые точки «вкл» и «выкл». Включил похоть и выключил разум.
Руки наталкивались друг на друга, губы перебивали, взгляды не перекрещивались, дыхание не согласовывалось. Совпадал только гул в паху, томительная и сладкая почти боль. Но Борис был терпелив, он хотел, чтобы от этого гула и томления Лерка улетел, и тогда будет легче, и тогда у него получится доказать свою нежность и надёжность. Поэтому, как опытный любовник, он не останавливался в поцелуях, не выдавал неожиданных фраз, не останавливал рук. И у него получалось: Лерка был в исступлении, сплошной комок совершенно определённых чувств без слуха и зрения, в полёте.
Вернулось сознание, уже когда Борис вошёл в него. Лерка и глаза открыл, и сообразил, что практически голый, и увидел какую-никакую мебель — диванчик — под собой, и бумкание наверху услышал. Да и сам попытался что-то пробычать:
— Бы-ы… Б-б-б… б-б-бля… блин… Б-б-бо-борис… бо-бо-больно!
Борис остановился, погладил по взмокшей спине Леру. И не сказал, а как-то рукой научил — расслабься! И медленно вновь качнулся, толкнулся, и ещё раз, и ещё раз… И опять «вкл» и «выкл».
Когда окончательно вернулись звуки и сознание, Лерка нашёл себя уткнувшимся в плечо Бориса. В заднице болезненно тянуло, ноги не держали даже его птичий вес, глаза были мокрые, руки ватные, в животе щекотка. И только тогда Борис произнёс:
— Мне казалось, что у тебя зубы раскрошатся. Зачем ты их так сжимаешь?
— Нас могли застукать.
— Не могли. — И, не давая задуматься над этой фразой, сразу зачем пришёл: — Так ты мой?
Лерка начал медленное и липкое высвобождение от объятий своего соблазнителя. Какой-то тряпкой даже ноги протёр, с трудом отыскал трусы, штаны, футболку: всё в разных местах. Начал одеваться, хотя Борис оставался раздетым.
— Лер! Тебе было хорошо?
Не смотря на него, Лерка, наконец, ответил:
— Мне было хорошо. И именно поэтому я тебя прошу: оставь меня, а? То, что ты мне хочешь предложить, не для меня. Я не хочу такой жизни. Я не люблю тебя.
— Но ведь можешь полюбить! Ведь это возможно!
— «Возможно» — это такой способ сказать «вряд ли». Это я недавно узнал…
— Не понимаю. Почему «нет»?
— Потому что и ты меня не любишь. Ты одержим своим Костиком, он нескучный, держал тебя в тонусе, был изобретателен и горяч, с ним ты чувствовал себя укротителем. Тебе нужен такой.
— Лера…
— Пожалуйста, пообещай, что не будешь меня искать в Москве.
И тут сникший Борис психанул, соскочил с диванчика как есть голый, потный, вновь заведённый, и даже член вдруг начал нервный подъём:
— Возможно! Возможно, я не буду тебя искать! Ничего не обещаю! А ты… ты просто трус! Ты боишься своих чувств, боишься быть привязанным, боишься быть видимым! Вали в свою нору, исчезни!
Лерка выпучил глаза, вдел ноги в кроссовки и ринулся вон. Вдогонку ему Борис успел крикнуть:
— А Косте спасибо!
— Какому Косте? — споткнулся на пороге Лерка.
— Обоим! — рявкнул Борис, и непонятливого сдуло. Обратно — в гремящий и мелькающий зал, где его давно разыскивал Матвей.
Борис же ещё посидел голым на диванчике, обхватив голову. Потом в каморку кто-то тихо постучал.
— Да, сейчас, ухожу! — И он стал одеваться. По лицу было не понять, какие чувства его раздирают. Тем более что напоследок он вытащил зеркальные «авиаторы», нацепил на нос, возвращая облик всегда уверенного в себе и весьма успешного ковбоя.
На следующий день он даже попрощаться не пришёл.
========== 7. ==========
— Алло?
— Костя, привет. Это Борислав Зобач. Узнал меня?
— Блин, Борис, зачем звонишь? Тебе не кажется, что предостаточно?
— Ты мне нужен.
— Начинается!!!
— Кажется, что у меня паранойя развивается…
— Не кажется, так и есть!
— Я серьёзно.
— И я! Борис, я занят.
— Спишь?
— Согласись, это очень важно для растущего организма. Особенно после вчерашнего. Я был вчера в ударе, и сегодня я ударенный.
— Я быстро… Слушай, я только что приехал из психического стационара, так называемый психинтенсив, тюремная больница…
— Эк тебя…
— Костя, я ездил к знакомому. Чудом разрешили свиданку, но это всё лирика. Мне показалось, что я видел там… Лерку.
— Ты придурок, что ли? Тебя не оставили как невменяемого?
— Костя, я серьёзно. Тощий санитар привёл Василича, так у санитара волосы светлые, нос такой короткий, веснушки, губы… Только брови слишком чёрные. Может, покрасил?
— Борис. Не пойти ли тебе на хуй?
— Ты не представляешь, как похож!
— Так… досвидос, я не выспавшись!
— Подожди! Почему ты уверен, что он в Воронеже?
— А где ему быть? — Костик заорал в трубку. — Не в тюремной же психбольнице! Это твой профиль.
— Я понимаю, выглядит по-идиотски…
— Борис! Это выглядит не просто по-идиотски, тебе пора лечиться! Не звони мне больше! Я и так огрёб тогда не по-детски! Они мне весь мозг выели за тот звонок из «Трокадеро».
— Костя, я уже практически смирился, но в этом стационаре…
— Погодь! А может, это настоящий Костик? Ты же говорил, что он в медицинском учился!
— Нет, скорее это Лерка.
— Короче, Борис, я-то чем могу помочь?
— Дай мне Леркин адрес. Я просто проверю, дома он или нет.
— Он у бабушки.
— Костя, я обещаю, что к Лерке и близко не подойду. Я всё равно знаю, где вы учитесь, и рано или поздно найду его адрес.
— Не от меня и поздно.
— Это просто смешно. Если ты уверен, что он в Воронеже, то зачем скрывать? Я удостоверюсь, что его нет, и аривидерчи!
— Тебе лучше пролезть в архив института! Я ни разу не был у Лерки, только однажды мы заезжали за ним на такси, когда ехали в аэропорт. И я улицу запомнил только потому, что она смешная — улица Инициативная, угловой дом с Кременчугской. Там на первом этаже его подъезда какая-то контора. Всё! Чувствую себя мерзко и сонно. Отвали! И я серьёзно тебе говорю: не звони мне больше!
— Хорошо. Я проверю и, клянусь, отстану! И от тебя, и от Лерки.
— Ко мне мог бы и поприставать! — Костя заржал. — Всё, пока!
Борис нажал «отбой» и устало откинулся на спинку кресла своей бэхи. Весьма издёрганная жена Василича уже уехала, а он всё сидел в раскалённом салоне, даже кондёр не включил. В голове раздрай: вроде он запретил себе думать о Лерке и о Косте, иначе это уже похоже на одержимость и мешает жить, однако стоило увидеть странного санитара, подозрительно тощего для такой работы, всё всколыхнулось внутри, заныло, засвербело. И нет никаких связей в этом унылом заведении из красного кирпича, чтобы узнать, кто этот санитар. Молодой парень взглянул на визитёров спокойно, без интереса, не отворачивался, не торопился, потом так же неспешно пришёл за Василичем. Борису уже казалось, что санитар не так уж и похож. Не караулить же его, чтобы сличить! Да и неприятная мысль о том, что Костик прав — у него развивается паранойя, ему везде мерещится Лерка, — не просто беспокоила — ужасала.