Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

– Кто ж тебя укорял? – спросил Симэнь.
– Ты в дом прошел, а Старшая так меня отчитывала. Ты, говорит, перед ним глотку дерешь, обругала, будто я места своего не знаю. Мне попало, на меня же и злятся. Выходит, на бедную Пань – и побои и брань.
– Да я б тогда не разозлился. Меня брат Ин к У Иньэр зазвал; а когда выехал от нее, навеселе был, встретилась мне старуха Фэн и про Ли Пинъэр поведала. До чего ж я рассвирепел! Ну, нашла бы кого другого, ладно, а то карлика Цзяна взяла, рогоносца проклятого. И как Хуа Старший ее плетью не проучил?! Что она нашла в этом уроде? Мало – в дом приняла, да еще денег дала, чтобы у меня под носом лавку открыл. Вздумала мне назло торговать.
– Тебе хорошо рассуждать, а могла ли я тогда тебе сказать?! – возразила Цзиньлянь. – Кто первый варит, тот первым и ест. Ты меня даже слушать не желаешь, все к Старшей обращаешься, ей во всем веришь, а кто только одного слушается, тот сам и запутается. Раз не прав сам, других нечего винить.
От такого упрека Симэнь весь вспыхнул и даже побагровел.
– Пусть себе болтает глупая потаскуха! – ругался он. – Теперь я и разговаривать с ней не стану.
Послушай, дорогой читатель! Издревле не удавалось избежать обид и клеветы между правителем и подданным, отцом и сыном, мужем и женой, старшим и младшими братьями, тем более между друзьями. У Юэнян же была женщина добродетельная, положение первой жены занимала, а Симэнь Цин слушал только то, что говорила ему в спальне Цзиньлянь. Так начался раздор. Разве не побудила эта распря как следует призадуматься и всех остальных?
С этих пор неприязнь отделила Симэня от Юэнян. Они не разговаривали даже когда оказывались рядом. Юэнян не интересовалась, у кого бывал Симэнь, в котором часу возвращался домой. Когда ему требовалось что-нибудь взять у нее из спальни, она посылала к нему горничную. Так они совсем охладели друг к другу.
Да,
 
 
Хоть колесниц передовых
 
перевернулась тьма,
 
Последние в обрыв нырнуть
 
торопятся им вслед.
 
Уже давно указан путь
 
прямой, как ровный тракт,
 
Но внемлют клевете, увы,
 
а слову правды – нет.
 
 
После того как между хозяином и хозяйкой отношения испортились и Симэнь стал прислушиваться к каждому слову Цзиньлянь, она решила, что добилась своего, и ходила в приподнятом настроении. Цзиньлянь красилась, наряжалась и делала все, чтобы привлечь к себе внимание Симэня и снискать его привязанность и любовь. Встретившись с Чэнь Цзинцзи, она сразу поняла, какой он шустрый и сметливый малый, и у нее появилось желание увлечь зятя, но она побаивалась Симэнь Цина. Когда же он отлучался из дому, она просила горничную позвать зятя к себе в спальню. Они частенько пили вдвоем чай и играли в шашки.
Однажды по случаю завершения стройки с поздравлениями к Симэню пожаловали родные и друзья. Многие принесли подарки. Мастера получили вознаграждение за труды. Высоких гостей принимали в большой зале. После пира Симэнь распорядился убрать помещение, а сам пошел в задние покои отдохнуть.
Тем временем Цзинцзи проник в спальню Цзиньлянь и попросил чаю. Цзиньлянь сидела на кровати и перебирала струны пипа.
– Неужели тебе и на таком пиру ничего не перепало? – спросила она.
– По правде сказать, мне пришлось встать до рассвета, и вот до сих пор хлопотал. Какая там еда?!
– А хозяин где?
– В задних покоях отдохнуть прилег.
– Если ты проголодался, я велю Чуньмэй принести пирожков с фруктовой начинкой. Я сама готовила.
Цзинцзи сел на кровать. Перед ним появились четыре небольших блюда, и он принялся за сладости. Поглядев на игравшую на пипа Цзиньлянь, он спросил шутя:
– Что это вы играете? Может, для меня споете?
– Дорогой мой Чэнь! – Цзиньлянь улыбнулась. – Как же я буду петь для тебя, когда я не принадлежу тебе? Вот погоди, встанет батюшка, все ему скажу, тогда увидишь.
 
Цзинцзи умильно заулыбался и тут же опустился на колени.
– Умоляю вас, матушка, сына своего пожалейте, – просил он, – я больше не буду.
Цзиньлянь рассмеялась. С этих пор они все больше сближались: то пили чай, то обедали вместе, и из дома, и в дом друг за дружкой ходили, болтали и флиртовали, а то, не обращая ни на кого внимания, сидели, крепко прижавшись друг к другу. Юэнян смотрела на Цзинцзи, как на собственного сына, и не подозревала, как ведет себя приютившийся у нее в доме зятек.
Да,
 
 
Не горькое ж любить!.. И зять, не будь уродом,
 
Срывал себе цветы да лакомился медом.
 
Жаль, позволял цветку Симэнь без подозрений
 
Улыбками встречать тот ветерок весенний.
 
Разбойника пригрел под шелком одеяла
 
И яствами кормил злодея до отвала.
 
А между тем мужей не скаредность ли губит?
 
Кто выгоду свою сильней жены возлюбит,
 
Лукавца приютит, что рознь в семью внесет,
 
Тот много проиграл, а сколько – не сочтет.
 
 
Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.
  
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
 
ЛУ ЗМЕЯ В ТРАВЕ НАПАДАЕТ НА ЦЗЯН ЧЖУШАНЯ.
ПИНЪЭР СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ СМЯГЧАЕТ СИМЭНЬ ЦИНА.
 
И в хижине бедной раскроется яркий цветок,
 
И горы, и долы светлеют под полной луной.
 
А души людские глубокой окутаны мглой,
 
В них черные страсти вселяет безжалостный рок.
 
Богат и беспечен бывает последний болван,
 
В нужде прозябает умнейший и лучший из нас.
 
Нам строго отмерен для жизни отпущенный час,
 
Вершимый не нами – судьбою, которой он дан.
 
Так вот, прошло с полгода как Симэнь закончил стройку. По-новому заблистала лаком его усадьба. Несколько дней продолжался пир, но не о том пойдет речь.
Однажды – дело было в начале восьмой луны – судебный надзиратель Ся Лунси справлял свое рождение в только что купленном поместье. Были приглашены четыре певицы, музыканты, фокусники и актеры. Симэнь приоделся и, сопровождаемый слугами, рано утром поехал верхом в загородное поместье Ся.
Тем временем У Юэнян велела накрыть стол и устроила пир вместе с Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Сунь Сюээ, Симэнь Старшей и Пань Цзиньлянь. Они отперли садовые ворота и вышли погулять, полюбоваться цветами и деревьями, беседками и павильонами. Огромный это был сад! А какой красивый!
Только поглядите:
 Ворота высятся на полторы сажени, сверкают красным лаком створки, каждая с десяток досок шириной. Как уголь чернеет стена глинобитная. Пред взором терем над вратами, со всех сторон террасы, бельведеры [1], насыпные горы и журчащая вода, а рядом бирюзою отливают бамбуки и колышутся сосны. Вот кровли плоские простерлись в вышину – это террасы; там пологие, но зубчатые крыши – то бельведеры. В любое время года для увеселения найдется уголок. Весной любуйся нежной зеленью деревьев можжевеловых и кипарисов из залы Играющих ласточек. Наслаждайся летом красотою лотосов и лилий из кабинета у потока. Из терема Небесной сини любуйся осенью златыми хризантемами, чьи лепестки будто бы иней едва посеребрил. Из башни Вечной весны зимою наслаждайся нежными цветами сливы-мэй, чьи венчики раскрылись в снегу. А вот, слегка касаясь резных перил, красуются букеты пышные цветов. У тонких бровей, колеблемые ветерком, играют ветки плакучих ив и тополей. К нежным ланитам, омытая дождем, тянется и льнет айва. Пред залой Играющих ласточек готовы вот-вот распуститься тюльпаны, за башнею Вечной весны, кажется, полураскрылись серебристого абрикоса цветы. К востоку от моста зацвели букетами розовые мэй. В беседке Спящих облаков ветви багряника уже набирают почки. На глади озера у камня зазеленела ряска, близ перил проглядывают побеги бамбука. Лиловые ласточки порхают в редких занавесках, желтые иволги пронзают бирюзовую тень. И вот – подобье лунного серпа – оконце в пещеру Снежный грот. Вон павильон, овеваем прохладой, и башня на воде. Обвитый дикой розою навес ведет к шпалерам чайных роз. Махровый персик стоит пред весеннею ивой. Есть тут лиловые гвоздики и «яшмовые лошадки» [2], глицинии и шиповник, недотрога душистый лотос и жасмин. Галерея крытая окружена стеною сосен и рядами бамбука. Везде квадратные пруды, вьются жучки. У ступеней бананы и пальмы, подсолнухи и гранаты. Парами бабочки порхают в цветах, порой гуляющих пугают рыбки, затеяв в водорослях резвую игру.