Заигрывающие батареи (СИ)
- Мобильность, война моторов - буркнул чаехлеб.
- Именно. Только это разные вещи - на обычную грузовую платформу закатить "треху" или "четверку" прекрасно представляю, а как "Тигра" - не пойму. Это значит - проблемы с их транспортировкой большие. Их ставка сейчас - буром переть. А как вышло - сами видите, не маленькие.
- Нам тоже досталось - опять буркнул чаехлеб.
- Эх, товарищи старшие лейтенанты! Вроде боевые офицеры, а словно курсанты первогодки. Шире смотрите, увеличивайте свой кругозор. Потери - это да. Только ведь тут дело в другом - ну - ка, мы тут устроили оборону, стратегически говоря - задача была немцев остановить. У фрицев задача была тоже хрестоматийная - оборону пробить и устроить нам громадный котел чтобы опять отправиться путешествовать по нашей стране по сто километров в день. Теперь вопрос - у кого получилось? А?
- У нас, конечно. Мы - устояли - сказал ворчун и тут же смутился, ненужно получилось по-газетному как-то, выспренно и патетически .
- Пафосно, но точно - усмехнулся капитан. И серьезнее сказал, как гвозди вбил: "Вы просто прикиньте на пальцах, что тот же "Тигр" сложнее, чем любая техника у нас в полку, а качественной стали на этот один танк ушло поболе, чем на весь наш полк, включая все имущество оптом: пушки, грузовики, полковые кухни и личный пистолет командира полка. А мы таких "Тигров" несколько штук убили, шесть - точно, а скорее и побольше, да не считая всякого металлического зверья. Потому, пока говорить по потерям рано, кто кому хвоста накрутил видно будет, когда вперед пойдем, вот тогда потери станут понятнее. И, между нами - мы вперед пойдем скоро. И, судя по тому, как немцы тут опилюлились - погоним их быстро.
- Тогда надо бы на моей пушке колеса поменять - посекло осколками, гусматик торчит. На первом же серьезном марше как бы резина не загорелась - напомнил Бондарь. Он отлично помнил общее удивление, когда оказалось, что орудия с такими вот шинами, залитыми резиновой смесью, густеющей на воздухе, удобной в бою, очень легко во время быстрого марша ясным огнем горят, когда поврежденное такое колесо нагреется от неравномерности нагрузки во время марша. Очень это было для всех неожиданно, когда у трех пушек запылала резина. В ночной темноте огненные колеса выглядели невиданно, потушить получилось не сразу.
- Поменяем. Слыхал, что пополнение уже идет. Сейчас последние судороги у вермахта кончатся - и попрем их на запад.
Неожиданно обычно сдержанный капитан заржал, как конь, даже и сам тому удивившись. Подчиненные молча уставились на веселящееся начальство.
- Воспоминание детства. К нам пришел в гости отца сослуживец с сыном и женой. Мама к их приходу голубцов наделала. Очень вкусные получились. Такие вкусные, что малец этот вместе с голубцом и ниточку проглотил...
- Какую ниточку? - удивились, переглянувшись, старлеи.
Ответно изумившийся Афанасьев пояснил, что ниточками, разумеется, порядочные хозяйки обвязывают каждый голубец, чтоб не развалился, а когда кушаешь - тогда ниточку снимаешь - и голубец целый.
- Эк, напридумывали. Ну и развалится если - так не страшно, в животе все перемешивается - не понял хитромудрости кулинарной Бондарь и чаехлеб в кои веки согласно кивнул. Капитан не стал спорить, глянул немножко свысока на примитивов, плохо понимающих в тонком искусстве приготовления еды и продолжил:
- Такой спектакль этот малой устроил - куда там Станиславскому! И истерику закатил, по полу катался, визжал и умирал прямо, взрослые растерялись - не знали что делать. Мне зато никто не мешал пару лишних голубцов съесть... Так вот я к чему вспомнил. Представил себе, как Гитлеру его холуи будут докладывать, что летняя компания 1943 года провалилась с треском, что новые танки себя не оправдали и все плохо. И тут же эту детскую стародавнюю истерику вспомнил, ничего другого фюреру немецкого народа не остается, как визжать и по полу кататься - капитан снова жизнерадостно заржал и его подчиненные представив себе катающегося по полу своего кабинета Гитлера с секундным замедлением тоже захохотали. Не из подобострастия - а просто потому, что были живы, молоды и обладали отличным воображением. А Бондарь еще ухитрился пожалеть, что повара в армии не готовят маминых голубцов.
Командир танковой роты старший лейтенант Бочковский, за глаза прозванный своими бойцами "Кривая нога".
Немцы еще рыпались. Но после встречного боя, когда под станцией Прохоровка лоб в лоб сошлись, как поговаривали танкисты, полторы тысячи танков, панцерваффе определенно выдохлось. Это чувствовалось. И с люфтваффе та же песня, стало куда их меньше в воздухе, зато наши "горбатые" резвились ходя стаями в немецкий тыл и долбая там все, что на глаза попадалось.
Наступление вермахта встало. Были отдельные атаки, разрозненные, малыми силами, словно бы по инерции, но стальной вал, перший по курской земле чудовищно тяжелым катком - остановился. Германская армия успеха не добилась. Наши, принявшие на себя первый удар танкового таранного натиска, теперь могли перевести дух.
Два экипажа, два танка. Все, что осталось от роты, теперь оказалось в тылу. Не таком глубоком, чтобы артистические бригады приезжали, но разница с передовой была колоссальная.
Машины были по нынешней привычке вкопаны в землю по башню, на передовой дрались уже другие части, жизнь входила в привычное русло, теперь нашлось время помянуть погибших друзей. Бочковский сам пил мало, Бессарабов тоже меру знал и было все это организовано не пьянки ради, а просто надо было проводить ушедших по-человечески. Люди живы, пока о них помнят. И оба командира помнили - и ершистого, всегда имевшего на все свою точку зрения Шаландина, гордившегося своим странноватым именем - Вольдемар, и белозубого весельчака Соколова, всегда готового помочь, надежного в любом деле и других своих сослуживцев, оставшихся на выгоревшей высоте. Хорошие были ребята и после их гибели в жизни знавших их людей остались невосполнимые прорехи, болезненные и вечные.
И ничего уже было не исправить. Погибшие ушли навсегда.
И с каждым ушедшим становилось четче ощущение, что их исчезновение обездолило и живущих, будет сильно не хватать потом этих славных парней. Вначале, после боя, все заслоняла радость от того, что сам жив остался, но чуточку позже - ощущение потери вставало во весь свой рост. И писать письма родным своих погибших подчиненных для Бочковского было самым тяжелым трудом, хотелось написать от души, а получалась сухая казенщина, не силен был командир роты в эпистолярном жанре.
- Золотых людей теряем, а всякая гнидота в тылу отсиживается и после войны будет нам попреки строить - ляпнул вдруг Бессарабов.
- Что это ты вдруг? - удивился командир роты.
- А, от жены письмо получил, разозлился... Эти тыловые деятели совсем совесть потеряли!
- И что там? - поинтересовался Бочковский, но сослуживец поморщился и сказал:
- Сам разберусь.