Семья Буссардель
Со времени своего бегства из дому Амели не переставала обдумывать план действий. Решение она приняла в первую же минуту; она предвидела, какие препятствия ей предстояло преодолеть, но все вселяло в нее твердость: ее любовь к детям и стремление уберечь их от нравственного растления, ужас перед тем будущим, которое ждало ее теперь в супружестве с Виктореном, глубокое, бесповоротное отвращение, которое он внушал ей, и, наконец, жгучее чувство унижения, ибо гордость была одной из основ ее жизни. Она без конца думала надо всем этим, и ей казалось, что само это путешествие, перемена места, даже прогулки помогали ее размышлениям.
В ту минуту, когда Амори входил в дом, она поднималась на холм Сольдремон, и перед ней открылась картина, говорившая ей о недавнем прошлом. Но Амели не узнала знакомые места. Без нее развалины продолжали жить своей жизнью. Кусты и травы, которых никто не трогал, разрослись так буйно, что древние стены как будто зарылись в них. "Боже мой, - подумала Амели, неужели я здесь ни разу не была после войны?" Она окинула мысленным взором семь лет, прошедшие с тех пор: она жила, вела свой дом, рожала и воспитывала детей, а Сольдремон тем временем уходил под землю. Она посмотрела вокруг. Все заросло терновником, папоротником, дикими злаками; спуск в подземелье затянуло диким плющом, каменные переплеты окон покрылись мхом, и по воле ветра, который даже в июне непрестанно дул на этом холме, зеленый плащ развалин трепетал, колыхался, опадал. Руины из царства минералов уже переходили в растительный мир. Благодаря такому превращению Сольдремон потерял угрюмый вид: вместо картины дряхлости и распада под ярким солнцем, в благовонном дыхании летнего дня тут представилось зрелище победы неуемной жизни природы.
С заросшей площадки, где Амели удалось присесть, ей не слышно было шагов Мориссона, и вдруг она увидела его рядом с собою. Хорошо зная управляющего, Амели не удивилась его догадливости и поняла, что только по важной причине он отправился ее разыскивать.
- Господин Амори Буссардель прибыл из Парижа, - доложил Мориссон.
Она молча поднялась на ноги; глаза ее засверкали.
- Я не сказал ему, что поеду предупредить вас. Господин Амори ждет в господском доме.
Амели с застывшим лицом смотрела вдаль. Несколько раз стегнула хлыстом по подолу амазонки, потом быстрым шагом направилась к своей лошади.
- Здравствуйте, Амори, - сказала она, войдя в гостиную, где сидел ее деверь. - Полагаю, вас послал сюда отец?
- Здравствуйте, дорогая Амели, здравствуйте! - И Амори поднял руки с глуповатой улыбкой, которую считал весьма политичной. - Умоляю, не встречайте меня в штыки! Я, знаете, приехал только затем, чтобы...
- Послушайте, Амори. Я не знаю, с каким поручением вас ко мне направили, не знаю, что именно вам известно о несчастье, которое меня постигло, и что вы думаете о нем, не знаю даже - подождите, не перебивайте! - какое участие вы сами в нем принимали, - все это вопросы второстепенные, и теперь они мне довольно безразличны. Но из всей семьи вы первый оказались передо мной с тех пор, как я приняла определенное решение. Вот я вам и сообщу о нем, а вы передадите это остальным.
- Но, дорогая Амели, я приехал сюда вовсе не в качестве посла, поверьте! Просто ваши близкие очень тревожились о вас... И вот я вижу, что вы находитесь в Гранси, что вы живы и здоровы. Больше я ничего не хочу знать, ни о чем не хочу спрашивать...
- Меня не интересует, чего вы хотите и чего не хотите! Поймите же, Амори, все это притворство совсем неуместно, пора его прекратить.
Она не давала ему сесть, потому что и сама стояла посреди гостиной. Он невольно залюбовался ею, она была очень хороша в ту минуту: бледная от негодования, с гордо вскинутой головой, в серой амазонке, облегающей мощную грудь, в низеньком цилиндре, из-под которого выбивались завитки черных волос. Амели продолжала:
- Все, однако, очень просто, и я сейчас расскажу это вам в нескольких словах, раз вы заявляете, что вам ничего не известно. Я заметила, что мой муж изменяет мне под моей кровлей с одной из служанок. При каких обстоятельствах началась эта мерзость, давно ли она происходит, кто из моих родных ей потворствовал, знают ли о ней только в моем доме или уже она стала предметом разговоров и за его стенами - все это теперь для меня не имеет значения... Какой это был удар для меня и что я перечувствовала - об этом мы говорить не станем. Но факт измены совершенно очевиден и, полагаю, многим известен. Не думаю, чтобы в данном случае удалось отвести свидетельские показания моих людей, ибо я поняла, что прислуга все знала, и думаю также, что, как бы ваш отец ни был привязан к своей семье, он не способен дать честное слово, что этого не было, прикрыть своим именем порядочного человека такую подлость и обвинить меня во лжи.
- Но, дорогая Амели!..
- Так вот, узнайте, что я решила, Амори. Я потребую развода. В первые минуты смятения, перед тем как уехать из Парижа сюда, где я хотела по крайней мере успокоиться немного, я отправилась к адвокату, советовалась с ним, так что теперь я говорю не наугад. Решение мое твердо; я все сделаю для того, чтобы добиться развода и оставить при себе детей.
Она умолкла. Молчал и Амори, несколько растерявшись и забыв о своем намерении не выходить за рамки отцовских указаний. Положение оказалось куда более напряженным, чем думали в доме.
Амели направилась к двери.
- Пора завтракать, - сказала она вдруг с полным спокойствием. Прислуживают мне сейчас случайные люди, стряпню третий день взяла на себя жена нашего фермера, будет поэтому удобнее, если мы с вами позавтракаем вместе.
- Я не хотел бы навязывать вам свое общество, - начал было Амори.
Она остановила его жестом, исполненным такого равнодушия, что он осекся и не произнес больше ни слова за все время завтрака, сидя напротив нее за большим столом, слишком длинным даже сейчас, когда он не был расставлен. Минутами, надеясь не встретиться с невесткой взглядом, он с удивлением
смотрел на нее.
Допив кофе, она заперлась в своей спальне и затворила жалюзи, чтобы спрятаться и от солнца и от внешнего мира. Около двух часов дня зазвонил колокол на "полумесяце", и вскоре послышался шум подъезжавшего экипажа.