Предатели и палачи
“…первоначально работал в Вене, где добровольно предложил свои услуги американцам, бросив записку на переднее сиденье американской дипломатической машины. Его предложение было принято, и он попал под опеку Джорджа Кисвальтера, офицера ЦРУ, воспитывавшегося в Санкт-Петербурге до революции и свободно говорившего по-русски. За последующие два года Попов передал Кисвальтеру имена и коды около 400 советских агентов на Западе. В 1955 году во время отпуска он вернулся в Москву и, поскольку ГРУ ни о чём не подозревало, был назначен в Восточный Берлин. Однако этот перевод означал, что у ЦРУ не будет возможности поддерживать с ним связь. Попов тоже понял это, написал письмо Кисвальтеру, объясняя в нём свои затруднения, и вручил его одному из членов британской военной миссии в Восточной Германии. Тот передал послание в МК-6 (Олимпийский стадион, Западный Берлин), где оно легло на стол Джорджа Блейка вместе с инструкцией переслать его в Вену для ЦРУ. Блейк так и сделал, но лишь после того, как прочитал письмо и передал его содержание русским, которым потребовалось некоторое время, чтобы отреагировать.
Попов продолжал встречаться с Кисвальтером, но попал под подозрение после того, как передал американцам, что ему предстояло забросить в Нью-Йорк секретного агента, молодую девушку по фамилии Таирова. Сделать это следовало но американскому паспорту, принадлежавшему парикмахерше польского происхождения, жившей в Чикаго, и “потерянному” во время ее визита на родину в Польшу. ЦРУ с некоторой неохотой предупредило о ней ФБР, и девушку окружили столь плотной слежкой, что она это почувствовала и самостоятельно приняла решение вернуться в Москву. ГРУ отослало Попова в Москву, и он обвинил во всём Таирову. Его объяснениям поверили, и некоторое время он, как обычно, работал в Главном разведуправлении. тогда же его связным стал Рассел Ленгрелл, сотрудник ЦРУ и американского посольства в Москве.
КГБ, не спускавший с Попова глаз, 16 октября 1959 г. перешёл к действиям и арестовал его в московском автобусе во время передачи записки Ленгреллу. Последнего тоже арестовали, однако, воспользовавшись дипломатической неприкосновенностью, ему удалось освободиться. А Попову была уготована участь предателей: так же как и его предшественники, он был приговорен к “высшей мере” (согласно газете “Известия”). Он принял страшную смерть: в присутствии его коллег по ГРУ Попова заживо сожгли в топке”.
Я привожу этот отрывок полностью, так как, по-моему, он объясняет, как на самом деле был пойман Попов. Прежде всего я должен заявить, что никогда не слышал о Попове, пока не прочёл о нем в книге мистера Хайда. Не я предупредил советскую разведку, что он — агент ЦРУ. Письмо, врученное им сотруднику британской военной миссии в Восточной Германии, не могло лечь на мой стол: в берлинской резидентуре не я отвечал за связи с этой миссией и с ЦРУ. Письмо должно было пройти по совершенно другому каналу. Во-вторых, очевидно, что в 1955 году советские власти ещё не знали, что Попов — американский агент, а если бы я их проинформировал, как пишет мистер Хайд, они уже тогда были бы в курсе дела. Знай они об этом, то: а) Попову бы не позволили отправлять Таирову в США с секретным заданием; б) не поверили бы его объяснениям, что Таирова сама его провалила; в) не стали бы его держать столько лет в Главном разведуправлении.
Советские власти узнали о работе Попова на ЦРУ просто в результате слежки за Ленгреллом, который, как сотрудник посольства США в Москве и предполагаемый связной ЦРУ, находился под постоянным наблюдением. Они дождались момента передачи Поповым записки и арестовали обоих. Что же касается способа казни Попова, остаётся только удивляться, откуда оп стал известен мистеру Хайду. Происходи всё действительно так, как он это описал — в чём я лично сомневаюсь, — подобный факт держался бы в строжайшей тайне в любой стране, а в столь закрытой, как Советский Союз, особенно».
10
Для КГБ было достаточно всего двух, документально зафиксированных наружным наблюдением, встреч Попова с атташе посольства США (4 и 21 января 19S9 г.), чтобы принять меры к его задержанию.
В ходе обыска, проведенного на квартире подполковника, кроме изъятых средств тайнописи, шифра, инструкций, хранившихся в тайниках, было обнаружено тайнописное донесение, подготовленное для передачи Расселу Лэнжеллу:
«Отвечаю на Ваш номер один. Ваши указанию принимаю к руководству в работе. На очередную встречу вызову по телефону перед отъездом из Москвы. При невозможности встретиться перед отъездом напишу на Крабе. Копирка и таблетки у меня есть, инструкция но радио нужна. Желательно иметь адрес в Москве, но весьма надёжный. После моего отъезда постараюсь два-три раза в год выезжать на встречи в Москву.
…Сердечно благодарен Вам за заботу о моей безопасности, для меня это жизненно важно. За деньги тоже большое спасибо. Сейчас я имею возможность встречаться с многочисленными знакомыми с целью получения нужной информации. Ещё раз большое спасибо».
Неудивительно, что подполковник Попов стал давать показания на первом же допросе. Сразу же он дал признательные показания и в сотрудничестве с ЦРУ Правда, не будучи дураком, в своих показаниях Попов, как мог, преуменьшал всю степень нанесенного им ущерба. Более того, Пётр Семёнович заявил, что работать на американцев стал под давлением. Словом, как обычно бывает в таких случаях, выкручивался, как только мог, прекрасно понимая неотвратимость наказания за содеянное — расстрела.
Желание избежать высшей меры вынудило Попова принять предложение чекистов:
«План оперативной игры, разработанный под руководством начальника Второго плавного управления КГБ СССР генерала Олега Грибанова, предусматривал проведение нескольких встреч с Лэнжелли на протяжении от шести месяцев до одного года, — пишет И. Коротченко. — Ставились задачи уточнить объекты разведывательного интереса США на территории Советского Союза, провести необходимые мероприятия по дезинформации противника, изучить формы и методы работы московской резидентуры ЦРУ, выиграть время для завершения вывода из-за границы всех работавших с Поповым нелегалов ГРУ. Незадолго до начала операции Грэлспайсу улучшили условия содержания и питания, чтобы его изможденный вид не насторожил американского разведчика.
Известив Рассела Лэнжелли условленным телефонным звонком о проведении 18 марта в 20.00 агентурной встречи в ресторане “Астория” (пароль “Борис дома”, отзыв “Вы ошиблись, это американский дом”), Попов под негласной охраной КГБ прибыл к месту встречи, оборудованному скрытыми фото- и кинокамерами, а также средствами слухового контроля. “Моментальный” контакт в “Астории” прошёл нормально. В переданном сообщении агент уведомил ЦРУ, что его переводят в город Алапаевск (Свердловская обл.) на должность командира батальона. Это, по замыслу Лубянки, исключало раскрытия факта работы Грэлспайса на советскую контрразведку, так как местом его новой службы стал район, закрытый для посещения иностранцами. Кроме того, теперь инициатива в проведении последующих встреч полностью переходила в руки КГБ, так как, по здравой логике, приезжать в Москву с Урала Пётр Попов мог не тогда, когда этого требовали интересы ЦРУ, а лишь в командировку, или же — с оказией — для посещения семьи, оставшейся в Калинине.
В свою очередь Лэнжелли передал Попову денежное вознаграждение в размере 20 тыс. руб. и очередное задание, обязывающее агента приступить к сбору сведений о советских военных приготовлениях в связи с берлинским кризисом и данных о тактико-технических характеристиках советских МБР, темпах их выпуска, позиционных районах.
Очередные встречи Грэлспайса и его оператора прошли 23 июля в “Астории” и 18 сентября в “Арагви”. Вместе с новыми заданиями Попов получил сначала 15, а затем ещё 20 тыс. руб., а Лэнжелли — умело подготовленную на Лубянке “дезу”. Последний контакт между ними состоялся 16 октября 1959 г. В этот день было решено взять Рассела Аугуста Лэнжелли с поличным в момент операции по связи с Петром Поповым…»