Колыбельная (ЛП)

      - Я слышала, сегодня играют «Спиннербейт»? - спрашиваю я, испытывая непреодолимое желание поприкалываться над Лукасом.
      Резко подняв голову, он смотрит на меня.
      - Где?
      - В «Марри», - отвечаю я, проезжая на желтый свет светофора.
      - Это где?
      - В другом конце города, у университета. Довольно большое местечко. - Я вижу Лукаса боковым зрением: он раздраженно теребит манжету рубашки.
      - Ненавижу «Спиннербейт», - ворчит он. - Они - кучка засранцев рок-позеров, а их фанаты - кучка богатых красавчиков-студентов, разъезжающих в папиных тачках и абсолютно лишенных вкуса.
      - Оу, - вырывается у меня. Под это нелицеприятное описание попадает лучший друг Пола Трей, да и сам Пол, если его не знать лучше. Но я-то его знаю.
      - Это большая новость, - говорит Лукас, когда я поворачиваю на другую улицу. - Но у нас есть новость покруче.
      - Какая именно? - спрашиваю я, сразу вспомнив, как их фургон пролетел мимо «Рынка Мэра», не останавливаясь на стоп-знаке.
      Лукас бросает на меня взгляд, и, судя по его лицу, раздумывает, стоит ли мне что-то рассказывать.
      - Это очень важно и касается группы, - загадочно отвечает он. - Мы сейчас на грани. В общем и целом.
      - Правда? На грани чего?
      Он пожимает плечами, а я снижаю скорость - мы подъезжаем к желтому дому. Я вижу сидящих на садовых стульях во дворе Теда и Ужасную Мери: она положила ноги на его колени, и они поедают «Твинкис».
      - С нами хочет встретиться звукозаписывающая компания «Rubber Records». На следующей неделе мы едем в Вашингтон, ну, знаешь, поговорить с ними.
      - Ничего себе! - Я въезжаю на подъездную дорожку, на которой уже припаркован фургон. На нас с легким интересом смотрит Тед, Мери машет рукой, когда Лукас открывает дверцу и выходит из машины. - Это здорово.
      - Вы только послушайте, - кричит Лукас Теду. - Сегодня играют «Спиннербейт».
      - Ненавижу «Спиннербейт»! - отвечает Мери.
      - Где играют? - спрашивает Тед.
      Лукас захлопывает дверцу и обходит машину спереди.
      - Спасибо, что подбросила, - говорит он мне, постучав по моему полуопущенному стеклу. - Я тебе очень благодарен.
       - Что все это значит? - кричит Тед. - Это вторжение на нашу территорию!
      - Это война! - отзывается Лукас, и они оба смеются.
      Лукас направляется к дому, но я нажимаю на клаксон, и он оборачивается.
      - Хей, Лукас!
      - Да? - Он делает пару шагов ко мне.
      - Желаю удачи, - говорю я и чувствую себя очень неловко, ведь я его едва знаю. Однако почему-то чувствую необходимость сказать хоть что-нибудь. - Я имею в виду, желаю удачи всем вам.
      - Уху, - пожимает он плечами. - Посмотрим, выгорит ли у нас что.
      Отъезжая, я вижу, что он вытаскивает ящик с молоком, чтобы присоединиться к пикнику Мери и Теда. Тед протягивает ему «Твинкис». Бросив в последний раз взгляд на их дом, я замечаю Манки, сидящего у двери, высунув язык. Где, интересно, Декстер? - думаю я и сразу одергиваю себя - какое мне дело? Но если бы он был дома, то, скорее всего, вышел бы поприветствовать меня. Просто потому, что мы друзья.
      Остановившись на стоп-знаке, я смотрю в зеркало заднего вида. Во дворе желтого дома все еще сидят Тед, Мери и Лукас, вот только теперь к ним присоединился и Декстер. Опустившись на корточки у самодельного столика, он разворачивает «Твинки», а Манки ходит вокруг них кругами, виляя хвостом. Они болтают, и на короткую секунду меня пронзает острая боль. Такое ощущение, словно я потеряла что-то очень важное. Странно. Затем стоящая позади машина нетерпеливо сигналит, и я возвращаюсь в реальность, стряхиваю с себя оцепенение и еду вперед.
      В доме стоит тишина. Мама уехала в город, на конференцию писателей, которую посещает каждый год в августе. Там она дает семинары начинающим романистом и целых три дня и две ночи купается в их обожании во «Флорида-Кис». Что касается Криса, то он практически живет и спит у Дженнифер Энн, где нормальный хлеб и можно завтракать, глядя на плакаты с красивыми цветочными садами, а не на огромные неоклассические сиськи. Обычно я люблю оставаться дома одна, но мне все еще как-то неловко находиться с Доном, поэтому я воспользовалась предложением Лиссы в выходные переночевать у нее. Дона я уведомила об этом запиской, засунутой под растущую на кухонном столе пирамиду из пустых банок «Эншур».
 
      Я иду в кабинет мамы, распахиваю там шторы. На полке возле ее стола лежит пачка листов: новый роман или какая-то его часть. Я сажусь, поджав под себя ноги, кладу пачку себе на колени и начинаю листать страницы. Когда я читала о Мелани в последний раз, муж покинул ее, и она осталась одна на холодном супружеском ложе с мыслями о том, что ее брак - ошибка. Это было где-то на двухсотой странице, а к двухсотпятидесятой она возвращается из Парижа в Нью-Йорк и работает над дизайном одежды для одной зловредной бабы, весь вид которой говорит о том, что она деревенщина. Так совпало, что в это же время в Нью-Йорк приезжает и Брок Доббин, пострадавший в каких-то гражданских беспорядках на поприще фотожурналистики в погоне за профессиональными наградами. В начале осени они встречаются друг с другом взглядами и их любовь вспыхивает с новой силой.
      Я перелистываю роман до трехсотой страницы и обнаруживаю, что все становится совсем плохо: Мелани лежит в лечебнице для душевнобольных, накачанная таблетками, в то время как ее бывший начальник заграбастывает себе всю ее линию одежды. Снова объявляется с какой-то финансовой схемой ее муженек. Брок Доббин исчезает, и я уж решаю, что навсегда, но нет, нахожу его на триста семьдесят четвертой странице в мексиканской тюрьме, где он оказывается в результате вызывающих сомнение обвинениях в незаконном провозе наркотиков и попадается на удочку местной обаятельной попрошайки по имени Кармелита. Здесь, похоже, мама забывает, о чем пишет, и уходит куда-то не в ту степь, но к четырехсотой странице возвращается к главной сюжетной линии и все действующие лица в преддверии осени оказываются в Милане. Люк пытается примириться с Мелани, но с плохими намерениями, а Брок вновь весь в работе и готовит репортаж о грязной и неприглядной стороне индустрии моды, со своей верной камерой и несокрушимым чувством справедливости, которое не смог поколебать даже удар камнем по голове в Гватемале.
      Последняя страница на моих коленях - четыреста пятая, и на ней Мелани с Броком пьют экспрессо в миланском кафе.
«Они не отрывают друг от друга взглядов, словно так истосковались за время разлуки, что этого нельзя передать словами, а можно выразить только глазами. Руки Мелани дрожат, хоть она и сжимает в пальцах шелковую шаль, защищающую ее от резкого ветра.
      - Ты любишь его? - спрашивает Брок, напряженно глядя на нее своими зелеными пронзительными глазами.
      Мелани шокирует его прямота, но, видимо, после времени, проведенного в тюрьме, он действительно нуждается в ответах. Он смотрит на нее, ожидая. 
      - Он мой муж, - отвечает она.
      - Я спрашивал не об этом. - Брок берет ее за руку и сжимает ее ладонь в своей. Его пальцы твердые и мозолистые, жесткие по сравнение с ее бледной, мягкой кожей. - Ты любишь его?
      Мелани прикусывает губу, подавляя готовые вырваться из груди рыдания, если он продолжит требовать правду о Люке и его ледяном сердце. Брок ушел от нее много месяцев назад, не оставив ей выбора. Она считала его погибшим, как и их любовь. И теперь он словно призрак подошел к ней в кафе, перейдя из того мира в этот. 
      - Я не верю в любовь, - отвечает она.
      Брок сжимает ее ладонь.
      - Как ты можешь говорить такое после всего, что между нами было? Что еще между нами есть?
      - Между нами ничего нет, - отвечает Мелани, высвобождая свою ладонь. - Я замужем. Я сделаю все, чтобы сохранить брак, потому что…