Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота (СИ)

Такую словесную перепалку друзья часто себе позволяли, понимая, что даже самый внимательный человек не придаст этому значения.
Красная брусчатка перрона. Легкий ветерок и знакомые запахи с Финского залива. Солнце и морозец, что часто встречает гостей столицы Империи в это время года. Все внове, но многое узнаваемо. В памяти торжественно зазвучали флейты шестой симфонии Шостаковича.
Взгляд на вокзал. Стоит. Почти такой же. Есть и неожиданности. Слева от арки, венчающей крайнюю колоннаду, раньше стоял торгующий пирожками киоск. Сейчас здесь, сбившись в приличную ватагу, толкаются извозчики. Кнут в сапоге, под распахнутым зипуном рубаха навыпуск.
Вышедший из вагона Ильич застыл. В юности он часами просиживал в читальном зале. Пролистывая старинные фолианты вживался в старый Санкт - Петербург. Приезжая в Ленинград, бродил по его улицам, посещал музеи и театры. Возможность воочию увидеть город начала века привела Мишенина в трепет. Проняло даже скептика Федотова.
- Ну как? - осторожно спросил Борис, забирая у него саквояж.
- Мне почему-то казалось, что это случится позже, - невнятно ответил Ильич.
- Ты о чем?
- Понимаешь, пятидесяти лет не прошло, а детище архитектора Тона уже отличается от своего московского 'близнеца'. Смотри, рядом с царскими апартаментами уже пристроен флигель приема ручной клади.
Цепкий взгляд агента охранки испортил идиллию, заставил вернуться к реальности.
- Ильич, поехали, тут этими козлами пахнет, - кивок в сторону типа в котелке.
Внимание привлек колоритный извозчик. Был он чем-то похож на разбойника Крутояра. Кудрявая борода, черные кудри из-под щегольской шапки-папахи, дубленый тулуп, кнутовище за подпояской.
Заметив внимание, тот сразу приосанился.
- Далече везти, барин? - спросил без тени холопства в голосе.
- На Аптекарский остров.
- А там, стало быть, куда?
- Электротехнический институт. На Песочной.
- Ученые, стало быть, - с деланным уважением констатировал "Крутояр".
Догадываясь, что клиенты приехали издалека, он не спеша накручивал цену:
- Ох, и грязишша там, - но, не дождавшись ответа, вздохнул. - Ну, ладноть! Из уважения к вашей профессии, за двохгривенный мы стакнемся!
Борис понимал, что это дороговато, но спорить сегодня не хотелось.
- Стакнемся, столкнемся да не перевернемся, - передразнил он извозчика. - За час управишься, значит, стакнемся. А нет - не взыщи: больше гривенника тебе не видать.
- Так что ж мы стоим?! - извозчик от нетерпения аж закружился на месте. - Пожалуйте, стало быть, в экипаж!
Экипаж оказался легкой на ходу пролеткой, при рессорах и на резиновых колесах. Под причудливо изогнутой дугой покачивался колокольчик. Кобылка тонконогая, без капли лишнего жира. За сохой такие не ходят.
- Ты ведь, братец, не из крестьян? - проверил догадку Федотов.
- Не-е, - возница презрительно сплюнул. - Мы потомственные. Сызмальства при лошадях.
Пролетка резво покатила по брусчатке Невского. Проспект по праву считался главной улицей столицы. В центральной его части были проложены две линии конки. Там, где они сходились, в небе блистал адмиралтейский шпиль. Город уже обрел знакомые для друзей очертания, хотя многие здания оказались 'ниже ростом'. Строились банки и правления акционерных обществ. Многие дома от гостиницы Знаменской были еще двухэтажными, но некоторые уже надстраивались до привычных четырех-пяти этажей. По сравнению с Москвой чувствовалось, что этот город - столица Великой Империи.
Возница огорошил:
- Вы, барин, зараз попонкой укройтесь. Омнибуса будем перегонять. Народец у нас сволочной - того и гляди плюнут с анпериала.
Омнибус оказался ярко раскрашенной повозкой на конной тяге. Он как раз подворачивал к тротуару. Пристяжной мышастый битюг, задрав укороченный хвост, гадил на мостовую. Пассажиры сидели не только внутри салона, но и на крыше. Один из них, конопатый, в тужурке с блестящими пуговицами, по внешнему виду студент, рукой показывая на Мишенина, засвистел в два пальца.
Извозчик, приподнявшись на облучке, закричал:
 
- Эй, рыжий! Ты в заднице, стал быть, дырку заткни! Все фонари перетушишь!
Лошадка, по дуге обгоняя омнибус, ускорила ход. Тележка чуть слышно подрагивала.
- А что тот конопатый на крыше свистел, да на нашего Ильича пальцем указывал?
- Это... - возница смущенно заерзал на облучке, - товарищ ваш, стало быть, не обидится?
- А чего ему обижаться? Ты ж не свистишь?
- Больно уж барин похожи на нашего нестуляку Куропаткина. Я как глянул издали .... Тоже чуть было не обмишурился.
Копыта зацокали по пролетам Аничкова моста. Бронзовые укротители коней барона Клодта, как и многие годы спустя, занимались своим вековечным делом, не обращая на проезжих внимания.
- Алексей Николаевич Куропаткин? Он же главнокомандующий? - воскликнул польщенный математик.
- Был главнокомандующим, да весь вышел! - зло ухмыльнулся извозчик. - Он таперича, стало быть, заместо Линевича первой армией командует. Фу-ты, ну-ты. Главнокомандующий! Только я так скажу, господа ученые! Полководец из нашего нестуляки - все одно, что из говна пуля. Мукден-то япошкам отдал не за понюх!
Федотов затрясcя в беззвучном хохоте. Возница скосил глаза на приунывшего Мишенина. Ужасаясь будущим злодействам Зверева, Ильич спросил тоном заезжего ревизора:
- А что ж ты студенту кричал?
- Так это... для куражу.
Слева остались Садовая и Гостиный двор. Оттуда, по Нарвскому тракту к торговому центру города непрерывным потоком тянулись обозы. За Гостиным двором находились Морской, Мучной и Мариинский рынки. Дальше шли Апраксин и Щукин дворы. Вперемешку с лавочками и рынками по Садовой тянулись трактиры, распивочные и обжорные ряды. Далее вниз по улице располагался целый ряд доходных домов.
Федотов частенько заезжал в Питер. Сейчас он узнавал островки из своей прежней жизни. На скамейке Екатерининского скверика он поджидал Лариску Шахову, а здесь они с горя надрался со Славкой Берсоном.
Берсон обладал множеством достоинств. Во-первых, он был евреем, во-вторых, коренным ленинградцем. При пятидесяти килограммах веса, он легко шел на высоте шесть километров. Имеется в виду первым шел по ледовым стенам Центрального Памира. А еще Вячеслав побывал, наконец, на исторической родине. Друзья потом неоднократно говорили - лучше бы он сидел в родном Питере. Может быть, одухотворенный поездкой, но скорее от безденежья, Берсон сразу по возвращении полез подключать громадный рекламный щит. Подключил, называется. Со щита его согнали менты и сутки продержали в обезьяннике. Уроды отказывались верить очевидному - чистокровный еврей, с израильской визой в паспорте, высотными шабашками зарабатывает на жизнь. Толстобрюхий старлей в засаленном мундире требовал признания, что он де лицо кавказской национальности, похитивший паспорт добропорядочного Берсона. К чести коренного ленинградца надо заметить - сын Израиля оказался стоек и от своих корней не отрекся.
Надрались они с Федотовым разу после 'досрочного освобождения' в этом самом скверике в ста метрах от ментовки. Мероприятию менты не мешали. На вопрос, отчего Славка не уезжает, Борис получил ответ: 'Боб, да ты что!? Там же одни жиды, плюнуть некуда'. Подумав, Славка резонно добавил: 'А тут уродов полная ментовка'.
'Славка остался в России, а мы когти рвем', - от этой незатейливой мысли на душе стало тоскливо, впрочем, ненадолго. Спустя пару минут Федотов себя успокоил: 'Славка еврей, ему можно, а мы люди белые, особые'.
***
Аудиенция была назначена на одиннадцать тридцать. В институт поспели вовремя, но декана физфака на месте не оказалось. На вопрос 'Когда будет?' секретарь лишь развел своими непомерно длинными руками. Поминутно кто-то заглядывал. Студентам требовались направления, преподаватели искали то бумаги, то декана. Обычная суета перед весенней сессией.
Очередной посетитель оказался чуть выше среднего роста. Узкие плечи и длинный сюртук. Испещренное морщинами изможденное лицо. Редкая бородка клинышком и чуть скошенный подбородок. Карие глаза за стеклами пенсне смотрели строго.