Теннисные мячи для профессионалов

— Денисов говорит. Из Планерского… — Он продиктовал: -«Рогов Вячеслав Николаевич…» Проверь при мне. Сейчас. Нет ли его во всесоюзном розыске…
— Постараюсь.
Денисов слышал, как помощник неторопливо набирает номер центрального адресного, объясняется на коммутаторе:
— «Рогов…» — «Роман», «Ольга»… Из Донецка… Ничего нет! — крикнул он через пару минут. — Не разыскивается. Все?
— Пока да.
Денисов походил по кабинету. Донецк дали не сразу.
Разговор почти полностью повторился:
— Прошу проверить: «Рогов…»
Дежурный в Донецке записал данные, быстро — быстрее, чем на родном вокзале, — связался с картотекой: выдал ответ:
— Прописан, работает. Все в порядке. Материалами не располагаем.
— Из розыска там никого с тобой радом? — поинтересовался Денисов. Рассказывать о своих неясных подозрениях следовало только розыскникам — память их была организована особым образом.
— Из розыска? Нет.
— Не дежурят?
— На происшествии. Скоро будут.
— Когда вернутся, пусть свяжутся с Планерским. Вот телефон…
Около часа ночи вернулся Лымарь. Он привез с собой двух мужчин, одинаково жилистых, уже в годах, упрямых и неулыбчивых. Денисов понял: оба имели отношение к машине, поставленной у автокемпинга.
— Товарищ майор! — Дежурный вскочил. — За время дежурства…
Начальник милиции махнул рукой. Вместе с Денисовым и вновь прибывшими прошел в кабинет.
— Это братья Севаковские. — Лымарь представил обоих вместе. — Пенсионеры… Сергей Александрович и Петр Александрович… — Он не уточнил, кто есть кто. Жестом пригласил усаживаться. — Будьте как дома. Не забывайте, что в гостях…
Дурашливая присказка содержала некое предостережение, грубоватый намек — так, во всяком случае оценил Денисов.
Лымарь ничего не говорил зря.
— Капитан Денисов, Московское управление внутренних дел на железнодорожном транспорте… — Лицо его, как и в день знакомства, выражало ту же обманчивую приветливость.
При своей внешней похожести, оба брата сильно разнились в одежде и манере поведения.
— Очень приятно, — сказал один из них — в светлом костюме, в галстуке; он опирался на тонкую, с тяжелым набалдашником трость.
Второй — в затрапезном плаще, в кепке — молча кивнул. Он выглядел более угрюмым, малоразговорчивым.
Тем не менее Лымарь обратился именно к нему:
— Вы живете в Курортном. С дочерью и зятем… — Он одной фразой пересказал содержание начатого в дороге разговора. — У вас машина.
— «Жигули», 18 — 17.
— Где она? — Лымарь взглядом пригласил Денисова к разговору.
— Дал одному человеку, — Севаковский отвечал неохотно. — Съездить на пару дней в Симферополь. К приятелям.
— Вы их видели?
— Нет. Он и раньше брал машину. Все было в порядке.
— Как его фамилия?
— Рогов… Слава.
— Где познакомились? — спросил Денисов. — Давно его знаете?
Севаковский взглянул недружелюбно, ответил, однако, полно:
— Здесь познакомился, в Курортном. В позапрошлом году. Они каждый год приезжают. С женой, с ребенком, с родителями жены. Люди видные… Живут у моего брата. — Он, не поднимая головы, кивнул на Севаковского-С-Тростью.
— Часто давали ему машину? — Денисову требовалось свести вопросы в некую схему.
— Несколько раз. Вообще-то они приезжали на своей. У них тоже «жигуль».
— В этом году Рогов был здесь?
— В мае.
— С семьей?
— Семья потом уехала.
— Тоже брал машину?
— Да. — Пенсионер забеспокоился. — Машина действительно цела? Или чтоб успокоить?
— Цела. Он получил ее чистую?
— Да. Только помыл. Где ее нашли?
— На шоссе. Рядом с платной стоянкой.
— Больше он ее не получит! — Севаковский-С-Тростью крутанул набалдашником. В их родне он, видимо, был за старшего, и машиной брата тоже распоряжался сам.
Он повторил вслед за младшим:
— Люди видные… — Уточнил: — У тестя кафедра в институте в Донецке. Металловедения или что-то в этом роде. Теща преподает русский язык иностранцам. Жена тоже преподаватель.
— А сам?
— Слава? Деятель от спорткомитета. Связи большие. Олимпийские шерстяные костюмы, «адидасы», спортинвентарь. Этого навалом.
 
— Сам он — донецкий?
— Нет. Мать живет с младшей сестрой в Старом Осколе.
«Снова наше направление дороги… — подумал Денисов. -Донецк, теперь Старый Оскол. Знакомый поезд: Узловая -Старый Оскол — Валуйки…»
— Там они и познакомились с Валей, с женой, она там была на практике… — Севаковский-С-Тростью спросил, в свою очередь: — Вы следователь?
— Оперуполномоченный.
— Что-нибудь он натворил?
Денисов не ответил.
— Значит, натворил!…
— Что можно сказать о Рогове?
— Волк-одиночка! — Севаковский усмехнулся. — Вроде со всеми, а близко никого не подпускает… Не смотри, что вроде и на должности, и при звании. И не сидел! А пасть порвет сразу!
Он хотел добавить позабористее, но Лымарь как бы смехом перебил:
— Он знает! В прошлом за самим был грешок!
— Кто старое помянет… — Севаковский оперся на трость. Но Денисов уже и сам видел: братья были в прошлом уголовниками.
— …Не хотел я часто встречаться с ним! Но и отказать, честно говоря, не решился. Погоды сухие стоят, дачи горят, как спички!… — Он повертел тростью. — Два лица! Со стороны если глядеть, мужчина красивый… Не то что наш замухрышка! Любит пожить, пофрантить. Я видел, сколько у него косметики. «Для бритья», «до бритья», «после бритья»!… Кремы, туалетная вода. Все импортное, дорогое. Примет ванну, надушится! Король! Этот, как его… Дионис! А жена мягкая, добрая. Не такой муж ей требовался. Болеет. Тихая такая самочка… Должно быть, фригидна…
Денисов представил Севаковского-С-Тростью во время расцвета его уголовной деятельности — острым на язык, жестким, поверхностно начитанным! Подобием известных ростовских и одесских воров. Симпатии он не вызывал.
— У вас есть телефон Рогова в Донецке?
— Попробую найти. Он у меня дома.
— Сразу позвоните… А как у него с тестем?
Молчавший все это время Севаковский-младший сказал:
— Тестю он первому голову оторвет… Но это потом. А пока нормально: машина, поездка, дача — все за счет тестя… Тесть — для него главное! Он и женился-то на нем, на его деньгах. На наследстве!… — Он замолчал, братья стоили друг друга.
— Рогов не говорил… Он приехал в Планерское из Донецка? Из Москвы?
— Об этом не говорили, — Севаковский-старший оперся о трость.
Денисов прошел по кабинету, подошел к окну. Поселок спал. В отделении было тихо. Близко, за стеной дежурного, пищала рация.
С дачи Роша не позвонили, хотя шум и беготня в саду не могли не потревожить художницу.
Денисов снова вошел в разговор:
— Что еще можно сказать о нем?
— Быстро сходится с людьми. Только приедет — через день уже постоянный пропуск в Дом творчества. На корт, в библиотеку… Уже с писателями под ручку!…
— Много читает?
— Не видел, чтобы читал, а книги менял часто. — Севаковский-С-Тростью вернулся к тому, что успело в нем засесть прочно с начала разговора. — Значит, натворил! Ясно! Тесть — он за дачу заплатит, а на карман — шиш! А Славу без коньяка, без компании — без сотни в кармане, без девочек и представить трудно. При том, что всем должен! Тут-то «адидасы» да олимпийские костюмы, наверное, и пошли в ход…
— Этого человека вы никогда с ним не видели? — Денисов достал снимок. Севаковский-старший долго вглядывался в посмертную фотографию Ланца.
— Никогда.
— Фамилия Волынцев ни о чем не говорит?
— Нет. Впервые слышу.
— Ширяева Наташа, переводчица? Веда?
— Нет, нет.
— Рогов не приходится родственником художнице Роша?
— Сусанне Ильиничне? — Братья усмехнулись. — Ни в коем разе!
 
Денисов снова вызвал Москву, дежурку:
— Ответы на мои телеграммы пришли? Я давал поручение опросить людей, с которыми Волынцев общался в Коктебеле…