Плененный принц

– Так и есть.
– Тогда…
Лоран его перебил.
– Это тебя не касается.
Еще несколько секунд прошло в тишине. Лоран расслабленно развалился на троне, словно его позвоночник превратился в студень, и Деймену пришло в голову, – пока Лоран продолжал на него смотреть – до конца ли развеялся дурман. Когда Лоран разговорил, его тон выдавал любопытство:
– Как далеко ты ушел?
– Недалеко. До борделя, где-то в южных кварталах.
– Неужели после Анкеля так много прошло времени?
Он окинул Деймена ленивым взглядом. Тот покраснел.
– Я добрался туда не ради удовольствия. У меня было другое на уме.
– Жаль, – снисходительно отозвался Лоран. – Надо было получать удовольствие, пока имелась такая возможность. Я тебя так запру, что вздохнуть не сможешь, не говоря уже о том, чтобы вновь причинить мне столько неудобств.
– Конечно, – уже совсем по-другому произнес Деймен.
– Говорил тебе, что твоя благодарность ни к чему.
И его отвели обратно в знакомую, чрезмерно украшенную комнатушку.
Потянулись долгие бессонные часы – его ждали соломенный тюфяк и подушки для отдыха, но гнетущее ощущение в груди не давало уснуть. Когда он осматривал комнату, оно лишь усиливалось. По левую руку располагались два сводчатых окна с низкими широкими подоконниками, каждое забранное узорчатой решеткой. Они выходили на те же сады, что и лоджия Лорана, – это он знал по расположению его комнаты в покоях Лорана, а не по личным наблюдениям. Длины цепи не хватало, чтобы оценить вид. Но он представлял фонтаны и прохладную зелень – отличительные особенности убранства вирских внутренних двориков. Однако видеть их не мог.
А что мог видеть, то уже знал. Знал каждую пядь этой комнаты, каждый завиток на потолке, каждую «ветку» решетчатого окна. Он досконально изучил противоположную стену, недвижимое железное кольцо в полу, обременительную цепь и ее тяжесть. Мог легко указать на двенадцатую плитку, отмечающую границу его передвижений при полностью натянутой цепи. Все оставалось неизменным с первого дня его появления здесь, менялся лишь цвет подушек на ложе, которых имелся, казалось, неиссякаемый запас.
В середине утра вошел слуга с блюдом в руках, которое поставил вблизи, и поспешил скрыться за дверью.
Деймен остался один. На красивом блюде лежали сыр, теплые слоеные хлебцы, немного диких черешен в отдельной серебряной чаше и искусно вылепленная выпечка. Каждая часть трапезы выглядела продуманной, дополняющей друг друга, поэтому разложенная еда, как и все остальное, стремилась радовать глаз красотой.
Он швырнул ее через всю комнату, выливая бессильную ярость.
И пожалел почти сразу, как это сделал. Когда позже вновь появился слуга и с побледневшим от страха лицом принялся ползать по углам, собирая сыр, Деймен ощущал себя весьма нелепо.
Потом, конечно, в это самое время должен был войти Радель, он увидел беспорядок и смерил Деймена знакомым взглядом.
– Можешь сколько угодно кидаться едой. Ничего это не изменит. На весь срок, пока принц останется на границе, ты не выйдешь отсюда. Приказ принца. Ты будешь здесь мыться и переодеваться, но за дверь не ступишь. Прогулки на пиры, охоту и в купальни, которыми ты наслаждался до сих пор, закончились. Теперь тебя с этой цепи не спустят.
На весь срок, пока принц останется на границе. Деймен коротко прикрыл глаза.
– Когда он отбывает?
– Через два дня.
– И как долго там пробудет?
– Несколько месяцев.
Для Раделя это были несущественные сведения, и он не замечал, как они подействовали на Деймена. Радель бросил небольшую стопку вещей на пол.
– Переодевайся.
Вероятно, на лице Деймена что-то отобразилось, потому что Радель продолжил:
– Принцу не нравятся вирские одежды на тебе. Они для цивилизованных людей.
Он принялся переодеваться. Взял сложенные вещи, хотя складывать там было почти нечего. Ему вновь предстояло облачиться в рабское. Вирские одежды, в которых он сбежал, остались в одних воспоминаниях, снятые слугами.
Время медленно тянулось.
Мимолетный проблеск свободы заставил жаждать мира за стенами дворца. Он так же ощущал нелогичное разочарование: раньше он думал, что побег завершится либо свободой, либо смертью, но каким ни станет итог, он принесет перемены. Только сейчас Деймен вновь оказался здесь.
Как получилось, что все странные события прошлой ночи никак не повлияли на его ситуацию?
Мысль о том, что он останется взаперти в этой комнате на несколько месяцев…
Наверное, оказалось естественным, что увязший, как муха в этой филигранной паутине, его разум сосредоточился на Лоране с его паучьими мозгами под золотистыми волосами. Прошлой ночью Деймен не сильно задумывался о Лоране или о заговоре, который замышляли вокруг него, – его мысли занимал побег. У Деймена не нашлось ни времени, ни желания обдумывать вирское вероломство.
Но сейчас он пребывал в одиночестве, и думать было не о чем, кроме как о странном кровавом нападении.
Поэтому, пока солнце шло своим путем от утра к обеду, он вспоминал троицу с вирскими голосами и акилосскими ножами. «Эти трое напали на раба», – солгал ночью Лоран. У него не было нужды обманывать, но зачем вообще отрицать, что на него напали? Только помогать злоумышленнику.
Он вновь воскресил в памяти, с каким хладнокровием Лоран перерезал горло, как они потом боролись, как напряглось, сопротивляясь, тело Лорана, его учащенное от дурмана дыхание. Нашлись бы способы убить принца и попроще.