Второй взгляд
Появление официанта с подносом спасло Мередит от необходимости отвечать. Майкл принялся старательно разрезать стейк на маленькие кусочки. Она тут же подумала о том, что так подают еду в психиатрических лечебницах. Мередит взглянула на свои свиные сардельки, поданные в гнездышке из поленты. «Во всем этом есть один несомненный плюс, – внушала она себе. – Я хотя бы хорошо пообедаю».
Майкл указал ножом на ее тарелку и расхохотался.
– Похоже, датский дог справил здесь свои дела! – заявил он. Струйка слюны потекла у него по подбородку.
«Сейчас встану, извинюсь и скажу, что мне нужно в туалет, – решила Мередит. – А потом просто не вернусь».
Конечно, бабушка Руби будет очень недовольна. Снова станет твердить, что такая привередливая особа, как Мередит, вряд ли сумеет устроить свою личную жизнь. Лучше бы Майкл ушел по собственной воле. «Но как этого добиться?» – ломала себе голову Мередит. Может, попросить у официанта цветные карандаши и покрыть салфетку затейливыми узорами? Или вылепить куличики из поленты? А может, вылизать свою тарелку, а потом потребовать у Майкла его тарелку, чтобы сделать то же самое? Не исключено, она сумеет добиться нужного эффекта, объясняясь только мимикой. Или лучше пустить в ход «поросячью латынь»?
– Можно задать вам личный вопрос? – прервал Майкл поток ее размышлений. – У вас все в порядке с овуляцией?
– Простите?
– В последнее время, глядя в зеркало, я вижу здесь слово «папа», – сообщил Майкл и указал на собственный лоб, словно там и в самом деле красовалась надпись.
Мередит одолевали противоречивые желания. Ей хотелось научиться долготерпению. Или отрубить бабушке голову и насадить ее на кол. Или стать лесбиянкой и больше никогда не ходить на свидания с мужчинами.
«Он ведь волонтер и помогает одиноким старикам, – вспомнила она. – Попробуем сыграть на этом».
– Вы собираетесь это съесть? – спросила Мередит, уставившись в тарелку Майкла.
– Стейк?
– Нет, кость. Если вы не станете есть, отнесу ее домой своей бабушке, – сообщила Мередит, доверительно подавшись вперед. – Ей уже за восемьдесят, практически стоит одной ногой в могиле, и тратить деньги на ее питание не имеет смысла.
Майкл схватил стакан и судорожно глотнул воды. Оправившись от шока, он махнул рукой, подзывая официанта.
– Принесите нам счет. Вы ведь уже закончили, верно? – обратился он к Мередит.
– О да, – кивнула она, складывая на столе салфетку.
Теперь Итан знал, что это значит – страх. Это когда твою голову внезапно сжимает железный обруч, волосы на затылке становятся дыбом, а ватные ноги трясутся и отказываются тебя держать.
– Ничего я не испугался, – повторил он, наверное, в сотый раз. – Я позвал тебя, потому что все это было как-то… странно. Вдруг ни с того ни с сего наступила полная темнота!
Они с Россом сидели в гостиной перед телевизором, к которому была подключена видеокамера. Экран был темным, в углах что-то потрескивало. Ровным счетом ничего любопытного не происходило. В течение трех часов просматривать кадры, запечатлевшие стену комнаты, – не слишком увлекательное занятие, даже если это чрезвычайно важная часть Великой охоты за призраками. Итан отчаянно пытался скрыть скуку и все же несколько раз зевнул во весь рот.
Он вспомнил, как дядя Росс говорил ему: «Если призраки где-то рядом, они способны совершенно тебя вымотать».
Спору нет, его дядя – крутой парень. Итан в очередной раз убедился в этом, когда… ну, в общем, чего там греха таить, когда сам он испугался до чертиков. Как тут сохранить самообладание, если фонарь внезапно погас и видеокамера выключилась сама собой! Потом выяснилось, что у фонаря просто-напросто сели батарейки, а в видеокамере закончилась пленка.
Мама вошла в комнату, бросила взгляд на экран и нахмурилась:
– Я что, пропустила все самое интересное?
– Пока нет, – покачал головой Росс и повернулся к Итану. – Знаешь, что я думаю? Судя по всему, призрак был в комнате рядом с тобой.
Итан невольно содрогнулся. А что, если дух может войти в человека? Вот так попадешь в какой-нибудь заброшенный дом и подцепишь духа, как простуду. Мальчик ощутил, как мамины руки обнимают его за плечи, и прижался к ней, словно прося защиты.
– Я… а я думал, ты выскочил на улицу, потому что призрак был там… в лесу…
– Нет, в лесу я обнаружил вовсе не призрака, – сказал Росс и вдруг резко остановил изображение. – Видели?
– Ты про светлячков? – уточнила Шелби.
– Когда в последний раз вы видели такой дождь из светлячков? – Росс перемотал пленку назад и включил звук; теперь можно было услышать голоса – его собственный и Итана. – Это я ухожу, – пояснил Росс. Пленка запечатлела звук его шагов: они становились все тише. – Видите? Огоньки появились, как только я ушел.
Изображение исчезло. Камера выключилась.
Росс расправил плечи и потянулся так, что хрустнули суставы.
– Когда Итан остался один, в комнату вошло нечто. Искры, зафиксированные камерой, – одна из форм энергии, исходящей от неведомой сущности. Это, кстати, объясняет, почему погас фонарь. Для того чтобы материализоваться, призраку необходима подпитка. Наш дух воспользовался энергией батареек и преобразил ее в искры. – Росс взглянул на Итана, подавившего очередной зевок. – К тому же он, похоже, выкачал изрядное количество энергии из Итана.
Однако мальчик, якобы оставшийся с призраком наедине, ровным счетом ничего не заметил. Или все-таки он что-то видел?
Ванна. Нога, высунувшаяся из пузырьков пены.
Картина, вынырнувшая из глубин его сознания, тут же исчезла, унесенная подводным течением. Итан ощутил, какими тяжелыми стали его веки. Голос мамы доносился до него словно издалека:
– Ну и что ты скажешь представителю компании?
Ответа дяди Итан уже не слышал. Он спал и видел во сне пляж, море и золотистый песок, такой горячий, что на него больно ступать босыми ногами.
Шелби знала, что многим библиотекарям человеческий мозг представляется подобием микрофильмированной картотеки, где каждая карточка – кадр, запечатлевший образ или слово. Просматривать такую картотеку удобно и приятно. Всякий раз, когда Шелби работала с картотекой, ей приходило в голову, что человеческое сердце тоже можно каталогизировать подобным образом. Воображение рисовало ей процесс аутопсии, во время которой сердце, извлеченное из тела, рассекается на тонкие пластинки. На одной сохраняется все, что человек любил в детстве; другая содержит чувства, которые он питал к родителям, братьям и сестрам. Еще одна, ярко-алая пластинка вместит в себя всю информацию о моментах страсти, об упоительных объятиях, уносящих на седьмое небо. А у некоторых счастливцев будет еще одна, тончайшая пластинка воспоминаний о глубокой любви, изменяющей мир до неузнаваемости. И как залог родства душ точно такая же пластинка будет храниться в сердце человека, пробудившего эту любовь.
Desiderate – сильно желать.
– Вам не требуется помощь?
Шелби водрузила на нос очки и повернулась к прыщавому клерку из суда по наследственным делам:
– Нет, спасибо. Я хорошо знакома с подобной техникой.
Для того чтобы доказать это, она пролистнула несколько кадров пленки и открыла следующую страницу завещания.
Архивными изысканиями Шелби занялась по просьбе Росса. Он так редко просил о помощи, что она не смогла отказать. Росс надеялся, она сумеет узнать, с каких пор земельный участок, породивший столько проблем, принадлежит семье Пайк. Его также интересовало, существуют ли какие-нибудь документальные свидетельства, подтверждающие, что там располагалось индейское кладбище. Шелби приехала сюда, в административное здание, где находились полиция, окружной суд, а также департамент по наследственным делам и различные муниципальные службы. Все, что ей удалось выяснить: земля принадлежала Спенсеру Пайку с 1930-х годов.
Никаких документов, подтверждающих, что там было кладбище коренных жителей Америки, не нашлось.