Война, в которой нельзя победить (СИ)

 Начался снегопад — густой, неспешный. Чтобы разминуться с шумной компанией впереди, я свернул в ближайший проулок и неожиданно выбрался к реке. Её воды уже давно сковывал белый ледяной панцирь, только под опорами близкого автомобильного моста никак не хотела замерзать широкая полынья. Отчего-то мне вздумалось посмотреть на неё поближе, и я пошёл в сторону высокой насыпи, несущей на своём хребте оживлённую магистраль. По крутой металлической лесенке взобрался наверх и зашагал по узкой пешеходной дорожке против течения золотого потока автомобильных огней. Остановился я примерно на середине моста и, опасно перевесившись через перила, заглянул в холодную черноту омута. Снег ненавязчиво укутывал мои плечи лебяжьим одеялом, за шумом машин я самым краем слуха различал его тихую колыбельную. Полынья гипнотизировала меня, задавая одни и те же вопросы: точно ли я сделал всё, что мог? Точно ли нельзя было избежать метки? А если бы я всё-таки вызвал такси вместо того, чтобы попробовать уехать на том, которое без дела стояло у магазина? Если бы быстрее отреагировал на запах альфы и сразу дал стрекача? Если бы, наконец, попросту сообразил заорать?
 — Дан, — Я неосознанно стиснул облупленные перила. Как же мне теперь показаться ему на глаза? Как, кем мы вообще можем быть после такого? Вряд ли парой — от душевной боли я скрючился, словно от приступа острого аппендицита, — но, возможно, хотя бы снова друзьями? Приятелями? Мне вдруг очень ярко вспомнился мой первый и единственный визит в гости к Дановым родителям, в конце которого его отец-альфа сказал: «Не пойми меня неправильно, ты хороший парень, это сразу видно. Тем не менее у тебя есть один глобальный недостаток — ты омега. А значит, не подходишь Даниилу».
 И ведь мои родители тоже с прохладцей отнеслись к известию о том, что мы с Даном вместе. «Это ошибка, сын. Которая принесёт вам обоим много горя, когда ты встретишь своего альфу». Что ж, я встретил, и действительно не представляю, как мне с этим жить дальше.
 — Мак!
 Меня будто плетью по спине вытянули. Я стремительно обернулся и на миг захотел протереть глаза: Дан? Здесь? Откуда?
 — Мак, ты сдурел? Где тебя носит, я уже морги с больницами обзванивать собрался, шесть часов ни слуху ни духу, ещё и мобильник выключен!
 Я почувствовал, как мои губы растягиваются в совершенно неуместной улыбке: только Данич способен практически в любой ситуации излагать свои претензии в культурной форме. Лично я на его месте выдал бы такую тираду, в которой без цензуры можно было оставить лишь предлоги, союзы и междометия.
 — Что с тобой случи?.. — Дан осёкся, затормозив в шаге от меня так резко, словно налетел на невидимую стену. Стену моего изменившегося запаха.
 Я почувствовал, как у меня резко дёрнулись вниз уголки рта. Объяснять словами было долго и, в общем-то, бессмысленно, поэтому я молча повернулся к Дану спиной и оттянул ворот куртки, показывая метку.
 — Мак...
 От его легчайшего прикосновения к обнажённой коже я отшатнулся, будто от удара электрошокером. Развернулся и заставил себя посмотреть Дану в лицо.
 — Прости, сэмпай, — Слова неприятно царапали отвыкшую от речи гортань. — Я проиграл эту войну.
 — Что за чушь ты несёшь?! — Я и пикнуть не успел, как оказался в крепком кольце Дановых рук. — Какое «прости», господи, Мак?.. И потом, ты что, вот так вот сразу сдашься? После первого же неудачного боя?
 — А разве, — я совсем по-омежьи хлюпнул носом и понадеялся, что Данич спишет мою сопливость на начинающуюся простуду, — он не был решающим?
 — Что ты, конечно, нет! Пока мы живы и вместе, война не проиграна.
 — А мы вместе? — совсем тихо спросил я о самом страшном.
 — Да, — веско ответил Дан. Чуточку отстранился и, глядя мне в глаза, добавил: — Если ты этого по-прежнему хочешь.
 Хочу ли я?
 — Сэмпай, ты прикалываешься?
 — Но истинная пара...
 Я не дал ему договорить, закрыв рот поцелуем. Неужели непонятно, что вопрос был риторическим?
 Наверное, наши объятия под снегопадом выглядели страшно романтично. По крайней мере, проезжавшие мимо водители посигналили нам далеко не один раз.
 — Домой, — наконец выдохнул Данич, чьей силе воли я всегда по-чёрному завидовал. — Сейчас, только такси вызову.
 При слове «такси» я моментально напрягся, и, само собой, Дан сразу же это заметил.
 — Что?
 — Ничего важного, потом расскажу.
 — Просто по-другому никак, — извиняющимся тоном объяснил Данич. — Если мы пойдём пешком, то можем и не дойти. Вернее, дойти, но нескоро.
 Его беспокойство на этот счёт было далеко не беспочвенным: поцелуй и близость любимого человека разбудили во мне более чем определённые желания. А к экстриму вроде траха зимой на улице я всё-таки был морально не готов.
 — Да, я понимаю. Звони, — В конце концов, теперь-то я не один.
 Поездка прошла гладко, однако я всю дорогу крепко сжимал Данову ладонь. И держал его за руку до самой нашей квартиры — не брутально, зато спокойно.
 — Слушай, а как ты меня нашёл? — спросил я, когда мы раздевались в прихожей.
 — Повезло, — пожал плечами Дан. — Делал не знаю какой круг по району и вдруг заметил человека на мосту.
 — И сразу понял, что это я?
 — Ну да, интуиция сработала. Ты как, душ сразу пойдёшь?
 — Угу, — Хотя по-хорошему надо не малодушничать, а расставлять точки над ё. Я повесил куртку на вешалку и, уткнувшись взглядом в пол, начал: — Дан, про такси... Короче, тот альфа, ну, ты понял, он таксистом оказался. А я — тормоз, нет бы сразу дёру дать...
 Я запнулся, и Дан мягко заметил: — Мак, ты не можешь управлять своими гормонами. Как бы сильно этого ни хотел.
 Я потрогал языком накусанное место на щеке.
 — Универсальная отмазка, да?
 — Нет, всего лишь констатация биологического факта, — Дан осторожно приподнял моё лицо за подбородок. — Ничего не поделаешь, в нас до сих пор слишком много животного.
 — Это несправедливо, — упрямо сказал я.
 — Несправедливо, — согласился Данич и легонько коснулся губами моего межбровья. — Иди в душ, Мак.
 Дельный совет, только я обязан был выяснить всё до конца.
 — Сэмпай, и всё-таки. Неужели после всего случившегося я тебе ни капли не противен?
 — Противен? — искренне удивился Дан. — А должен быть?
 — Ну как же... — растерялся я.