Заводной банан (СИ)
И как Хэму пришло в голову связать жизнь с женщиной с таким взглядом? Может, она до свадьбы солнечные очки не снимала?
- Я Марта, – она протянула руку, и Уилл осторожно пожал маленькую горячую ладонь. – Давай без церемоний, не чужие люди.
- Ты знаешь, как меня зовут, – обронил Уилл, с неохотой пропуская гостью: не покидало ощущение, что он добровольно приглашает в дом дружелюбную снаружи, но очень голодную внутри анаконду.
Он отступил, давая женщине пройти, а заодно ощупал взглядом. Короткое платье в облипку, открытые босоножки, сумочка-кошелек, лента на запястье… Как будто ничего серьезного на себе в таком наряде не спрячешь. Отравленная шпилька? От остального он уж как-нибудь отобьется. В конце концов, в ней росту чуть больше пяти футов даже с каблуками, и косточки воробьиные.
- Конечно, знаю. Я же говорю, мы не чужие люди. Ты тоже трахал моего мужа.
Анаконда стала вдвое дружелюбнее.
- Бывшего, – поправил Уилл, а когда возражений не поступило, не удержался от глупого вопроса: – Ты… эээ… его трахала?
Марта задумалась.
- С технической точки зрения он трахал меня. Не люблю я эти игрушки. А со всех остальных точек зрений, да, я его. Ну же, Уилл, ты сам знаешь, какая он тряпка, когда пытается корчить из себя самца. Зато подстилка из него отменная, правда?
Может, блеф, а может, Хэм зря так настаивал на отсутствии в доме жучков. А, чего уже отпираться. Уилл растянул губы в вежливом оскале.
- Не жалуюсь. Чем обязан визитом?
Марта деловито осмотрелась.
- Не угостишь даму кофе?
- С удовольствием.
Он провел ее на кухню, усадил и сварил кофе. Поворачиваться к ней спиной было трудно, оборачиваться каждые две секунды – нелепо и за себя же стыдно. Он болтал какие-то глупости о погоде и время от времени поглядывал через плечо – так можно было хотя бы сослаться, что разговаривать, совсем не глядя на собеседника, невежливо. Она молчала, улыбалась и кивала головой. Выжидала. Только чего?
Уилл поставил перед гостьей чашку, сел на место и нервно сложил руки на груди.
- Чем обязан визитом?
Марта ждала. Чуть наклонившись вперед, подперев руками подбородок, пристально смотрела на него. «Я могу ее вырубить, – вдруг мелькнуло в мыслях Уилла. – Хоть стулом, хоть сахарницей. Жуткой вычурной посеребренной сахарницей, которая нифига не подходит к дизайну. С огромными ручками, похожими на уши летучей мыши, за которые удобно хвататься».
В горле пересохло. Уилл схватил чашку и одним глотком опрокинул в себя безвкусный остывший чай. Едва не захлебнулся, уже не особо заботясь, как при этом выглядит, зато фантазии о бурых пятнах на серебре поблекли. Взяв салфетку, он вытер мокрый подбородок и кашлянул.
- Так… чем обязан?
Одна аккуратная бровь шевельнулась. Ну чего она пялится? На нем кактусы выросли? Или рот плохо вытер? Точно с кривой резьбой дамочка. Явилась, сидит, молчит… Скандал бы закатила, что ли? Никаких лишних жидкостей на лице Уилл не чувствовал, но на всякий случай потянулся за салфеткой. И замер. Собственная рука отчего-то показалась слишком тяжелой, словно в качалке с нагрузкой переборщил. Другое дело, что в зал он давно не заглядывал, а надо бы: так и жиром зарасти недолго. Отбросив посторонние мысли, Уилл с некоторым усилием вытащил салфетку и снова прислушался к себе. Лучше не становилось. Салфетка свинцовым грузом тянула ладонь вниз. Потом забилось сердце – тревожно, сильно, и, не успел он удивиться, забухало уже в ушах. На лбу, шее, под рубашкой бусинами выступил холодный пот. Уилл посмотрел на кисть: капли появлялись на глазах, края светло-голубого рукава темнели. Пальцы судорожно дернулись, и салфетка упала на столешницу.
- Мар…та?
Конец слова смазался.
В попытке прояснить сознание Уилл судорожно втянул воздух. Хотел потереть лоб, но не смог поднять руку. Дальше – хуже. Окно, вместе с сидящей на его фоне Мартой, поехало влево. Внезапно почувствовав всю шаткость устойчивого прежде положения, Уилл дрожащими, слабеющими с каждой секундой пальцами вцепился в стол. Перед глазами противно замельтешили мушки. Но он смог разглядеть, что женщина напротив перестала улыбаться и встала.
- Он так клялся, что уедет, что в жизни с тобой больше не встретится. Сказала бы ему на брюхе ползать, пополз бы. Знаешь, Уилл, до того разговора я колебалась, честно. Пока он не начал умолять оставить тебя в покое.
Догадка молнией сверкнула в голове. Какой же идиот… Немыслимый распоследний идиот!
- Чем обязан? – невзирая на ощущение, что парочка Боингов использует его мозги в качестве взлетной полосы, слова Уилл еще разбирал. – Да уже ничем, в общем-то.
Стеклянным остановившимся взглядом Уилл наблюдал, как Марта разматывает алую ленту на руке. Дурацкую ленту, с которой начался весь этот кошмар! Красный цвет отчаянно резал норовящие закрыться глаза. Это было плохо, очень плохо… Но гораздо хуже будет, когда лента соскользнет на стол, подползет, извиваясь, и ужалит, а у него руки заняты, ему надо держаться за стол, чтобы не полететь вверх тормашками! Уилл скосил глаза вправо и вниз: пол то приближался, отчетливый до последней трещинки, то становился дальше дна Гранд-Каньона. Чертовщина какая-то. Правда, не страннее… страньше… страннее кусачей ядовитой ленты. Пока он решал, что лучше: быть укушенным или свалиться со стула в пропасть – Марта исчезла из поля зрения. Не зная, радоваться этому, или он в еще более глубокой заднице, Уилл попытался повернуть голову. Попытка ожидаемо не дала результата. Впрочем, Марта очень скоро обнаружила свое присутствие – да так, что лучше бы она этого не делала. Шелковая, нежная на вид лента, пережимая горло, почувствовалась похлеще проволоки… Господи, откуда такая силища? Сейчас Уилл готов был на Священном Писании поклясться, что эта женщина вполне способна в одиночку разнести ему дом. Если бы ему до сих пор было до этого дело.
Он все-таки упал, неловко, боком, сметая чашку и телефон. И падал совсем недолго. Чашка укатилась, но телефон оказался под пальцами, и он ткнул в какую-то кнопку, молясь, чтобы оказалась та, нужная. Несколько бесконечных мгновений – и пальцы обожгло болью. Глухо хрустнуло. Трубка? Кость? Да какая разница. Даже если нужная кнопка. Даже если Хэм сумеет расценить звонок как зов на помощь. Даже если будет знать, где искать. Он просто не успеет вовремя, вот и все. Сколько там осталось? Секунд сорок? Меньше? Возможно, Хэм и успел бы, если б стоял сейчас под дверью, но такое везение – просто за гранью. Уже не в этой жизни.
Далеко-далеко, в расцвеченной алыми спиралями темноте, может, даже в той самой не этой жизни раздался смутно знакомый звук. В последнем проблеске сознания Уилл узнал в этом звуке собственный дверной звонок. Но ощутить по этому поводу уже ничего не успел.
***
Так отвратно Уилл не чувствовал себя даже после школьного выпускного. Притом, что и годы спустя был уверен, что хуже не бывает. Оказалось, бывает. На хорошие новости – например, что он, кажется, жив, и рядом откуда-то взялся Хэм – просто не хватало сил и внимания. Тем более что Хэмстер, удостоверившись, что Уилл его слышит и понимает, с ходу начал орать. Шепотом, но от этого не менее обидно. Уилл особо не внимал: все эти тонкие намеки о том, что надо иметь вместо головы, чтобы открывать Марте двери и распивать с ней чаи, он уже выложил сам себе, пока падал со стула. И как глупо было изображать Крутого Уокера и недооценивать, так сказать, противника тоже. Зачем по второму кругу самооценку себе занижать? Себя надо любить. И жалеть. Последним Уилл и занялся, навскидку пересчитывая торчащие из него трубки. Точно определить так и не получилось, но по всему выходило больше, чем хотелось бы.
Исчерпав идею с трубками, Уилл пошарил взглядом вокруг, ничего достойного внимания не нашел и невольно сосредоточился на пылкой речи Хэмстера. Надо же. Кто бы подумал, что парень способен столько молоть языком без перерыва! А вот содержание не удивляло: Хэм с явными истерическими нотками в голосе расписывал, что именно сделает с Уиллом, когда тот перестанет напоминать труп. Фантазия у него оказалась богатой: с таким светлым будущим куда милосерднее было бы трупом и остаться. Уилл, начиная злиться, открыл рот, чтобы предложить Хэму сжалиться и просто добить его прямо сейчас, но из отчаянно горящего горла вырвался только скрип. Похоже, красная ленточка даром не прошла… Уилла вдруг охватила паника: а если он вообще не сможет говорить? Жуткое самочувствие, слабость, приступ страха, да еще понимание, что на него гонят, а он даже огрызнуться не может… Обидно стало до слез. Кажется, вполне реальных. Во всяком случае, Хэмстер тут же заткнулся и принялся сбивчиво извиняться. И лицо у него сделалось – вот-вот за компанию разревется. И не подколоть даже… вот гадство.