Огонь священной войны
Я резко завалился набок, стукнувшись о стену – бой проходил в малогабаритной московской квартире, где пируэт не сделаешь.
Чпок – казалось, пуля прошла по волосам и увязла в стене.
Вторым выстрелом он меня достанет – между нами чуть более двух метров. А я лежу на боку, упершись в стену, так что стрелять он будет в упор.
А кто же мажет в упор?
Рука сама вцепилась в ковровую дорожку, и я резко дернул ее на себя. Нет, мой противник не загремел картинно костями по полу. Он качнулся, скакнул козлом и удержал равновесие.
Но и этого хватило, чтобы предназначенная мне пуля ушла вверх, чиркнула по потолку и срикошетировала от стены.
А я камнем, выпущенным из пращи, уже ринулся вперед. И кинолента событий понеслась с нарастающей скоростью.
Два метра. Это один прыжок. А ствол снова наведен на меня.
Есть лишь секунда. Сложенные наконечником копья пальцы летят вперед.
Неприятный хруст – это перемалывается горло противника.
Удар силен. Бандит летит на кухню, сносит там кухонный столик. И растягивается у батареи в неестественной позе.
Я по инерции тоже пролетаю туда. Удерживаюсь на ногах, схватившись за дребезжащий холодильник «Атлант».
Любоваться, как усатый подергивается на обломках стола, а из его горла вырывается отвратительное бульканье, у меня нет времени. Этот мне больше не соперник, но сзади еще один.
Нельзя забывать о тех, кто за спиной. Это одна из основ выживания. Нельзя увлекаться. Нельзя почивать на лаврах.
Я оборачиваюсь и вижу в коридорчике быка. Он поднялся, покачивается, но готов к схватке. И он не собирается вступать со мной в рукопашный бой.
В его руке пистолет – кажется, «Вальтер Р1».
Я падаю на колено и кладу ладонь на выпавший из рук усатого пистолет с глушителем.
Даже не подняв оружие, из нижнего положения, нажимаю на спусковой крючок.
Пуля впивается в ступню противника, и он тоже припадает на колено.
Но опять направляет ствол на меня.
Подхватываю пистолет. Еще раз жму на спусковой крючок.
Хлоп – и у быка появилась новая дырка промеж глаз.
Семимиллиметровая пуля – она мелкая, но крепкая и острая. И нет человеческого черепа, который она не возьмет.
Я перевел дыхание и обессилено уселся на пол, прислонившись к стене с грязными желтыми обоями.
Несколько глубоких вдохов и выдохов. Унять головокружение, чуток приглушить рвущееся из груди сердце.
Хорош! Хватит рассиживаться!
Встаю, все еще сжимая пистолет. Усатый еще подергивается – но не жилец. Еще когда костяшки моих пальцев вошли в соприкосновение с его шеей, я знал, что он уже труп.
Я прислушиваюсь.
Из большой комнаты доносится какое-то постанывание и сопение. Там еще кто-то есть. Но я почему-то на сто процентов уверен, что он не представляет опасности.
Хотя береженого Бог бережет.
Я пробираюсь по стеночке. Из небольшой квадратной прихожей идут две двери в комнаты. Дверь в спальную выбита тушей быка. За ней никого.
В столовую дверь закрыта. Отступаю, едва не спотыкаюсь о тело бугая. Подаюсь вперед и бью ногой – дверь распахивается.
Держа ствол перед собой, врываюсь внутрь. Пригибаюсь и ухожу влево, готовый в любой момент нажать на спусковой крючок.
Как я и ожидал, старания мои оказались тщетны. В двадцатиметровой комнате, обставленной в традиционном советском стиле – стенка из ДСП, диван и несколько стульев, никакой опасности нет.
Зато там есть Архимед. Вот он, в углу, рядом с опрокинутым на пол ящиком древнего телевизора «Сони-тринитрон». Привязан к стулу тонкими нейлоновыми веревками – порвать их невозможно, а при неловком движении они больно впиваются в кожу.
Мой друг живой!.. Но уже не жилец.
Рот его заклеен скотчем. На лице – кровавая полоса. Мочка уха отсечена.
Но это полбеды.
Живот – сплошное красное пятно. На полу нож с длинным выкидным лезвием. Никаких сомнений – мой приход прервал кровавую расправу.
Архимед дернулся. Приоткрыл глаза. Уставился на меня.
Я, насколько мог аккуратно, отклеил от его губ скотч.
– Ты… Чак. Ты… Я знал… Поздно…
– Ничего не поздно. Сейчас «скорая» приедет. Подлатаем тебя, – попытался я его успокоить.
– Не… не выйдет…
– Выйдет.
– Я … ухожу… Возьми записи. Они не должны…
– Какие записи.
– Тая… Записи… Дом … Тая…
На его глаза навернулись слезы.
– Больно… Они хотели… Я сам… На нож…
– Кто эти уроды?
– Зверь… Он зверь… Ангел Заката… Он главный… Найди… Убей…
Архимед вновь дернулся. По его телу прокатилась судорога. И он обмяк.
Все!
Я научился чувствовать этот момент – сколько раз при мне освобожденная от оков тела душа улетала в неведомые выси. Будто слабый ветер прошуршал.
– Эх, Пашка, как же ты так…
Я находился в квартире с тремя трупами.
И мне оставалось только осмотреть тела и квартиру в надежде найти тут что-то интересное. Устранить следы своего пребывания. И слинять.
И сделать это как можно быстрее.
Глава 4
Кровь и ложь
– Да смоет кровь лживый папский престол! – с этими громогласным кличем ворвался в католический храм Святой Марии на Луганской улице в Москве опрятно одетый мужчина. В стильном длинном плаще он напоминал бизнесмена средней руки, однако отстреливал прихожан, собравшихся на утреннюю мессу, методично и равнодушно, как Терминатор.
Сыпались отстрелянные гильзы. Щелкал затвор восьмизарядного помпового дробовика «Ремингтон 870».
Люди падали на пол, прячась под скамьями, по углам храма, выбегали на улицу. Кто-то попытался остановить убийцу, но безуспешно.
Он продолжал уничтожать жертв. Когда кончились патроны к помповику, достал старый ТТ и опустошил магазин.
Выстрелы услышал проезжавший мимо наряд вневедомственной охраны.
Сотрудники полиции ворвались в храм.
Убийца только отщелкнул магазин ТТ и вставил новый. Высадил пулю в визжащую женщину, прикрывавшую своим телом онемевшую пятилетнюю девочку с большими белыми бантами в пышных волосах.
– Замри, урод! – заорал полицейский, вскидывая автомат.
Убийца развернулся и выстрелил в полицейского. Пуля царапнула шею стража порядка.
Ответная очередь смела убийцу.
– Да падет ложь, – были последние его слова.
Место происшествия только начала осматривать следственно-оперативная группа, а туда уже слетелись как воронье представители телекомпаний, тут же принявшиеся вещать в режиме прямого эфира:
– Убийца не опознан…
– По версии следственных органов теракт может быть звеном в цепи актов насилия в отношении представителей религиозный конфессий.
– Правоохранительные органы, похоже, самоустранились от раскрытия преступлений. Что ставит вопрос о результативности реформы правоохранительной системы, закончившейся лишь ростом государственных расходов.
И дальше в том же духе. Обычный стон и причитания. Обычные репортажи телевиденья катастроф.
Куратор приглушил звук, оставив безмолвные фигуры кривляться перед телекамерами. Пошли кадры с машинами «скорой помощи», трупами на полу храма.
– Плохо, – сказал Куратор. – «Правдолюбы» отметились по всем конфессиям.
– Толерантность на марше, – сказал я, прихлебывая крепкий кофе, приготовленный с помощью кофейного автомата, который пыхтел на кухне конспиративной квартиры. – Чтобы никому не обидно.
– Никак не могу понять, что они хотят.
– Власти и денег, – пожал я плечами. – Обычным сумасшедшим такие масштабы не под силу.
– Верно. Но какие власть и деньги приобретешь, взрывая церкви?
– Трудно сказать.
– У них есть резоны. Есть цель. Есть план. И это только начало… Ты уверен, что твой покойный друг. Как его, Сократ…
– Паша Архимед.
– Архимед имел какое-то отношение к «правдолюбам»?
– Не факт. Но похоже на него. Он был склонен к духовным поискам. И вполне мог прибиться к сектантам. Человек незаурядных способностей, он мог представлять интерес для нашего противника.